— Не бей, сынок дорогой, я это.

Слез королевич с коня, а отец обнял его, поцеловал и сказал так:

— Сын мой, доброго ты себе товарища выбрал. Если кто научил тебя, то хорошую тебе службу сослужил, а если дошел ты своей головой, то голова у тебя светлая. Ступай же теперь вперед, ибо достоин ты быть царем. Только запомни мой совет: понадобятся тебе в дороге люди и злые и добрые, но остерегайся рыжего человека, а еще пуще — безбородого. Не водись ты с ними, уж очень они опасны. И во всех превратностях конь, твой товарищ, надоумит тебя, как быть, ибо и меня он в молодости из многих опасностей выручал. И еще возьми с собой эту шкуру медвежью, крепко она тебе когда-нибудь пригодится.

Потрепал он по шее коня, поцеловал обоих и сказал:

— Езжайте с миром, дорогие мои. Один бог знает, когда еще свидимся!..

Вскочил королевич в седло, а конь снова обернулся молодым, каким любил его видеть король, сделал скачок назад, потом вперед, и:

Едут они день, едут два и все сорок два, и вот заводит их дорога в лес, а в лесу выходит им навстречу безбородый человек и смело обращается к королевичу:

— Добрый день, удалец! Не нужен ли тебе слуга в дороге? По этим местам трудно одному ездить; того и гляди, зверь нападет, тропу жизни твоей оборвет. Я тут стежку каждую знаю и, пожалуй, в пути тебе пригожусь.

— Может пригодишься, а может и нет, — отвечает королевич, глядя прямо в глаза безбородому, — но пока положусь я лучше на свое счастье.

Пришпорил он коня и поехал дальше. Едет по лесу, и в ущелье снова выходит ему навстречу безбородый, переодетый в другое платье, и говорит ему измененным голосом:

— Доброй дороги, путник!

— Доброго сердца тебе, как добр твой взгляд, — отвечал королевич.

— Что до моего сердца, то дай боже каждому такую доброту, — со вздохом говорит безбородый. — Но что проку? Хорошему человеку нету счастья; это известно. Не гневайся, путник, но раз уж об этом речь зашла, поведаю тебе как брату, что с самого детства у чужих людей я служу. И не так было б обидно, кабы отлынивал я от работы, а то ведь я тружусь, с каких пор себя помню. Тружусь, тружусь, а толку ни на грош. Потому в хозяева мне все горемыки попадались. А ведь как говорится: горемыке служишь, горемыкой останешься. Попадись мне хоть раз такой хозяин, как я понимаю, не знал бы, как и угодить ему. Уж не нужен ли слуга тебе, удалец? Ты, по всему видать, человек с достатком… Что же ты на пустяки скупишься, не возьмешь себе достойного слугу, в дороге помощника? Места эти опасные; кто знает, как еще дело обернется; может, не сдобровать тебе тут одному.

— А все-таки нет и нет, — сказал королевич, кладя руку на булаву. — Сам себе пока послужу, как сумею. — И снова пришпорив коня, поскакал быстрее. Едет он дальше по темному лесу, кончается дорога перед ним, и стежки все так перепутались, что и не понять королевичу, в какую сторону путь держать.

— Тьфу ты черт! Вот в какую переделку попал, — сказал он. — Это тебе не пожалуйте кушать! Ни деревни, ни города — ни души! Чем дальше, тем больше глушь. Словно сгинул род человеческий с лица земли. Зря я все-таки второго безбородого с собою не прихватил. Ежели он в матушку свою уродился, его разве вина? Правда, остерегал меня отец, но в большой нужде что будешь делать? Как говорится, плохо с плохим, а без плохого и того хуже.

И пока блуждал он, выходя то на тропинку, то на заброшенную дорогу, снова навстречу ему безбородый по-иному одетый, верхом на статном коне. И говорит ему безбородый, меняя голос, да жалостливо этак:

— Бедняга ты, бедняга, по опасной дороге пошел. Видать, чужой ты здесь и не знаешь этих мест. Счастье твое, что со мной повстречался, прежде чем спуститься по этому склону, а то пропал бы… Там, в расщелине, свирепый бык многих смельчаков загубил. Я сам, на что молодец, а намедни едва-едва от него ушел. Вернись-ка лучше назад или, если уж до зарезу идти надобно, возьми себе хоть кого-нибудь в помощь. Я и сам бы к тебе в услужение пошел, будь на то твоя воля.

