В тот же день журналист Фердинанд Флокон, член временного правительства Второй республики, снял запрет 1845 года на пребывание Маркса во Франции и пригласил коллегу снова приехать в Париж. Центральный комитет союза предоставил Марксу все полномочия, чтобы воссоздать союз в Париже. В Брюсселе он пробыл всего месяц…

Карл прибыл во французскую столицу 5 марта вместе с Женни, Хелен и тремя детьми. Путешествие было утомительным: в нескольких местах оказались сорваны рельсы. Марксов сопровождали Энгельс, Фрейлиграт и кое-кто еще. Бакунин тоже вернулся в Париж из Женевы, где находился в изгнании. Повсюду были признаки революции: наваленные баррикады, разграбленные лавки, разгромленные Пале-Рояль и Тюильри. Идеи бурлят и носятся в воздухе: в столице ежедневно выходит двести газет! Ламенне в «Ле пёпль конститюан» предложил создать общества взаимного страховання: «Чтобы новый освобожденный труд реально обеспечивал, нужно сделать его надежным, а это возможно благодаря объединению». Луи Блан предложил «уничтожить уродливое чудовище конкуренции» и дать повсеместное распространение «особым мастерским, доходы от которых пойдут на содержание стариков, больных, инвалидов и на смягчение кризисов». Прудон призывал открыть Народный банк без капитала и прибылей, пускающий в обращение бумаги, обеспеченные продуктом труда каждого члена общества, и предоставляющий деньги без процентов мелким собственникам и рабочим. Он также предложил создать Земельный банк — «орудие революции по отношению к долгам и ростовщичеству, чтобы позволить крестьянину избавиться от эксплуатации». Национализация стала одной из наиболее популярных тем. Кабе предложил ввести централизацию сырья и средств производства, распределять профессии по конкурсу, а заработную плату — по потребностям. Наследники Бабёфа — Лапоннере, Лаютьер, Пийо, Дезами — проповедовали «общность собственности, труда и образования».

В Париже царил беспорядок. Бакунин развернул бурную деятельность. По воспоминаниям, он «не покидал позиций монтаньяров; ночевал там, ел с ними и неустанно проповедовал им коммунизм и равную зарплату, уравниловку во имя равенства, освобождение всех рабов, отмену всех государств типа Австрии, перманентную революцию и беспощадную борьбу вплоть до истребления последнего врага».

Как только Маркс приехал в Париж в начале февраля 1848 года, к нему наведался американский журналист Чарльз Дана, корреспондент «Нью-Йорк дейли трибюн»[33] — тогда самой большой ежедневной газеты в мире, у которого была лучшая редакционная команда и который мог похвастаться высоким политическим и литературным уровнем. Дана хотел знать о намерениях Карла. Они понравились друг другу и решили встречаться почаще. Это было началом длительного сотрудничества.

Карла интересовало, что происходит в Германии; он попытался организовать немецких рабочих, находившихся в Париже, и ввел их в союз, руководящий орган которого разместил у себя дома.

В Европе всё очень быстро менялось. Повсюду рабочие устраивали забастовки, требуя повышения зарплаты, крестьяне требовали прибавления земель и снижения налогов. 13 марта восстание разразилось в Вене. В Пруссии 17-го демонстрации шли одна за другой, в частности в Берлине. Целью демонстрантов было помешать проведению выборов, назначенных на следующий месяц, с очень высоким цензом участия. Отступив перед бунтом, Фридрих Вильгельм IV вывел из Берлина войска и согласился на создание ополчения. Многие немецкие государи последовали его примеру; в частности, либеральные министры пообещали свободу печати и собраний и высказались в пользу немецкого национального парламента. Во Франкфурте из революционных движений возник «парламент», которому либеральное большинство с трудом помешало преобразоваться в «постоянный революционный исполнительный комитет».

