Вынужденно остановившись и слушая пронзительные автомобильные гудки, несущиеся откуда-то из-за грузовика, который, видимо, успел собрать пробку, я действительно разглядел за рулём «мини» необычайно низко сидящую женщину средних лет, голова которой была практически вровень с рулём. Похоже, она выговаривала в пространство что-то злобное, кривила рот и поглядывала в зеркало заднего вида, явно поминая недобрым словом Машу. Забавно, что руль был обёрнут в чехол с большими божьими коровками на зелёном фоне, сквозь который как-то нездорово-бело и неестественно смотрелись руки водителя.

Я трясся в маршрутке, нещадно прижимаемый множеством пакетов, которыми была буквально завалена рухнувшая на сидение рядом пожилая женщина дородной комплекции и с удивительно скрипучим голосом. От неё пахло неприятной затхлостью и чем-то вроде привокзальных чебуреков. Пассажирка всё время дёргалась, суетливо осматривалась — не выпало ли чего из вещей на пол, и беспрестанно возмущалась, что она как пенсионерка, должна платить деньги за проезд. Её слова в основном были обращены к крохотному седому мужчине, который сидел через ряд к нам и старательно отводил взгляд. Именно на него, кивнул водитель, постучав пальцем по висящему над ним плакату с размашистой надписью «Предусмотрено одно место для бесплатного проезда пенсионеров, ветеранов и инвалидов». Конечно, оказаться вторым и платным пассажиром из этой категории было слегка обидно, однако мне казалось, что это всё-таки вовсе не повод вести себя подобным вызывающим образом, тем более, если речь шла всего-то о двадцати пяти рублях.

— А вы чего улыбаетесь? Думаете, расселись тут и можете с комфортом ехать! — неожиданно набросилась на меня эта женщина и с силой плюхнула мне на колени один из своих свёртков — холодный и, кажется, мокроватый. — Вот, подержите лучше. Или не видите, как мне тяжело?

Я вздрогнул, и хотел было ответить что-то резкое — возможно даже бросить ей в лицо то, что оказалось у меня на коленях, но неожиданно перед глазами появился образ Маши и в ушах зазвучали её слова о том, как теперь надо себя вести. Правда всё это или нет, но мне почему-то показалось очень правильным отреагировать на действия пенсионерки так, как она не ожидает. К тому же чем-то грубым, скорее всего, я только её распалил бы и нашёл себе новые лишние проблемы. Поэтому натянув на лицо широкую улыбку, я взмахнул руками, случайно отбросив в сторону один из её мешочков, свешивающихся с двух скрюченных пальцев, и закричал:

— О, еда!

Потом бросился открывать вручённый мне свёрток, всем своим видом демонстрируя вожделение от того, что там может оказаться нечто съедобное, которое я тут же готов проглотить.

— Ты чего это? Что делаешь, а? Посмотрите только, люди добрые! — заголосила пенсионерка и тут же выхватила свой кулёк, усевшись ко мне полубоком, опасливо озираясь и громко бормоча. — Совсем уже молодёжь невменяемая пошла. Обкурился чем-то, что ли, или студент какой приезжий. Хамы и нищие!

Я проигнорировал всё сказанное и теперь уже с совершенно искренней улыбкой стал смотреть в окно. Мимо пронёсся массивный памятник с устремлённым внутри гигантского шара человеком, неизменно встречающий всех въезжающих в Тиндо, являющийся непременным объектом паломничества фотографов и просто зевак. Однажды на моих глазах один такой любитель съёмок чуть было не попал под небольшой поезд, который редко, но проходил как раз с другой стороны, о чём неизменно почему-то забывали даже местные жители. Куда и зачем он ездил, оставалось загадкой, однако хотя бы раз в месяц я видел эти блёклые и, кажется, надорвавшиеся вагоны, которые неизменно производили впечатление явления из какого-то другого, старого и загадочного Мира или времени.

В руках я мял купленную на развале у платформы линзу-закладку, которая, если верить информации на простенькой упаковке, могла увеличивать изображение в 6 и более раз. Продавец, сначала произведший весьма благоприятное впечатление, радушно показывая и рекомендуя все свои товары в категории «до 100 рублей», превратился в конце в весьма неприятного и непонятно на что разобиженного субъекта. А всего-то он окончательно убедился, что кроме этой самой закладки я не собираюсь больше ничего брать. Собственно, я всегда старался игнорировать подобные точки, где заведомо толком ничего путного не купишь, разве что «настоящие французские духи» по 200 рублей за большой флакон, однако мне хотелось дома внимательно рассмотреть капсулу, а другого места, где можно было бы отыскать по пути лупу, в голову не приходило. Разумеется, я не надеялся увидеть там какие-то разгадки и не думал, что рассмотрю линию, по которой её можно будет открыть, однако кулон, стоивший жизни человеку, по моему мнению, нуждался в очень пристальном изучении. Тем более если хоть что-то из сказанного Машей было правдой.

— Остановите у фонтана! — попросил я, и ослабевшее было ко мне внимание окружающих, вспыхнуло с новой силой. — Можно пройти?

Пенсионерка встрепенулась и очень недовольно приподнялась, сразу же ссыпала тюки на освободившееся место. Увидев это в зеркало, водитель довольно резко прикрикнул. — Вещи на сиденья не ставить или платите как за проезд пассажира!

