И все-таки Иеро решил следовать за стадом. По его оценке оно было не очень большим, не более двух тысяч голов, и двигаться за ним вслед сулило некую относительную безопасность среди разнообразных угроз тайга. Двигаться следом за стадом было, конечно, тоже опасно, но умный человек постарается заслониться меньшей опасностью от большей. Среди этих меньших опасностей были и хищники, следовавшие за стадом буйверов, задирая больных, старых и телят. Вот и сейчас пара крупных серых волков большими прыжками пересекала тропинку перед ними, рыкнув на Иеро. Волки почти не изменились, что было особенно заметно на фоне окружающих мутаций и мира, изменившегося в целом. Некоторые животные и растения, видимо, устояли от генетических деформаций, а среди них и волки. Пластичность их генов, позволившая в древнем мире вывести тысячи пород собак, помогла волкам сохраниться неизменными. Они стали более умными и свирепыми, но старались по мере возможности избегать столкновений с человеком. А еще они убивали любых попадавшихся им домашних собак, терпеливо подкрадываясь по мере необходимости, так что обитатели тайга старались не отпускать собак от себя и заставляли их ночами молчать.

Иеро, будучи экзорсистом и, таким образом, ученым, все это конечно знал, как знал и то, что волки ему неприятностей не доставят, если он сам их не будет трогать. Мысленно он «слышал» вызывающее, пренебрежительное отношение волков к ним, как, впрочем, и его гигантский скакун, но оба они могли также и оценить опасность, которой в данном случае практически не существовало.

Вернувшись к легкой иноходи, бездумно хватая по пути губами листья, лорс следовал за стадом, которое в свою очередь примерно придерживалось дороги. Эту неимоверно грязную дорогу шириной в две повозки вряд ли можно было назвать важной торговой артерией между востоком и западом Канды, откуда Иеро сейчас ехал. Республика Метц, гражданином которой он номинально являлся, раскинулась на обширной территории с неопределенными границами, грубо говоря, включающими в себя древние провинции Саскачеван, Манитобу и Альберту, а также часть старых северо-западных территорий. Народу на этих обширных пространствах жило так мало, что территориальные границы стали чем-то бессмысленным в древнем смысле этого слова. Границы были теперь скорее этническими или даже религиозными, чем национальными.

Тайг, обширный хвойный лес, который простирался по северной части мира по меньшей мере еще и за миллион лет до Погибели, до сих пор занимал главенствующее положение на Севере. Однако и он изменился: многие виды растений из теплых стран соседствовали с огромными соснами. Некоторые виды растений вымерли, исчезли полностью, как и некоторые животные, но большинство выжило и приспособилось к теплому климату. Зимы на западе Канды стали теплыми и мягкими, температура реже опускалась ниже пяти градусов по Цельсию. Полярные шапки съежились и Земля еще раз оказалась в межледниковом периоде. Вопрос о том, кто послужил причиной столь решительных перемен, природа или человек, до сих пор обсуждался в учебных аудиториях аббатств. Сведения о парниковом эффекте и его последствиях еще хранились в старых записях, но для полной уверенности не хватало слишком большого количества утраченных эмпирических данных. Однако, ученые, священники и миряне упорно отыскивали все новые данные о прошлых веках в попытках создать облик грядущего. Несмотря на прошедшие почти пять тысяч лет ужас перед стародавним прошлым так и не был забыт. Основным побуждением для всех научных исследований было осознание того, что ни в коем случае нельзя вновь допустить Погибели. С этим-то все были согласны, если не считать отверженных и Нечисти. Будучи хорошим ученым, получившим образование в стенах аббатства, Иеро постоянно размышлял о загадках прошлого, вот так и теперь, когда он, казалось, дремал в седле.

