У него почти не осталось седых волос. И после той истории, когда волосы выпали, а потом стали расти опять, он почти не задумывался, как влияет на него процедура обновления нейронов, — словно тот страх, развенчанный новыми волосами, без боя уступил место полной беспечности. Мысль о побочных эффектах вернулась лишь однажды, когда, вытащив из воды очередную рыбину, он вдруг почувствовал странное желание облизать её слизь. Но желание было сильнее тревоги, а когда он облизал рыбу, то испытал такое удовольствие, что всяким лишним мыслям уже не оставалось места в голове.
На этот раз доктору Орэрэ дали нормальную гостевую визу на полгода. Все обвинения против него были сняты. Поэтому, увидав на входе в «Тейт Модерн» быковатого Робби, доктор не удержался: поднял ладонь к голове и изобразил старинное военное приветствие, которое видел однажды в кино. В глазах охранника галереи вспыхнул злобный огонёк узнавания, но он тут же отступил и демонстративно отвернулся.
А перед доктором снова был Турбинный Холл, набитый людьми, как витрина рыбной лавки — сардинами. Однако теперь выступать должен был он сам. Доктор Орэрэ взошёл на трибуну, поприветствовал собравшихся и рассказал, зачем их пригласили сегодня в это огромное помещение. Он понимал, что все ждут выступления другого человека, и старался говорить покороче, только самое главное. Новая технология управляемого нейрогенеза позволяет… первый случай полного и успешного… при сохранении всех когнитивных… может обеспечить значительно более долгую… ну и, собственно, встречайте виновника торжества, получите доказательство из первых рук.
Пока его пациент шёл к трибуне, доктор отметил, что не только причёска, но и походка пациента изменилась с тех пор, как они впервые встретились в том шотландском замке у водопада. Тогда он передвигался чересчур импульсивно, словно встревоженный кузнечик.
Теперь по залу шёл немного уставший, но спокойный танцор. Он поднялся на трибуну, оглядел публику и сказал:
— Вечная жизнь… У вас нет воды?
Ему тут же подали воду. Он внимательно посмотрел в стакан сверху вниз, точно в микроскоп. Потом налил воды в подставленную лодочкой ладонь, плеснул себе в лицо — и произнёс странную певучую фразу, которую не понял ни один человек в зале. Не понял её и доктор Орэрэ, но он хотя бы узнал язык. Морские цыгане.
— Вечная жизнь есть. Но не здесь, — пациент снова заговорил по-английски. — А здесь душно и некрасиво. Я лечу домой.
Он сошёл с трибуны и удалился. Никто даже не успел его остановить.
Спустя несколько секунд озадаченной тишины где-то в дальнем углу раздались одинокие хлопки, и вся публика, словно опомнившись, разразилась бурной овацией. На трибуну поднялся кто-то от галереи и компенсировал лаконичность предыдущих ораторов затяжными дифирамбами в адрес виновника торжества, который часто выступал спонсором выставок и акций галереи, но это, конечно же, не идёт ни в какое сравнение с тем великим экспериментом, с тем гимном человеческой жизни, с тем шедевром, который он создал из себя самого…
Этот момент показался доктору Орэрэ наиболее благоприятным, чтобы тоже покинуть зал. Он стал пробираться к выходу, но тут, к ужасу своему, обнаружил, что его окружили. Да-да, именно его: кольцо неумолимо сжималось. Он всмотрелся в лица и узнал их. Это были родственники пациента. Красивая женщина в летах, с роскошной копной каштановых волос — жена. Рядом с ней двое высоких мужчин с явными отцовскими чертами — сыновья. С ними жёны, дети, ещё какие-то люди в пиджаках — наверное, телохранители. Все они шли прямо на доктора с очень целеустремлёнными лицами.
Он приготовился уже закричать, чтобы его не трогали, как вдруг все эти люди… стали наперебой благодарить его. Они брали его за руки, называли гением, обещали никогда не забыть и даже приглашали на Рождество.
Благодарили и адвоката Игоря, оказавшегося рядом. Первым его обнял крупный лысый тип со шрамом на шее. Обнял так, что Игорь как будто даже хрустнул, но выдержал. «Отлично сшил дело, малёк! — пробасил лысый. — А я-то, старый шпиндель, до конца не верил, что у тебя выкроится такой малиновый подклад. Стало быть, пора на отдых мне. Принимай контору, теперь она твоя».
