Но когда наступило и прошло первое декабря, а от Мей по-прежнему не было ни слуху, ни духу, Эндрю заставил себя посмотреть в лицо фактам: его блеф принес ему зеро. С его точки зрения, то, что Мей до сих пор не приняла решения, было окончательным вердиктом. Она не собиралась делать решающий шаг, а пустила все на самотек.

Честно говоря, Эндрю почти ожидал этого. Но по-настоящему выбили его из колеи и привели в ярость слухи о том, что мать пригласила Мей и Алекса провести Рождество у них. Он моментально понял, что сестры и мать сунули свои носы куда не следует и решили поспособствовать их воссоединению. Но этого не случится. Потому что его там не будет.

Однако последней каплей стало известие о том, что Мей предложили место в Сиэтле. Это был конец всему — потому что, следуя логике событий, она должна была принять предложение. И увезти с собой его сына.

Тем вечером он смертельно напился в баре, и, возможно, затеял бы драку, если бы не появился Джек и не увел его оттуда. Протрезвев, Эндрю поступил так, как привык делать в последнее время, — с головой ушел в работу.

Утренний воздух был чист и прозрачен, слух терзало рычание бульдозеров и стрекот отбойных молотков. Талая вода, проделывая ходы в плотно слежавшемся снеге и подтачивая сугробы изнутри, вырывалась на свободу с веселым журчанием и плеском, которым вторил частый стук капели. Пахло весной, хотя еще даже не наступил Новый год. В этом-то и состояла прелесть зим в Биллингсе. Откуда ни возьмись прилетали теплые ветры и на короткое время разжимали мертвую хватку зимы.

Это должно было поднять Эндрю настроение, но он даже не смотрел в окно. Решив дать окружающим отдохнуть от своей раздражительности и придирчивости, Эндрю заперся в своем временном кабинете и рассчитывал количество кафеля, необходимого для ванных. Покончив с расчетами, он позвонит в турагентство и закажет билет, чтобы уехать куда-нибудь на праздники. Желательно подальше. Туда, где нет телефонов. Где жарко и есть частные пляжи.

Он поднял взгляд от бумаг, и выглянув в окно, заметил темно-синий автомобиль, ехавший по улице. Мгновенная реакция — безумный трепет в груди — заставила Эндрю нахмуриться и обругать себя. В городе тысяча таких машин! Вот только эта остановилась прямо перед его домом. Судорожно вздохнув, Эндрю припомнил визит Мей прошлой весной.

Возможно, он сам навлек на себя эту беду. Нарушив одно из собственных правил, он отправил ей на прошлой неделе письмо с просьбой позволить ему провести с сыном уик-энд. А чтобы не столкнуться с ней, предлагал оставить Алекса у его родителей. И вот, пожалуйста, — она здесь без Алекса, а это означает, что нужно спуститься и выяснить, в чем дело. Кто знает, может быть, она, наконец, нашла в себе силы поставить все точки над i. А может, решила согласиться на работу в Сиэтле и пришла сообщить об этом. Эта мысль ничуть не улучшила его настроения.

Спустившись вниз, Эндрю направился в кухню, жалея, что по пути нет ничего, что можно было бы сломать. Как он устал! И как ему все надоело! По донесшимся до него звукам Эндрю понял, что Мей вошла в дом, а затем остановилась, очевидно гадая, где он может быть. Эндрю уселся на подоконник лицом к двери и сложил руки на груди. Он тоже воздвигнет защитный барьер и будет твердым, как кремень.

Мей вошла в кухню с большой ковровой сумкой в руке и смутилась, увидев его. Решимость оставаться твердым как кремень, покинула его, едва она вышла из тени, и Эндрю смог как следует рассмотреть ее лицо.

Он видел ее однажды, вскоре после выписки из больницы, когда синяки на лице еще не прошли, а шов не сняли. Она выглядела тогда лучше. Сейчас Мей была худа как щепка, а глаза взирали на мир с такой тоской, что Эндрю затрясло как в лихорадке. Взяв себя в руки, он посмотрел на Мей и поинтересовался:

— Осматриваешь достопримечательности или потеряла что-нибудь?

— Здравствуй, Эндрю, — тихо сказала она, никак не отреагировав на его сарказм.

— Итак, — почти враждебно проговорил он, — ты пришла сообщить мне, что согласилась на работу в Сиэтле?

