— Статья ваша не может выйти.

— Почему?

— Некому ее набрать. Только Димитров разбирал ваш почерк.

Что же делать? Статья должна появиться. И Радославов приказал немедленно разыскать Димитрова. Димитров явился.

— Набирай! — сунул ему рукопись Радославов.

— Не могу набирать статью, которая клевещет на рабочий класс!

— Значит, отказываешься?

— Могу набрать только при одном условии…

— Каком?

— Если выбросите клевету на рабочих.

При этом воспоминании Радославова всего передернуло. «И этот наборщик тогда победил. Как это было ужасно!»

Радославов поморщился, махнул рукой, будто хотел прогнать далекие и мрачные воспоминания, но… встретился глазами все с тем же наборщиком, только стоял тот теперь как народный представитель в зале парламента, собранный, готовый к атаке…

Радославов начал речь торжественно. Говорил он медленно и отчетливо, упиваясь звучанием собственного голоса. Библейская борода его чуть колыхалась на груди, щеки розовели, на животе блестела цепочка, и на белой руке светился золотой перстень.

— Во имя народного счастья, — говорил он, — во осуществление национальных идеалов и объединение нации под скипетром его величества мы будем следовать ранее начертанной политике, которая единственно гарантирует счастливое будущее Болгарии и счастье всей нашей нации…

— Да, вашего счастья, а не народного! — выкрикнули из зала.

Кое-кто из депутатов от неожиданности вздрогнул и поглядел на левые скамьи. Радославов, делая вид, что ничего не произошло, продолжал:

— Идеалы отечества должны преобладать над личным, особенно сейчас, когда мир переживает роковой момент… Мы должны приложить все усилия и принести все жертвы для расширения границ нашей маленькой страны и для улучшения благосостояния государства по примеру великой германской нации… И если потребуется отдать жизнь за это — отдадим…

— Только не вашу жизнь, господин Радославов, а жизнь народа вы отдадите! — раздался тот же голос.

Премьер-министр сделал усилие овладеть собой.

— Мы не остановимся ни перед чем, чтобы обеспечить счастье будущих поколений хотя бы и за тысячу лет…

— Лучше подумайте о нынешнем поколении, которое тонет в нищете и вырождается, чем строить химеры!

— Есть ли здесь квесторы? — не выдержал премьер-министр.

— Это ваш последний аргумент?

— Замолчи, наконец, Димитров, — закричал Радославов, — я тебя давно знаю!.. Ты был таким же дерзким еще пятнадцатилетним мальчишкой, когда самовольно редактировал мою статью!

Депутаты заволновались, стараясь лучше разглядеть Димитрова. А он стоял спокойно и смотрел на премьер-министра.

— Я не могу больше молчать! — произнес с места Димитров. — Кредиты, которые вы хотите проголосовать, закабалят народ, ввергнут его в еще большую нищету!.. Вы готовите новую войну, господин Радославов! Вы скрываете это от болгарского народа… Не лгите народу, что вы за нейтралитет. Сбросьте маску!

Депутаты левых партий насторожились. Правительственные депутаты подняли шум.

— Прекратите, Димитров! Лишаю вас слова! — объявил председатель.

— Я не перестану говорить до тех пор, пока народу не станет ясно, куда его ведет политика правительства Радославова. Пока…

— Лишаю слова!.. Квесторы! Где квесторы?

— Квесторы! Квесторы! — кричали и на скамьях правых.

Два здоровых молодца, депутаты от партии Радославова, направились между рядами к Димитрову, схватили его за руки и стали силой выводить из зала под крики и стук по скамьям со стороны правых. Когда Димитрова удалили, Радославов облегченно вздохнул, повернулся к публике и повел свою речь все о том же, о пятистах миллионах кредита на войну…

В августе 1915 года в Софии состоялся XXI съезд Болгарской рабочей социал-демократической партии тесных социалистов. На улицы столицы стекался народ. Развевались красные знамена, вздымались плакаты, на которых было написано: «Долой войну!», «Да здравствует мир!», «Да здравствует международная рабочая солидарность!», «Да здравствует балканская федеративная республика!», «Да здравствует освободительный революционный социализм!»

