Когда Светка сделала ему замечание, он, оглянувшись по сторонам, зашептал;

— Говорит, один первоклассник в соседнем поселке самородок нашел. С кулак величиной. Шел себе по улице из школы, пнул камешек и зашиб ногу, а камень хоть бы шелохнулся. Присмотрелся он — самородок! Во!

— И ты тоже пинаешь камни, как первоклассник? — сощурилась Светка. Он отвел глаза.

— Всякое бывает…

И вот наступил торжественный день. Ник Палыч ’ объявил:

— Сегодня отправляетесь в маршрут. Вместе со мной. Будем разведывать золотую жилу.

— Золотую… жилу? — Ленька побледнел.

Над аэродромом стоял туман, Словно невиданные гигантские птицы, сутулые и скучные, нахохлились самолеты. «Газик» проскочил мимо них, проехал под обвисшими лопастями большого вертолета и остановился у самолета с открытым люком и опущенным железным трапом.

Пока Елисеев возился с рулонами карт и какими-то пакетами, Эдька выскочил из машины и стал взбираться по трапу, держа кинокамеру наперевес, как пулемет. За ним, пыхтя, лезли Василек и Миша.

Эдька ступил в самолет и очутился перед чьей-то согнутой кожаной спиной.

— А где… товарищ Цуцаев? — пролепетал он. По пути Эдька все прикидывал, как бы напроситься в полет, ледовую разведку. Слова-то какие: ледовая разведка! Льды разведывать…

Что Цуцаев не возьмет их, было ясно сразу, однако Эдька решил бить на официальность, выступая под флагом киностудии. Занимаясь в кружке Дома пионеров, Эдька не помнил, чтобы взрослые отказали им когда-нибудь в разрешении провести съемку.

— Командир, к тебе, — прохрипела спина, не оборачиваясь.

— А кто там? — грохнул голосище из темного нутра, и Эдька вздрогнул, узнал бас Цуцаева. Тут у него закралось подозрение, что не все получится так гладко, как он задумал.

— Видать, пресса, объёктив на объективе.

— Пресса? Не пускать! Мне лишний вес не нужен.

Но тут спина окончательно разогнулась, и Эдька узнал веселого бортмеханика Торопова.

Тот крепко пожал руки Эдьке, Васильку и Мише, который застенчиво назвал свое имя. Из глубины самолета, как медведь на дыбах, вышел громадный Цуцаев. Его хмурое лицо осветилось улыбкой.

— В гости, проведать? — спросил он.

И тут Эдька, ободренный улыбкой командира, выпалил:

— Нет, мы не в гости. То есть в гости, но… В общем, хотим, товарищ Цуцаев, лететь с вами!

Лицо пилота снова посуровело.

— Вот неугомонная ребятня пошла! Я вон тоже в космос хочу лететь, на Марс, — сказал он строго. — Хватит, ребятки, накатались. Мы не на прогулку.

— Но мы должны снять ледовую разведку для нашего фильма! — с отчаянием убеждал его Эдька. — Очень нужно.

— А в фильмах мы и вовсе не любим сниматься, — нахмурился Цуцаев. — Не артисты… Нет, ребятки, ничего не выйдет.

— Почему? — вырвалось у Василька. — Ведь места у вас много…

— Места много, а горючего мало, — пояснил летчик. — Дело в том, что каждый самолет может взять определенное количество горючего. И на этом горючем летать, скажем, пятнадцать часов. Но если сядет лишний человек, то время в полете будет уже четырнадцать часов. А за этот час мы какую площадь еще можем облететь, знаете?

Тут вмешался бортмеханик.

— Вообще-то они весят тьфу, — сказал он задумчиво, — На три буханки хлеба…

Эдька сразу оживился.

— Правда, правда… Я вот всего десять килограммов вешу. А Василек еще легче!

Цуцаев засмеялся.

— И к тому же кое-какой груз оставим в Черском, — продолжал бортмеханик. Услышав слово «Черский», Эдька и Василек насторожились. Ведь там должен быть Ксаныч!

И может быть, все окончилось бы благополучно, но тут появился Елисеев, нагруженный свертками и рулонами.

— Полетели, командир! — весело сказал он. — Очищай борт от старых знакомых и прочих посторонних.

Он подмигнул ребятам, а Цуцаев сразу же махнул рукой:

— Слезайте, мальцы. Как-нибудь в другой раз полетите.

Вместе с Елисеевым он отправился в нос самолета. А бортмеханик сочувственно похлопал ребят по плечам и, вздохнув, тоже пошел за командиром.