Потом молодого человека обнимала женщина с каштановыми волосами, а её взрослые сыновья уважительно трясли его руку. А дочь пациента, худенькая веснушчатая девушка в зелёном, даже украдкой поцеловала адвоката, и они вдвоём успели о чём-то пошептаться за спиной доктора Орэрэ, пока тот стоял в ступоре, не понимая, что происходит.
— Вы чего такой печальный, док? — Игорь хлопнул его по плечу, когда толпа стала расходиться. — Проверьте-ка свой счёт, там должен быть неплохой грант на ваши исследования. Так что пойдём отмечать успешное окончание эксперимента! На том берегу есть отличный ресторанчик на Хай Тимбер Стрит, я вам рассказывал…
Доктор Орэрэ покорно вышел за адвокатом из галереи. Он нервно пощипывал свою треугольную бородку, но молчал. Так они дошли почти до самого конца моста Тысячелетия.
— Ладно, выкладывайте, что вас гложет, — Игорь повернулся к доктору и поправил очки на переносице. С Темзы налетел ветер и разметал его соломенную чёлку.
— Два года назад, когда мы уезжали, мне казалось, что все родственники его ненавидят. Не понимаю, с чего они так радовались сегодня?
— Ах, это… Да, у нас вышел интересный юридический казус. Дело в том, что права новых форм постжизни — до сих пор тема больших дебатов. Преподобный Иан Доббс и его сектанты очень старались протащить в законодательство идею о том, что между дигиталом и его живым предшественником вообще нет никакой разницы. Но здешние законотворцы хоть и продажные, однако крупицу разума сохранили. В итоге передача прав от человека к его дигиталу выглядит практически как завещание.
— То есть они признали, что при дигитализации оригинал умирает?
— О нет, что вы! Специально ради Доббса там сделали очень туманную формулировку. Что-то типа «временной потери дееспособности». Вроде как человек приболел, а потом выздоровел, прошёл тест на идентификацию личности — и восстановил свои права. И только в самом конце такого завещания мелким шрифтом прописан вариант «непредвиденных обстоятельств» — вот тут уже, как в случае смерти, работает классическое наследование. Однако этот пункт никогда раньше не применяли, поскольку оцифровка работает безупречно. И это очень расстраивает родственников богатых людей. Ведь если дедуля завещает всю собственность своему дигиталу, который вечен, это означает, что его родне не достанется ни кванта. В нашем же случае к новой форме постжизни применили аналогичный порядок делопроизводства, но…
— Но в нашем случае родня счастливая… они получили всё его состояние? — прозрел доктор. — А разве у нас что-то пошло не так?
— Вы же сами видели. Это теперь совершенно другой человек. Даже выглядит иначе. А знаете, что он имел в виду, когда сказал «полечу домой»? Он сейчас летит не в свой замок, а на вашу Нову-Нову.
— Но ведь формально…
— Формально даже хуже. Помните, когда вы спорили с Доббсом, он сказал, что сертифицированные дигитарии обеспечивают точное копирование? Но в вашем эксперименте ничего точного и сертифицированного не было и в помине. Даже международный статус вашего континента до сих пор непонятен. А если уж совсем крючкотворством заняться… У него же теперь куча чужой ДНК в голове. Один мой коллега, очень опытный юрист, считает, что новая личность в данном случае гораздо больше ассоциирована с тем существом, которое непосредственно занималось вживлением новых нейронов.
— То есть по закону он… креветка?!
— Точнее, креветка с её маленькими друзьями-паразитами, которые захватили мозг нашего клиента и вызвали там необратимые изменения. Но поскольку у нас есть добровольное согласие клиента на эксперимент, к вашему институту не будет никаких претензий.
— Но как же он будет жить, если у него всё отобрали?
— О-о, не беспокойтесь! Анюта хочет… — молодой человек вдруг запнулся и даже слегка покраснел. — Я имел в виду, дочь нашего клиента… она оформила опеку и будет заботиться о нём. У неё диссертация по экологии Северного Ледовитого океана, и она считает, что отец в новом виде может быть ей полезен.