Внешний вид его был весьма эффектным, и он не без суеверного тщеславия вполне осознавал это. Иеро был коренастым молодым человеком, чисто выбритым, не считая усов, с прямыми черными волосами, медной кожей и крючковатым носом доброго Метца. Он умеренно гордился чистотой своего происхождения — ведь он мог без запинки перечислить тридцать поколений своих предков. Однажды в школе Аббатства он испытал глубокое потрясение, когда отец аббат мягко указал, что и он, и все другие истинные Метцы, включая самого аббата, происходят от метисов, франко-канадских индейцев, полукровок далекого прошлого, пораженного бедностью меньшинства, чья удаленность и изолированность от городской жизни помогла им спастись от Погибели в непропорциональном количестве. Уяснив это, Иеро и его одноклассники никогда больше не хвастались своим происхождением. Источником гордости вместо этого стали элитарные принципы Аббатства, базирующиеся исключительно на достоинствах самого человека.

К спине был прикреплен ремнями его длинный нож, похожий на короткий массивный меч, с прямой тяжелой рукоятью, острым концом и четырнадцатидюймовым закругленным лезвием с одним заостренным краем. Этот очень старый предмет, дошедший до сих дней с допогибельных времен, Иеро получил в награду, как лучший выпускник. На лезвии были выгравированы полустертые буквы и цифры «СШ», «1917» и «Плюмб, Фила», с изображением штуковины, похожей на луковицу с прикрепленными листьями. Иеро знал, что этот нож — невероятно древний, что он когда-то принадлежал гражданам Соединенных Штатов, когда-то великой империи, расположенной к югу от Канды. Вот и все, что знал он и, вероятно, кто угодно другой об этом мачете морского пехотинца, сделанного специально для давно проигранной кампании в Центральной Америке, позабытой свыше тысячелетий тому назад. Но это было доброе оружие, и Иеро любил его приятную тяжесть.

Еще у него было короткое тяжелое копье с древком из гикори и десятидюймовым стальным наконечником листообразной формы. У основания наконечника под прямым углом к древку проходил стальной брусок, образуя таким образом то, что любой древний специалист по оружию сразу бы опознал, как рогатину. Брусок был предназначен для того, чтобы не позволить человеку или животному, пронзенному копьем, добраться до владельца копья, наваливаясь на древко. Это оружие не было старым, его сделали оружейники Аббатства для Иеро, когда он выдержал испытание на зрелость. У луки седла была пристегнута кобура с третьим оружием: из кобуры виднелся только деревянный приклад. Это был метатель, заряжаемый с дула гладкоствольный карабин, чей полуторадюймовый ствол стрелял шестидюймовыми разрывными ракетами. Это оружие стоило ужасно дорого, его ствол был сделан из бериллиевой бронзы, а смертоносные реактивные снаряды производила лишь одна маленькая фабричка. Это был подарок отца к окончанию школы, которому пришлось заплатить двадцать шуб из первоклассного меха куницы. Когда запас снарядов иссякнет, метатель будет бесполезен, но у Иеро было запасено пятьдесят снарядов и мало какое существо сможет остаться в живых после прямого попадания такого снаряда. Шестидюймовый обоюдоострый нож с костяной рукояткой висел у него на поясе в ножнах.

На нем была прекрасно подогнанная одежда из великолепно выделанных оленьих шкур, почти таких же мягких, как ткань. В кожаных седельных сумках были упакованы меховая куртка, рукавицы и складные снегоступы, а кроме того еда, несколько кусочков меди и серебра для торговли, принадлежности, необходимые ему, как экзорсисту. На ногах у Иеро были высокие башмаки из толстой оленьей кожи с трехслойными задниками и многослойной подошвой. На его шее на прочном ремне висел серебряный медальон — заключенные в круг крест и меч — символ Аббатства. На бронзовом квадратном лице были нанесены знаки его служебного положения в Аббатстве: желтый кленовый лист на лбу, а под ним две зеленые змеи, обвившиеся вокруг древка копья. Эти символы пришли из глубокой древности и в первый раз, по достижении соответствующего ранга. Их навесил сам глава Аббатства, Отец Настоятель. Каждое утро Иеро обновлял знаки краской из маленьких баночек, хранившихся в седельных сумках. Все люди, жившие на севере, знали эти символы и чтили их, за исключением людей, преступивших закон, да тех противоестественных созданий, которых породила Погибель — лемутов, злейших врагов человечества. Лемуты получили свое название от искаженных древних слов «летательная мутация». Ныне это выражение приобрело иное значение: существо, летательное для человека, а не для самого себя.