В Жиздру прибыло более тысячи фашистов. Видно, противник всерьез был обеспокоен деятельностью партизан в этом районе. Каратели использовали детские приемы запугивания населения. Кроме черепов и костей, которые украшали их черные шинели и шлемы, они носили через плечо белую ленту с русским словом «смерть». Фашисты избегали непосредственного контакта с партизанами, но зато вовсю использовали провокаторов и предателей. Полицейские и старосты, их семьи, в том числе женщины, были обязаны ходить по лесам и докладывать гитлеровцам, где что они увидели, что узнали. Особенно ценной среди фашистов считалась информация от предателей-лесников. Но лесники, как правило, были связаны с нами. Они приходили в отряд и докладывали, что их обязали в служебном порядке сообщать немцам все, что им известно о партизанах. Под угрозой репрессий и смертной казни люди не изменили своему долгу перед Родиной. Но не все из них были патриотами.

Однажды наш пост задержал двух лесников. На допросе те сообщили, что были арестованы гестаповцами, доставлены в город Жиздру и там просидели несколько суток. На допросах гестаповцы их сильно избивали, пытали, требовали, чтобы лесники указали, где базируется отряд. Затем их отправили в Брянск, а по дороге они сбежали. Мы поверили лесникам и направили их в комендантский взвод. Но все же Дмитрий Николаевич велел не спускать с них глаз.

Тем временем мы проверяли то, что услышали от этих людей. Наши разведчики отправились по домам лесников. А утром нам сообщили, что ночью один из лесников удрал. Второй уйти не успел. На наше счастье, перед этим выпал снег, и мы ясно видели следы ушедшего предателя. Это было ЧП. Предатель побывал на базе и хорошо запомнил сюда дорогу. Тайна нашего местопребывания могла открыться буквально в несколько часов.

Была организована погоня. Послали две группы. Первая, в которую вошли Творогов, Починикин и Ерофеев, пошла на лыжах по следу. Вторая отправилась в ближайшую деревню, где, по слухам, жили родственники этого человека.

Первая группа долго плутала. Наконец под вечер следы привели их в небольшой хутор. Партизаны вошли в дом и сразу же спросили хозяйку:

— Кто сейчас к вам пришел?

Женщина растерянно моргала глазами и бормотала что-то невнятное. Творогов вывел ее в сени. Там она шепотом, нервно оглядываясь по сторонам, сообщила, что к ней прибежал запыхавшийся лесник и просил его спрятать. Сейчас он на печи, спрятался в ворохе пакли. Женщина плакала и умоляла Творогова не выдавать ее, не показывать вида, что она рассказала им про лесника.

Творогов вернулся в избу, посидел, поговорил, осмотрел якобы все и громко сказал:

— Здесь никого нет, надо искать в другом месте.

Не посвященные в игру партизаны удивленно уставились на него. В это время Починикин, выглянув в окно, закричал:

— Смотрите, наши идут!

Действительно, к дому подходила вторая группа, посланная на розыски сбежавшего лесника.

— Как вы сюда попали? — удивились пришедшие, увидев Творогова с товарищами.

— Нас следы привели. А вы?

— Так здесь живут родственники лесника. Командир сказал, что его нужно тут искать!

Все складывалось удачно.

— Ну что ж, давайте искать его здесь! — громко сказал Творогов.

Когда, наконец, добрались до печи и стали ворошить паклю, он высунул голову и сказал:

— А вот и я.

И засмеялся, словно шла игра в прятки…

Доставленный в лагерь лесник сознался, что его завербовали гестаповцы, послали искать партизан, дав четыре дня сроку.

Была у нас такая полоса в жизни, когда одного за другим в отряд засылали провокаторов и шпионов. Видимо, гитлеровцы надеялись, что в конце концов кто-нибудь из агентов да останется в отряде, войдет в доверие к командованию и тогда с его помощью они легко покончат с нами. В этот трудный для нас период проявились вся мудрость, жизненный и чекистский опыт Дмитрия Николаевича. Он прекрасно распознавал людей, мог так умело допросить подозреваемого, что тот и не догадывался, что его допрашивают. Медведев задавал по-настоящему тонкие вопросы и плел из них такую умную словесную сеть, что в нее неминуемо попадался очередной провокатор.