Эдька уныло повернулся к трапу. Он уже сделал шаг, второй, как вдруг взгляд его упал на загородку, где висели непромокаемые плащи и куртки летчиков, лежали сваленные в кучу оранжевые, как апельсины, спасательные жилеты.

Он судорожно оглянулся — никого. Все скрылись в кабине пилотов. Там гудели голоса, видно, собрался весь экипаж.

Эдька приложил палец к губам и потянул Василька и Мишу за собой. Те мгновенно поняли его замысел. Секунда — и они уже замаскировались складками плащей.

Они сидели так несколько минут, сдерживая дыхание, но вдруг Василек жалобно протянул:

— Ой, я лучше выйду! Мне же нельзя лететь! Будет плохо…

— Тебе будет плохо, если ты не замолчишь, — прошипел угрожающе Эдька.

Медленно тянулось время. Где-то лихорадочно стучал мотор: тук-тук-тук! Прислушавшись, Эдька сообразил, что это бьется его собственное сердце. Оно прямо рвалось из груди, и, чтобы сдержать стук, Эдька стиснул зубы.

Явственно послышались голоса, они приближались. Все покрыл могучий бас Цуцаева:

— Маршрут обсудили. Время! Как у нас механическая часть, готова?

— Все в порядке, командир, — это ответил Торопов.

— Тогда вылетаем… Ребятишек отправил?

— Ушли… Уж больно расстроенные они были.

— А ты бы дал по шоколадке из нашего бортового запаса… подсластил пилюлю.

— Ох, черт, не сообразил!

— Вот то-то. Не сообразил, — пилот пробормотал еще что-то невнятное и скомандовал: — Заводи!

Несколько минут еще слышались неясные шумы, стуки, поскрипывания. У Эдьки вдруг нестерпимо зачесалось в носу, захотелось чихнуть. Он сидел, боясь вздохнуть. Где-то вдалеке тонко заныл комар. Зудение сменилось гулом и громом, самолет задрожал. Пол под ногами спрятавшихся «зайцев» качнулся, и они почувствовали, что самолет движется. Его движение все убыстрялось, последовало несколько толчков — один за другим. Потом толчки прекратились, и Эдька увидел, как скорчился Василек. Тут же его обожгла мысль: Василька тошнит! Сейчас он не выдержит, охнет, и их услышат! Эдька стал лихорадочно шарить по карманам в поисках конфеты, чтобы сунуть Васильку в рот, но не нашел. А у Василька, задыхающегося в темноте в душных запахах брезента и резины, спазмы так сдавили горло, что помутилось в голове. С протяжным стоном он вывалился из-за плащей…

В салоне, на расстоянии вытянутой руки, стояли бортмеханик Торопов и капитан ледовой проводки Елисеев. Они удивленно смотрели на Василька.

Это был последний удар для Дрововоза! Исчезли Эдька и Василек! Он дважды прошел город вдоль и поперек, заглянул везде, где могли быть его друзья, — в столовую, интернат. Дворец культуры, музей, книжный магазин, баню — и нигде не обнаружил их.

Придя в гостиницу, он некоторое время сидел, тупо глядя в пол, потом вскрикнул:

— Все! Хватит! Уезжаю! — и стал, озлобленно сопя, собираться.

Тут распахнулась дверь, и вошел лейтенант Гусятников. Он был одет в синий спортивный костюм, теплую куртку, а на голове у него красовался белый мотоциклетный шлем с очками, сдвинутыми на лоб.

— Здорово! — сказал он и сел на стул. — Ну, как вы тут без меня? А?

Дрововоз всхлипнул от радости и тоже сел.

— А где вы были? — слабым голосом спросил он.

— Выполнял задание, — коротко ответил Гусятников. — Остальные гуляют?

— Удрали, — горько сказал Дрововоз и скривился. — Вслед за Ленькой и Светкой поехали… охотники за золотом.

Гусятников нахмурился.

— Это точно или… предположение?

— Конечно точно! — уверенно сказал Степа. — А куда же они еще могли исчезнуть?

— Значит, предположение, — веснушки на носу Гусятникова иронично сморщились. — На чем основано?

— Они каждый день только о золоте и говорили! Я замечал. Вот, например, сегодня они трижды заводили о нем разговор, — Дрововоз полистал блокнот. — Я все записал! Утром Эдька выглянул в окно и сказал: «Солнце золотое». А Василек ответил, что у него настроение золотое. Вот. Тут все, все записано! Думают, я не понимаю их намеки.