В Париже немецкие эмигранты приплясывали от нетерпения; многие стремились вернуться на родину, чтобы сражаться или заняться политикой. Поэт Георг Гервег, приютивший Марксов в Париже в конце 1843 года, образовал «Демократический легион» — своего рода интернациональную бригаду из почти 15 тысяч человек, которая 18 марта выступила в Германию. Карл относился к этому крайне негативно: он не верил, что общественное движение в Германии породит нечто большее, чем парламентская республика, ибо общественность еще не готова к коммунистической революции. Эту догадку подтверждали и эмиссары, которых он посылал узнать, насколько велик отклик на коммунистические тезисы у немецких рабочих: повсюду к коммунизму относились безразлично или с неприязнью. Так что нужно было сделать упор в большей степени на политическую пропаганду, и повременить с военными действиями. «Революция, — думал Карл, — слишком серьезное дело, чтобы ослаблять ее героико-романтическими поступками, играющими на руку врагу». Он делал все возможное, чтобы убедить Гервега не отправлять свой легион и помешать Энгельсу, обожавшему войну, к нему примкнуть.

Планы Гервега получили поддержку большинства во французском правительстве, которое согласилось профинансировать проект в равных долях с подпиской. Поскольку большинство немецких ремесленников, укрывшихся в Париже, в полной мере испытали на себе суровые последствия кризиса и были беспощадно вышвырнуты на улицу, профинансировать отъезд эмигрантов на завоевание своей родины было гораздо менее дорогостоящим решением, чем помочь им найти работу. На одном огромном митинге изгнанников Маркс взял слово. «Эта экспедиция, — сказал он, — позволит прусской армии раздавить революцию, а французским либеральным буржуа — задешево избавиться от большей части истинных революционеров. Это полная нелепость». Фридрих отказался от затеи, как и все коммунисты, однако легион выступил в поход. Его члены называли Маркса «трусом» и «предателем», пока не были остановлены и разбиты 10 апреля, как только пересекли границу великого герцогства Баденского. Гервегу удалось спастись.

Маркс в то время тоже уехал — в Кёльн вместе с Энгельсом и Фрейлигратом, но не сражаться, а вести агитацию в преддверии выборов, о которых в конце апреля было объявлено по всей Германии. Все трое поселились 11 апреля в Кёльне, которым тогда управлял Комитет общественного спасения, выдавший им вид на жительство. Карл встретился с очень популярным вождем местных «левых» Андреасом Готшальком. Они начали обсуждать, что следует предпринять для выборов. Маркс был за союз с буржуазией, хотя и думал, что он приведет лишь к установлению парламентской демократии. Готшальк же был против: его целью была отнюдь не демократия. В Германию прибыли первые экземпляры «Манифеста»; отрывки из него появились в газетах. Шла борьба за избирателей: Бакунин явился во Франкфурт, потом отправился в Кёльн, Берлин и Лейпциг; Маркс тоже объезжал города Рейнской провинции, чтобы мобилизовать своих сторонников.

В Дюссельдорфе он повстречал двадцатитрехлетнего юношу из знатной вроцлавской семьи — Фердинанда Лассаля, который предложил себя в помощь. У них было много общего: Лассаль — еврей, из буржуазной семьи; он воображал себя социалистом, философом и работал над… Гераклитом! Маркс объяснил ему, что немцы, в отличие от французов, революционны только на словах, в сфере чистой мысли. Поэтому они не смогли ниспровергнуть прусский аристократический режим, чтобы заменить его буржуазными демократическими институтами власти. «Да простит меня Готшальк, но чисто пролетарская революция в Пруссии не имеет ни малейшего исторического значения и ни малейшего шанса на успех», — объяснял Маркс. Потребность в историческом становлении не позволяет запросто проскакивать через исторические этапы. Так что лучше поддержать буржуазные требования, чтобы в конечном счете утвердиться в авангарде движения. Лассаль с ним согласился.

За несколько дней Маркс написал вместе с Энгельсом свою первую конкретную политическую программу «Требования Коммунистической партии в Германии», чтобы наметить общую платформу с буржуазией. В статье первой провозглашалось: «Вся Германия объявляется единой и неделимой республикой». Это требование буржуазия подхватила, как и положение о жалованье депутатам. Но, как и предвидел Маркс, она и слышать не хотела о других предложениях: прогрессивном подоходном налоге, бесплатном образовании, национализации транспортных средств и создании центрального банка. И тут, вопреки тому, что будут говорить потом, Маркс не выступал за полную национализацию средств производства, особенно в стране, где капитализм еще не получил полного развития.