На опыте эскалации войны на Сицилии, истощившей Рим, Римская республика, как видно, ничему не научилась. Четыре десятилетия спустя она связала себя обязательствами дружеских отношений с Сагунтом, что на Пиренейском полуострове, чем спровоцировала Баркидов, династии их злейшего карфагенского противника Гамилькара Барки. Это спровоцировало II Пуническую войну (218—201 гг. до н.э.), которая привела город и его союзников на край пропасти.
Эта готовность идти на риск тем более удивительна, что совсем другой противник давно уже представлял для Рима гораздо большую опасность, чем карфагеняне на большом острове, а позже Баркиды в Испании. Процесс экспансии римского владычества и римско-латинской колонизации шел совсем в другом направлении. После нападения кельтов на первом плане стояли верхнеиталийские регионы и задача покорения кельтских племен. Делая вывод из более поздних событий, можно сказать, что римская республика во всех начинаниях, которые касались вне-италийских регионов, будь то Сицилия, Иллирия, Испания, Македония, Греция или Малая Азия и Северная Африка, вызывала события, последствия которых к началу интервенции не были предусмотрены.
Доказательством отсутствия у Рима внешнеполитической концепции является тот факт, что после окончания I Пунической войны на Сицилии не сразу была отлажена эффективная римская администрация вновь приобретенных областей. Первостепенная цель Рима заключалась не в том, чтобы по возможности лучше эксплуатировать новые регионы, а в освобождении Сицилии, а позже Сардинии и Корсики от власти Карфагена. За этим кроется не только абстрактная римская «идеология безопасности», но и горький опыт многочисленных грабежей городов побережья карфагенским флотом во времена последней войны. Прежде всего за этим просматривается своеобразный принцип внешней силовой политики Рима: классическая Римская республика хотела господствовать над своим приграничным пространством, но боялась, однако, брать на продолжительное время власть над этими завоеванными территориями. Так как аристократическая республика не имела управленческого аппарата с долгосрочными функциями, она не могла и думать о том, чтобы взять на себя дополнительно управление большими регионами. Во-вторых, каждый обладатель власти, долгое время управляющий внеиталийскими областями, очень сильно увеличивал там свою клиентелу, что служило угрозой для равновесия римского аристократического общества и его однородности. Тем самым возрастала возможность образования единоличной власти, а в конце концов и монархической. Рим был всегда очень щедр на обвинения в подобных намерениях: подозревался в этом Сципион Африканский, а также Тиберий Гракх и Цезарь.
Итак, ясно, что начало систематической организации внеиталийской сферы господства Римской империи в своей основе было продиктовано военной и политической необходимостью. Очень часто это были импровизации, которые в будущем превращались в долгосрочные решения. Только в 227 г. до н.э. на Сардинии, Корсике и Сицилии были учреждены два претора с военной и административной властью и юрисдикцией. Установлением должностей этих двух провинциальных наместников преследовалась цель обезопасить римское господство от нежелательных для Рима совпадений интересов кельтов и карфагенян.
Обе ближайшие провинции, созданные в 197 г. до н.э. — Испания ближняя и Испания дальняя ~ были наследием II Пунической войны, подобно тому как Сицилия, Корсика и Сардиния — наследием I Пунической войны. Конфликт с Македонией привел к образованию в 148 г. до н.э. провинции Македония, к которой вскоре была присоединена большая часть покоренной Римом Греции. Это являлось следствием войны с Ганнибалом, бывшего союзником Филиппа V Македонского. Поводом для массированной римской интервенции, которая привела к параличу всех эллинистических монархий, послужили попытки македонских и селевкидских владык распространить свою власть на греческие полисы в Греции и Малой Азии.
Последующие образования римских провинций были тоже вынужденными. Возникновение провинции Африка в 146 г. до н.э. явилось неизбежным следствием III Пунической войны (149—146 гг. до н.э.). Образование провинции Азия в 129 г. до н.э. прямое следствие равнодушия владык Пергама, которые по завещанию передали свое царство римлянам, а тот, кто подает пример, всегда находит подражателей. Образование Нарбоннской Галлии в 121 г. до н.э. стало необходимым, когда нужно было обеспечить безопасность коммуникаций из Италии в испанские провинции.
