— Вот видишь как! — воскликнула Маша и посмотрела на меня так, словно я был в чём-то виноват.

— Там где-то была аптечка.

— Не стоит. Хочешь узнать — что они мне говорили?

— Да.

— Ну, так ведь тебе всё и так известно. Не так ли, лицемер?

Маша спрыгнула со стола и, подбоченившись, начала смеяться. Это у неё получалось всё задорнее, пока не вылилось во что-то, похожее на истерический приступ и живо напомнившее первую часть некогда очень любимого мной фильма «Зловещие мертвецы». Тот леденящий душу хохот показался мне самой ужасной и грамотной сюжетной находкой и, пожалуй, задел за живое как ничто из всех виденных впоследствии картин.

— Прекрати!

— А то что будет? Ты, наверное, уже позабыл, что я могу быть очень странной! Даже слишком. Что бы такое ещё придумать — хочу заинтриговать их, вдруг всё изменится? Как думаешь, не помочиться ли мне сейчас перед всем офисом или, может, станцевать что-нибудь голой и на моей шее, вместе с грудью, будет болтаться эта чёртова капсула?

Её голос перешёл в вопль и задрожал, а глаза превратились в два огромных безумных распахнутых окна, сквозь которые, казалось, можно было без труда разглядеть ужас, который распирал девушку изнутри. Почему-то мне показалось, что именно сейчас должны прибежать другие сотрудники, куда-нибудь отволочь Машу и вызвать «скорую». Но время шло, а ничего подобного не происходило.

— Хватит, — прошептал я, обогнув стол и медленно приближаясь к девушке.

— Отчего же ты сейчас так спокоен? Я кончена? Вот почему? Что же ты, думаешь, чувствует приговорённый человек без права обжалования приговора? Не знаешь? А я тебе могу многое рассказать, и самое главное — мне теперь всё равно!

— Достаточно, — чуть громче повторил я.

— Да, ты прав. Ещё бы. Хватит издеваться!

Последнюю фразу Маша прокричала мне прямо в лицо, широко раскрыв рот и обдав неприятным запахом больного желудка, который прямо так и сочился сквозь резкую химическую вонь какой-то фруктовой жвачки. Я успел мельком увидеть две некрасивые чёрные пломбы на её дальних зубах и невольно удивился, что такие ещё используют — у меня они почему-то ассоциировались только со школой и тамошними ежегодными медицинскими осмотрами. Тогда неизменно неприятная женщина в годах долго сверлила зубы, потом просила отпить из стакана холодной воды и сказать — чувствуется температура или нет. Если ответ был положительный, бурение продолжалось, в противном случае начинала готовиться пломба. Как же давно это было!

— Я ушла, — всхлипнув, неожиданно тихим голосом, подытожила Маша и стремительно скрылась в лабиринте столов.

Она показалась мне одиноким маленьким корабликом, лавирующим среди льдин и серой массы воды, который постепенно блекнул вдали, растворяясь в дымке небытия и не оставляющий надежды на новую встречу. Неожиданно я затруднился для себя чётко определиться — хорошо это, плохо или стоит уже сейчас предпринять нечто, однако мои размышления прервала трель телефона, высветившего незнакомый, но явно красивый номер. Какое-то время я как завороженный смотрел на аппарат и слушал начало песни «Брато» в исполнении Михаила Шуфутинского, творчеством которого увлекался уже много лет, а потом медленно поднёс трубку к уху и ответил.

— Да, слушаю.

— Здравствуйте, это Анатолий. Маша должна была упоминать меня… — раздался приятный спокойный голос, который сразу вызвал расположение. — Надеюсь, что не отвлёк от важных дел и, если бы не обстоятельства, конечно, я бы не стал вас тревожить. Однако, полагаю, есть повод для нашей скорейшей встречи. Что вы думаете?

— Да, я не против, — Мой ответ прозвучал как-то излишне просто и, кашлянув, я добавил. — А Маша?

— Вы увидитесь с ней позднее, не беспокойтесь.

— Хорошо. Как мы договоримся?

— Очень просто — приезжайте ко мне сейчас.

— Но я на работе и, думаю, до вечера это вполне ждёт.

— Давайте всё-таки постараемся не тянуть, тем более что наши планы несколько меняются, — Анатолий вздохнул и монотонно продолжил. — Жду вас через два часа по адресу: фиксируйте — Двенадцатая улица Текстильщиков, дом шесть.