Чем всё это закончилось, я так и не узнал — маршрутка притормозила у покосившейся остановки с выгоревшими плакатами, поздравляющими с Днём победы. Учитывая, что завтра наступала осень, это звучало скорее как издевательство и, на мой взгляд, лишний раз подчёркивало формальное отношение к этому празднику, чтобы там не кричали политики с экранов телевизоров. Возле блестящей серебром урны стояли два понурых мужчины средних лет, между которыми я выпрыгнул, хлопнул дверью и успел разобрать из слов попутчицы только что-то вроде «пока никого нет, могу поставить, а потом уберу».

Теперь мне предстояло пройтись пешком минут пятнадцать, что по такой погоде радовало предсказуемо мало. Дождя не было, но чрезвычайно влажный и даже затхлый воздух при каждом вдохе отдавал какой-то будоражащей болезненностью по всему телу, словно я начинал заболевать. А ведь кто-то сейчас сидит в тёплых отдельных квартирах или даже лежит в мягкой постели, смотрит телевизор и не представляет себе того, что испытывает какой-нибудь одиноко бредущий по улице человек типа меня. Для таких людей всё происходящее за окном — лишь фон: привычный, но недостойный большего внимания. Возможно, дело здесь было в равнодушии или в собственном жилье, что на настоящий момент было для меня недостижимой мечтой. Как говорится, сытый голодного не разумеет, ведь мой деревянный старый домик на окраине никак нельзя было сравнить с этими, пусть и панельными, страшными, но добротными домами. А ведь в шестикомнатной квартире там я жил не один, а с восемью соседями, на которых приходилась всего одна ванна, туалет и кухня.

Окружающее поражало непривычным и даже неуместным для практически наступившей осени обилием зелёной листвы. Даже клёны, в буйстве красок которых традиционно должны были пойти завтра в школу дети, ничем не напоминали сентябрьских красавцев. Всё было уныло, как-то недоговорено, неполно и неправильно. Сейчас уже с трудом верилось, что всего лишь месяц назад, Подмосковье буквально умирало от жары, и в государственных инстанциях рассматривался вопрос о том, чтобы отсрочить занятия в школах. Обычная осень по погоде, но не по внешней сущности. Вот и мой двухэтажный деревянный дом, стоящий чуть в стороне от кирпичных, выглядел совсем стареньким, уставшим и просевшим куда-то назад. Но, на самом деле, это было не так — здание отличалось редкостной прочностью и ни в чём не уступало камням или бетону, а в хорошую погоду, пожалуй, и выигрывало. Хотя каждую ночь, засыпая, я неизменно слышал множество смешивающихся в невнятный гул шорохов и таинственных поскрипываний. Это чем-то напоминало мой прошлогодний полёт в Ленинград, когда самолёт вёл себя в воздухе именно таким образом, а я задавался вопросом — не развалится ли лайнер за тот короткий отрезок времени, что отделял город на Неве от Москвы. Но как тогда, так и сейчас ничего подобного не происходило и постепенно стало неотъемлемой сущностью жизни — привычной и могущей обеспокоить только в случае каких-то действительно кардинальных изменений. Иногда, лёжа поздней ночью в кровати, мне было приятно думать, что дом тоже бодрствует вместе со мной, помогает, настраивает и даже осторожно, чтобы не обидеть, даёт правильные советы, высказывается. Однако как я ни прислушивался и ни пытался интерпретировать скрипы в слова, ничего не выходило, кроме игры в да и нет. Забавно, что большинство моих решений было принято именно под воздействием такого случайного фактора, как шорох — неизменно служивший отрицательным ответом, и скрип — значит, некто со мной соглашался и одобрял. Понятно, что по большому счёту всё это было самыми настоящими глупостями, но они, как ни странно, очень помогали жить, вселяя уверенность и даже некоторое ощущение превосходства над окружающими, у которых не было кого-то такого мудрого и неведомого, кто мог бы дать дельный совет. Наверное, подобное чем-то роднилось с религией, кого там ни воображай себе как Творца, хотя с моими более чем скромными запросами речь скорее шла о чём-то вроде ангела-хранителя. Порой мне казалось, что я даже его видел — маленькую девочку, словно прозрачную белую тень от чего-то необъятного и немыслимого, но вечного и доброго. Она никогда не приближалась, но бывало, надолго замирала на другом конце комнаты, а я не решался с ней заговорить, боясь обидеть и лишиться этой поддержки. Иногда мне казалось, что она что-то тихо-тихо шепчет и даже вроде бы различалось многократно повторённое, но не очень понятное мне слово или фамилия Хельман. Возможно, именно его тень ребёнка винила в каких-то невзгодах или даже своей смерти, но мне казалось, что если это на самом деле человек, то жил он много сотен лет назад и уже давным-давно искупил свою вину, если она вообще была. А как раз сегодня я очень надеялся, хотя старался об этом и не думать, что мой добрый ангелок снова появится и подскажет мне — что в происшествии на набережной правда и к чему всё это приведёт. Впрочем, и дельный совет дома оказался бы здесь весьма кстати, но, по-моему, они никогда не говорили одновременно. Может быть, настолько уважительно относились к мнению друг друга или причина была в чём-то недоступном для моего понимания.