Если учесть все эти даты, факты и взаимосвязи, можно понять, что радиус власти Рима постоянно расширялся дальше, чем может предположить число провинций. Целая сеть договоров о дружбе, клиентские отношения с вождями и царями, дипломатические миссии и «благодеяния» распространяли римское влияние на другие регионы и давали основания и предпосылки для новых вмешательств. Еще со времен первой римской интервенции в Грецию и на эллинистический Восток в начале II в. до н.э. в город Рим хлынули посольства и цари из всего Средиземноморья. Сенату очень нравилась роль постоянного советчика и третейского судьи. Рим превратился в место, где разрешались конфликты государств Греции и Малой Азии, а также Испании и Северной Африки, но только не конфликты собственных провинций. Уже давно стало ясно, что в результате непрямого управления, противоречивости и непродуманности римских решений озлоблялись и ослаблялись даже дружественные государства. Политические и общественные склоки часто приводили к хаотическим отношениям, и Рим был просто вынужден взять на себя управление этими государствами.
Какой бы целенаправленной и прогрессивной ни казалась организация римского союзничества в Италии, какими бы успешными ни были применение римского гражданского права и система римско-латинской колонизации, а также последовательная политика договоров, как инструмента власти и ее укрепления, такими же рудиментарными и неадекватными были основы римской администрации в провинциях. Там не было никакой модели римского господства и управления, которая переносилась бы на вновь обретенные пространства, не было четкой программы расширения римских территорий. По своей структуре и функциям они походили на первые внеиталийские провинции в Испании и Северной Африке, Малой Азии и Нарбоннской Галлии.
Но этот «конгломерат подвластных регионов» (В.Долайм) сдерживался угрозой введения римских легионов, а также заселением или долгосрочным пребыванием там римлян и италиков. Сначала эти замкнутые поселения не играли решающей роли. Но потом десятки тысяч римских ветеранов, торговцев и поселенцев внесли гораздо больший вклад в романизацию провинций, чем римская администрация. Более стабилизирующим римское господство фактором было то, что большие группы высших слоев местного населения становились на сторону Рима, видя в нем гаранта сохранения своих владений и собственности, действуя в своих интересах, они действовали в интересах Рима.
Так как во времена республики в Риме не было постоянного управленческого аппарата и ответственные должностные лица часто менялись, администрация по своей сущности строилась в расчете на личность, а не на региональные интересы. Поэтому личность наместника была важнее, чем все механизмы управления. В длинном ряду римских наместников в провинциях отсутствуют компетентные администраторы, зато есть даже преступные элементы, которые использовали свое положение в разных целях, Должность наместника нередко рассматривалась как шанс для восстановления семейного состояния, пошатнувшегося в результате огромных расходов на политическую карьеру и предвыборную борьбу. В 149 г. до н.э. был учрежден специальный «суд по взяткам». Он должен был препятствовать этим преступлениям, однако остановить их не смог. Сам факт возникновения необходимости его учреждения подтверждает крушение всей системы.
Быстрая смена римских администраторов и наместников в провинциях долго препятствовала проведению единой политики. Но все же отдельные наместники осознали огромные финансовые возможности римских провинций. На Сицилии во время II Пунической войны Марк Клавдий Марцелл, завоеватель Сиракуз, и его преемник Марк Валерий Левин, завоеватель Агригента, обложили налогами завоеванные общины. А в Испании Марк Порций Катон, позже цензор, ярый защитник обычаев предков и чрезвычайно способный экономист, поднял доходы Рима до небывалого уровня и стал примером эксплуатации провинций. Однако этим он спровоцировал ожесточенное сопротивление испанских племен и вождей, которое десятилетиями обременяло республику. Совершенно очевидно, что такая система не могла долго сохраняться и должна была привести к тяжелому кризису даже в самой метрополии.