— Записал. А квартира?

Я сделал быструю заметку в продолжавшем, несмотря на грубое вмешательство Маши, исправно работать ноутбуке, тут же скопировал текст и ввёл его в поисковую строку Интернета.

— Любая — вы всё увидите. В случае затруднений, звоните, но не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

— Хорошо, до встречи.

В трубке раздался щелчок, и наступила тишина, на фоне которой я неожиданно осознал, что Анатолий разговаривал со мной в атмосфере какой-то классической музыки, несомненно, звучащей, судя по эху, в просторном зале. Воображение сразу же нарисовало мне консерваторию, где посередине концерта некий мужчина встаёт спиной к сцене и разговаривает по сотовому телефону, вызывая раздражение и недоумение окружающих. Потом изящно кладёт трубку в карман, садится, благодарит публику за терпение и просит музыкантов играть погромче, раз все текущие дела он закончил и может спокойно продолжать наслаждаться вечным и прекрасным.

Как бы там ни было, мои беспокойства по поводу потерянного контакта, очень важного в сложившейся ситуации, к счастью, оказались совершенно напрасными. И, несомненно, мне было не просто интересно, но и, возможно, жизненно необходимо, переговорить обо всём этом с Анатолием. С этой точки зрения уход с работы — самые настоящие пустяки, не говоря уже о том, что мне, как было уже разъяснено, теперь по должности положено совершать подобные поступки, тогда как постоянное пребывание на месте действительно смотрелось странно и несолидно. Тем не менее, видимо, по устоявшейся привычке, подобное казалось неправильным и невольно беспокоящим, при всей легитимности происходящего. Наверное, точно также чувствуют себя пожилые люди в нынешних условиях, предполагающих частенько сравнительно быструю смену работы, становящиеся нормой поиски оптимальных вариантов карьерного и материального роста. Это может быть очень верным, но в то же время частенько трудно или даже невозможно поменять сложившееся годами мировосприятие.

Я быстро переписал адрес на клочок цветной бумажки, высовывавшийся из пластмассового контейнера, захлопнул ноутбук, решив, что этот вопрос решу завтра, и покинул офис, как ни удивительно, не встретив по пути никого из коллег. Оно, наверное, и к лучшему — почему-то именно сейчас очень не хотелось видеть их наигранно-лилейные лица и сладкие пожелания всего доброго. Да и поездка представлялась мне больше окутанной ореолом необычности и секретности, чем ни в какой мере, даже о факте ухода, не хотелось делиться с посторонними людьми. Это, как ни странно, наложило свой след на весь путь — по дороге к метро, в вагоне поезда и, поднимаясь по эскалатору вестибюля «Текстильщиков» я чувствовал себя неуютно и отводил в сторону взгляд, словно занимался или задумывал что-то нехорошее. Начавшийся на улице дождик немного меня взбодрил и вернул к реальности — зонтик я забыл на работе, поэтому пришлось нахохлить высокий жёсткий воротник куртки и прибавить шагу. В этом районе я одно время частенько бывал, когда недолго работал курьером в банке, поэтому неплохо ориентируясь в обилии пересечений этих улиц Текстильщиков, представляющихся мешаниной производственных и спальных районов, очень скоро нашёл нужное место.

— Так, вот эта улица и… — полушёпотом пропел я, почувствовав, как у меня по телу болезненно пробежали мурашки, всегда сопутствующие нарастающему волнению, — этот дом.

Признаться, я ожидал нечто более величественное, а увидел всего лишь обыкновенную «хрущёвку», правда, с необычно большой и зелёной территорией вокруг, окружённой гнутым старым металлическим забором с широкой арчатой калиткой. Оглянувшись по сторонам, я не увидел никого из прохожих, что как-то настораживало после необычно оживлённого шоссе, от которого я углубился во дворы. С другой стороны, до часа пик ещё далеко, поэтому всё было вполне объяснимо, если ничего не накручивать самому себе. Тем более четыре подъездные двери дома были куда более актуальной и интересной загадкой в смысле нахождения Анатолия. Пусть тот и уверил меня, что никаких проблем с поисками не возникнет, но я уже видел, что это не совсем так, хотя по какой-то причине сразу поверил собеседнику. Что же, посмотрим.