Мир был круглым. Круглым, как щит Александра. И выпуклым. Выпуклым, как самый совершенный плод. Как мячи, с которыми играют дети. Как шар. Как безупречная сфера. Круглым и полным. Абсолютно круглым.

Она об этом знала; знал и ее отец, и отец ее отца, и более отдаленные предки — те, которые упоминались в семейных преданиях. Знали, как ей казалось, всегда — или, по крайней мере, с тех пор, как Александр выступил в свой поход. Конечно, легенда о том, что мир похож на плоское блюдце, не совсем исчезла и могла однажды ожить в сознании людей, так часто сочетающих в себе ограниченность и тягу к бесконечному. Однако в Александрии подобный риск сводился к минимуму: тамошних жителей всегда влекло к необозримым просторам.

Это объяснялось близостью моря: город располагал двумя гаванями; западная называлась бухтой Доброго возвращения, восточная — Большим портом; над последним возвышался Фаросский маяк, который и сам поражал воображение своими колоссальными размерами. А вдалеке простиралась пустыня, камни и песчаные волны, которые тоже рассказывали о необозримых просторах; как и на море, там надо было уметь находить незримые пути.

Наконец, имелась еще и река. Каждый год, в определенное время, у границы города, в заболоченной местности, в которой река терялась, она извергала свой черный ил. Люди пока не знали, где располагаются ее истоки. Эта тайна сама по себе толкала на поиски неизвестного. Когда-нибудь ее обязательно раскроют. В Александрии уже так давно начали собирать знания о мире.

Его называли «Всё». Universus, «перевернутое Всё» — так переводили это слово западные варвары, римляне с грубым языком, в котором часто не хватало нужных слов. Выбранное ими выражение, по крайней мере, позволяло понять, что континенты, лежащие на поверхности земного шара, все собраны на одной половине сферы, как думали большинство ученых Александрии. Однако, по мнению этих ученых, чтобы дать правильное определение миру, следовало говорить по-гречески: ведь уже на протяжении стольких веков эллины исследовали его природу — в Пергаме и Сиракузах, в Антиохии и Милете, на Родосе, в Эфесе, на Книде и Самосе, на всех берегах Средиземноморья, которые успели освоить; и они описывали мир с таких разнообразных точек зрения — как философы, астрономы, историки, натуралисты и даже поэты (вспомним хотя бы гомеровского Одиссея или Ясона с его золотым руном, которого воспел Аполлоний), — что успели накопить множество слов для его обозначения. Например, когда они рассматривали мир как политики или географы, то называли его ойкуменой: этот термин подразумевает все населенные земли, народы, которые можно завоевать или с которыми можно вести торговлю.

Уже начали составлять «инвентарь» этих народов — перечни, напоминающие географические карты. Все такого рода научные данные стекались в город, который Александр основал, прежде чем отправился на завоевание Земли, — как будто эта отрасль науки не могла развиваться и совершенствоваться ранее того момента, когда было забальзамировано его тело; и за два с половиной века греки приобрели столь обширные познания о мире, что те, кто пользовался добытыми ими сведениями, могли с уверенностью утверждать: придет день, и во всех землях, населенных варварами (включая тех, о которых цивилизованный мир пока не знает), вместо туземных нечленораздельных наречий будет звучать греческий язык.

Эта уверенность была такой же сильной, как и жажда познания, ничто не могло ее заглушить, и даже сами римляне начали приходить к убеждению, что греческий язык может открыть врата к познанию и к власти. Именно теперь, уничтожая или завоевывая последних эллинов, они возжелали овладеть всем миром, сделать его своей (и только своей) собственностью. Город и Вселенная; римский город в центре круга, очерченного горизонтом, — такова отныне была их цель.