Демонстранты часами двигались по улицам, распевая революционные песни. Возле театра «Одеон» остановились. Узкие улицы, прилегающие к театру, были забиты. Среди народа сновали тайные и явные полицейские, прислушивались, наблюдали, запоминали… В этот день была произнесена большая речь против войны. Долго потом софиянцы вспоминали и речь, и демонстрацию, и конную полицию, прибывшую разогнать народ.

Вскоре партия вновь предупредила о готовящейся войне. На улицах и площадях городов и сел Болгарии были расклеены листовки, изданные парламентской группой Болгарской рабочей социал-демократической партии тесных социалистов:

«Рабочие! Правительство, которое под прикрытием нейтралитета тайно подготовляет включение Болгарии в европейскую войну, раскрыло свои намерения. Оно опубликовало турецко-болгарское соглашение, которое безвозвратно толкает Болгарию в лагерь одной из воюющих группировок, в лагерь Австро-Венгрии и Германии. Одновременно правительство открыто заявляет, что для Болгарии наступил момент действовать. С этой целью оно явно порывает с нейтралитетом. Дни мира в Болгарии сочтены. Рабочие! Против этой предательской и народоубийственной политики болгарской буржуазии и монархизма Рабочая социал-демократическая партия борется с самого начала европейской войны, и с величайшей энергией. Рабочий класс, поддержанный широкими народными массами, на тысячах собраний, проходящих по всей стране, протестует против войны и выражает твердую волю болгарского народа сохранить мир и жить в братском согласии со всеми соседями… Мы заявляем: ничто не разделяет балканские народы. Во взаимно истребительную войну бросили их капиталистические и династические интересы имущих классов и династий. Спасение балканских и европейских народов от ужасов бушующей мировой войны — в свержении капитализма и его спутников: милитаризма и империализма… Долой войну! Да здравствует мир!»

Под листовкой стояли подписи известных рабочих депутатов: Димитра Благоева, Георгия Киркова, Христо Кабакчиева, Басила Коларова, Георгия Димитрова.

10 сентября 1915 года была объявлена всеобщая мобилизация[19].

В этих условиях перед правительством Фердинанда встала первейшая задача — задушить пропаганду Рабочей партии. С этой целью была введена жестокая цензура, закрыты рабочие издания, арестована и брошена в тюрьму большая часть активных рабочих деятелей. Изданы секретные распоряжения установить слежку за Благоевым, Кирковым, Коларовым, Кабакчиевым, Димитровым. Сфабриковано обвинение членов парламентской группы Болгарской рабочей социал-демократической партии тесных социалистов «в государственной измене». Дело было прекращено только в конце войны в результате общей амнистии.

Тысяча девятьсот семнадцатый год.

Поезд натужно тянется по живописному ущелью. Монотонно тарахтят вагоны, набитые солдатами и военными грузами. Здесь уже давно не видели такого длинного и перегруженного состава. Вагоны открытые, и дождь заливает прижавшихся один к другому солдат-отпускников. Накрывшись палатками и шинелями, они сидят на мешках и ранцах, курят и ругают ненастную погоду. Одни от скуки поют, другие говорят о доме и неубранных полях. Над мокрыми палатками вьется легкое испарение и слышится запах чеснока, портянок и водки. Почти в каждом солдатском ранце — по манерке лютой сливовицы для обогрева и веселого настроения.

В середине эшелона, между открытыми платформами, был прицеплен совсем новый классный вагон. Выглядел он белой заплатой на замызганном костюме. На остановках солдаты проходили мимо него быстро и с опаской.

Солдаты не могли понять, почему их набили в открытые деревянные корыта. Если бы еще была хорошая погода, а сейчас человек может сгнить под этим проливным дождем: идет, идет, идет…