— Да надо бы, добрый человек, — отвечал королевич, — но по правде тебе скажу: наказывал мне отец, еще когда я из дому отправлялся, чтоб сторонился я человека рыжего, а пуще того — безбородого; чтоб не водился я с ними ни за что на свете. Не будь ты безбородым, с радостью принял бы я тебя в услужение.

— Ну, уж если на то пошло, то знай, путник, что коня изъездишь, а такого слуги не найдешь, какого ищешь. Тут ведь одни безбородые и водятся. И потом, говоря начистоту, какой ты для себя от этого помехи ждешь? Видать, не слыхал ты такой поговорки, что на волосы и на бедность пенять не след. Да и то сказать, когда нет черных глаз, целуешь голубые! Благодари же господа бога за то, что нашел меня, и бери к себе в услужение. Если со мной хорошенько свыкнешься, нелегко потом от себя отпустишь, ибо таков мой характер, одно знаю — хозяину верой и правдой служить. Не раздумывай долго, а то нас ночь застигнет. И хоть бы еще конь у тебя был добрый, а на этой-то кляче, боюсь, далеко не ускачешь.

— Право, не знаю, безбородый, как быть, — отвечал королевич. — Сызмальства привык я отца почитать, и нанимать мне тебя вроде даже неловко. Но поскольку повстречалось мне уже безбородых двое и ты после них третий, то видать, и впрямь попал я в страну безбородых и выбирать нечего. Хоть кровь из носу, нанять тебя надо, раз уж тебе эти места так хорошо знакомы.

В два счета поладил с ним королевич, отправились они вместе, и вывел его безбородый на дорогу. Прошли немалый кусок пути, и делает вид безбородый, будто пить ему захотелось. Попросил он флягу у своего господина, приложил ко рту и тут же, скривившись, выплеснул всю воду на землю. Рассердился на него королевич:

— Ты что ж это, безбородый, делаешь? Не знаешь разве, какая в этих местах нехватка воды? В этакий зной мы сгорим от жажды.

— Прошу прощения, господин мой! Вода была затхлая, и мы заболеть могли. Но ты не тревожься: скоро выйдем к колодцу со свежей водой, студеной, как лед. Там передохнем малость, флягу прополощем и водой наполним на дорогу, потому впереди колодцы нам не очень-то попадаться будут и, того и гляди, соскучимся по воде.

Свернули они на другую тропку, продвинулись немного вперед — перед ними поляна, а от поляны рукой подать — колодец с дубовым срубом и откидной крышкой. Колодец глубокий, и ни колеса при нем, ни журавля, а только лестница до самой воды.

— Ну-ка, безбородый, теперь себя покажи, увидим, на что ты горазд, — сказал королевич.

Усмехнулся безбородый, спустился тотчас же в колодец, наполнил флягу и на бок себе прицепил. Потом, постояв немного на лестнице у самой воды, сказал:

— Ну и прохлада же здесь:

Хоть и вовсе отсюда не вылезай. Отпусти, господи, грехи тому, кто этот колодец выкопал, доброе дело он сделал. В этакое пекло прохлада дорогого стоит!

Еще постоял он немного, потом вышел и сказал:

— Боже мой, хозяин, знал бы ты, до чего мне легко стало, ну просто летать впору. Спустись-ка и ты на минутку, освежись; так тебе станет хорошо после этого, что сам себе покажешься легким, как перышко…

Королевич, совсем еще птенчик в таких делах, послушался безбородого и спустился в колодец. А пока он стоял там да прохлаждался — трах! безбородый захлопнул крышку, встал на нее и говорит злобным голосом:

— Алелей! Лукавого человека сын! Чего опасался, того не миновал. Здорово я тебя одурачил! А теперь признавайся, кто ты таков, откуда и куда путь держишь, а нет — в колодце тебя сгною!

Что было делать королевичу? Все рассказал он подробно, ибо кто же пуще всего жизнью своей не дорожит?