Что-то промелькнуло в ее взгляде, но прежде чем Эндрю успел понять, что именно, она опустила ресницы и принялась носком туфли сгребать в кучку мусор, разбросанный по полу.

— Я не согласилась на работу в Сиэтле.

— Нет? — бесцеремонно переспросил он. — Тогда зачем ты здесь?

Лицо Мей было мертвенно бледным, когда она снова взглянула на Эндрю.

— Я кое-что принесла тебе.

Странное ощущение зародилось в глубине его существа, распространившись затем, словно рябь по воде, по всему телу. Он вдруг обнаружил, что ему трудно дышать, и глухо спросил:

— Что?

Она не ответила, и кровь с безумной скоростью заструилась по жилам Эндрю. Выпрямившись и не сводя с нее взгляда, он неторопливо пересек комнату и остановился перед Мей.

— Что ты принесла мне, Мей?

На какое-то мгновение он подумал, что она повернется и уйдет, но Мей этого не сделала. Он ждал, зная, что следующий ход за ней. Наконец она протянула ему сумку. Эндрю изумленно взял ее и открыл… Рыжее лопоухое существо смотрело на него подслеповатыми круглыми глазками.

Чувствуя себя так, словно из него выкачали воздух, Эндрю ошеломленно взглянул на щенка, затем на Мей, и в его душе затеплился огонек надежды. Он кривовато улыбнулся и, почесав щенка за ухом, поставил сумку на пол.

Мей прерывисто вздохнула, словно собираясь с силами, и посмотрела на него темными, тоскливыми глазами. Она была несчастна. И до смерти испугана.

— Это было ужасно, когда ты ушел. — Мей с трудом сглотнула, посмотрела вниз, на сумку со щенком, и продолжила дрожащим шепотом: — Меня словно подвесили на тонкой веревочке над пропастью в кромешной тьме. И был только единственный выход, но меня так сковал страх, что я даже не пыталась его найти. — Стиснув руки, она смотрела на Эндрю, и в ее взгляде была написана мука. — Я люблю тебя, — прошептала она, и ее глаза наполнились слезами. — И ты нужен Алексу и мне… каждый день.

С окаменевшим лицом Эндрю смотрел на нее, надежда в его душе боролась со злостью. Прилагая максимум усилий, чтобы не прикоснуться к ней, он отрывисто бросил:

— Этого недостаточно, Мей.

Смахнув слезы, струившиеся по лицу, она перевела дыхание. Отчаяние, написанное на ее лице, разрывало ему сердце.

— Когда я попала в ту аварию… — Голос ее сорвался, но она нашла силы продолжить: — Ты был прав, говоря, что я во всем виню себя. И прошло очень много времени, прежде чем я смогла преодолеть свой страх. У меня никогда никого не было. И мне было трудно поверить, что кто-то вроде тебя может полюбить меня. Но я поверила. И я знаю, что ты никогда… — слезы опять заструились по ее щекам, — никогда не бросишь меня.

Глядя ему прямо в глаза, Мей попыталась улыбнуться.

— Я знаю, что ты любишь меня.

Испытывая невероятное облегчение, Эндрю заключил ее в объятия.

— О боже, Мей, а мне-то казалось, что я потерял тебя!

Она прильнула к нему. Как долго он этого ждал. Не в силах больше сдерживаться, Эндрю впился в ее губы. Все барьеры наконец-то пали, и забил фонтан эмоций, разжигая взаимный голод, — требовательный, настойчивый. Но они были скованы. Местом, в котором находились. Одеждой. Абсолютным отсутствием уединения.

С сильно бьющимся сердцем и затрудненным дыханием, Эндрю обхватил ее бедра и прижал к себе, его тело было предельно напряжено. Он хрипло прошептал:

— Где Алекс?

Еле слышно она выдохнула:

— У твоей матери.

Эндрю не знал, откуда взял силы, чтобы отпустить ее, как не забыл прихватить сумку со скулящим щенком, как доехал до своего особняка, не угробив их обоих. Единственное, что он знал, — это то, что не мог отнести ее в дом так быстро, как хотел бы. И каждый предмет сбрасываемой ими второпях одежды казался настоящим наказанием, которое еще сильнее разжигало взаимную страсть. Мей была как молния в его руках, как сгусток энергии, и едва он положил ее на постель и их нагие тела соприкоснулись, уже ничто не смогло бы их остановить.