Urbi et Orbi: следует признать, что слова эти красиво звучали в устах римских генералов, которые посылали свои легионы на смерть в пустынях Востока ради того, чтобы распространить на всех известных землях изобретенный римлянами порядок. Однако после того, как эти военачальники завладели Сицилией, Грецией, Сирией, Иудеей, островами Эгейского моря и азиатским побережьем, они принялись убивать друг друга, чтобы таким образом решить вопрос, кто из них возглавит мировую империю. Между прочим, именно поэтому они пока не нападали на Египет: каждый боялся, что, если позволит сделать это другому, тот, завладев сокровищами Нильской долины, получит в свое распоряжение достаточно ресурсов, чтобы стать властителем мира.

В ожидании исхода борьбы они не жалели бранных слов для обличения владык Александрии. И повторяли старые обвинения: в их глазах египетские цари были расточительными, порочными, обреченными на вырождение тиранами. Однако если Рим насчитывал шестьсот тысяч жителей, то в Александрии, основанной на триста лет позже, уже проживало четыреста тысяч. Кроме того, в день закладки города, когда архитекторы размечали на земле контуры будущих зданий, пользуясь мукой, потому что у них не было мела, со всех сторон слетелись птицы и стали клевать неожиданное лакомство. Авгуры сделали на этом основании однозначный вывод: они предсказали Александру, что новый город будет процветать, как ни один другой на земле. Все народы будут стекаться к нему, как эти птицы, желая в нем жить. И вообще, кто научил римлян тому, что существует мир за пределами Тибра и их семи холмов и что мир этот — круглый? Греки, в большинстве своем происходившие из Александрии. Мир был круглым — и греческим. Таким он и остался.

Поразительный факт: даже для самых великих римских полководцев единственным образцом для подражания был грек — Александр, который именно отсюда, из Александрии, выступил в поход, желая увидеть Всё. Прошло три века, но ничто не могло сравниться с ним. Все это время люди рассказывали о государях, которых он победил: о Дарии, царе царей, о владыках Бактрианы, о князьях Согдианы, которые бежали в свои неприступные «орлиные гнезда» на вершинах гор, о царе Поре, разбитом у врат Индии, несмотря на то, что он обладал лучшими слонами. Однако не эти победы сделали Александра неподражаемым, и даже не его предполагаемая связь с царицей амазонок. Благодаря своей храбрости и тому, что его сопровождали инженеры и ученые — которым, несомненно, были уже известны такие понятия, как экватор и тропик, широта и долгота, — Александр сумел добраться до границ мира, выйти за пределы круга обитаемых земель. Чудеса, которые встречались ему на пути, — дворцы Вавилона, изукрашенные полихромными грифонами; городские стены Экбатан, представляющие собой концентрические круги семи различных цветов; йоги долины Инда; цветы и плоды из садов Семирамиды, невиданные благовонные масла, сирень, жасмин, персиковые и абрикосовые деревья — не могли утолить его жажду неизвестного. Он так радовался, когда узнавал то, чего не знал прежде, что всегда стремился достичь самых крайних пределов — а добравшись до них, хотел идти еще дальше.

Вот почему он шел вперед по ущельям и теснинам, терпеливо сносил яростные порывы муссонов, пересекал пустыни, углубляться в которые никто до него не осмеливался. Да, действительно, он совершил путешествие, прежде него проделанное только одним богом Дионисом, который отправился в таинственную экспедицию к Источникам Солнца и оттуда принес людям растение с удивительными свойствами, избавившее их от дикости, приведшее к свободе и цивилизации, — виноградную лозу, коей этот бог и обязан своим именем и своей властью. Благодаря ей Дионис стал «Богом, возвышающим душу», «Владыкой вина», «Разрушителем всяческих пределов». Вернувшись из индийского похода, Александр дерзко провозгласил себя «новым Дионисом» и в конце жизни, когда двигался к Вавилону, входил в завоеванные города с таким же горланящим карнавальным эскортом, какой когда-то сопровождал бога-путешественника: это была вереница пьяных людей, переодетых божествами садов и лесов.