Однажды к нам в отряд пришли два человека в рваной красноармейской форме. Они сказали, что бежали из лагеря и хотят кровью смыть позор плена. Медведев направил их в хозвзвод к Латушкину. Вскоре один из них стал настойчиво просить, чтобы мы с Медведевым приняли его наедине. Дмитрий Николаевич распорядился привести его в штабную землянку. Войдя, человек заявил, что был завербован гестаповцами и направлен в наш лагерь с задачей проникнуть в отряд, развалить его изнутри и выдать его местоположение.

— Я понял, что, только согласившись на это, смогу вырваться из плена. Проверьте меня как хотите, пошлите меня на самое сложное и опасное задание, но прошу вас, верьте мне.

— А ваш товарищ тоже завербован гестапо? — спросил Медведев.

Пришедший замялся.

— Его тоже вызывали, я видел, как он ходил в комендатуру, но вербовали его немцы или нет, я не знаю, он очень скрытный и ничего мне не говорил, да и я, впрочем, не делился с ним тоже. Однако из лагеря мы бежали с ним вместе, когда нас водили на работу.

Затем он помолчал немного и сказал:

— И все же я думаю и даже уверен, что он завербован. Уж очень легко мы бежали… Видимо, и ему устроили немцы побег…

Медведев задал ему еще несколько вопросов и отпустил.

— Серьезный случай, — сказал Дмитрий Николаевич. — За ними обоими необходимо установить самое тщательное наблюдение. Со вторым я поговорю сам.

Прошло два дня.

Второй беглец из лагеря военнопленных долго отрицал факт его вербовки гестаповцами. Однако Дмитрий Николаевич в конце концов нашел путь к его сердцу, и он рассказал нам всю правду. Он был тоже завербован, причем, как оказалось, вербовали его по указанию и в присутствии первого. И тот, первый, сам его «обрабатывал».

Дальнейшее расследование показало, что первый получил задание завоевать наше доверие и для этой цели должен был выдать своего товарища, потом сам его расстрелять и уже затем принять участие в ряде партизанских операций.

Одним словом, он должен был начать подрывную работу внутри отряда, сколотить группу сообщников, поднять бунт, убить командира и комиссара отряда. За голову каждого из нас ему было обещано по 10 тысяч марок.

Наконец полоса диверсий, предательства и смуты миновала. Наш отряд окреп, и, хотя впереди нас ожидало еще множество всяких испытаний, мы знали, что в отряде надежное ядро, которое выдержит любую попытку врага взорвать его изнутри. Мы к этому времени пережили все трудности становления и стали настоящими мастерами партизанской войны. Трудовые партизанские будни продолжались…

Чтобы не подвергать опасности жителей близлежащих деревень, мы решили уйти глубже в леса и расположиться в треугольнике Жиздра — Дятьково — Людиново. Основав новую базу, мы сразу же установили связь с Дятьковским, Жуковским, Людиновским, Бытошским и другими партизанскими отрядами.

К нам приезжали руководители отрядов, партизаны, просто патриоты, которые хотели бороться с ненавистными захватчиками. Мы инструктировали их, снабжали листовками, объясняли, что надо делать, сообщали последние новости.

Вместе с представителями отрядов мы разрабатывали планы боевых действий. В этих местах нами проводились довольно крупные операции. Иногда, в отдельных случаях, Медведев соединял по два-три отряда под одним командованием, ставил общие задачи, устанавливал единое время действий, и отряды действовали, причем действовали довольно удачно.

Надо сказать, что еще в первые дни войны в каждом районе закладывались базы будущих партизанских отрядов. Местные партийные организации, обкомы и райкомы партии еще до прихода гитлеровцев создали подпольные организации, партизанские отряды и базы. Были намечены люди на посты командиров и комиссаров. В каждом районе предполагались две-три партизанские группы.

Вот здесь, в густых Брянских лесах, и действовали народные мстители. Партизанский край раскинулся почти на триста километров в длину и на пятьдесят километров в ширину, вплотную подойдя к смоленским и великолукским лесам. Здесь, в этом древнем крае, земля буквально горела под ногами захватчиков. Воевали все — и старые и молодые. А если кто-нибудь не мог воевать сам, то помогал партизанам всем, чем мог, — отдавал последний кусок хлеба, лучшую одежду. Каждая деревня, каждый дом были родными для любого партизана и грозили смертью врагу.