— Чего только не увидит человек, пока живет! Ну-ка, адово семя, сознавайся, не Жерила[16] ли ты? Молчишь? Видать, так оно и есть, коли сам огонь вблизи тебя замерзает, до того ты тепленький!

— Смейся, Белый Арап, смейся, — отвечал Жерила, весь дрожа. — Но только там, куда едешь, все равно без меня не обойдешься.

— Так ступай со мной, — сказал Белый Арап. — Еще и согреешься в пути, вредно тебе на одном месте стоять.

Увязался Жерила за Белым Арапом. Вместе кусок пути отмахали, видит Белый Арап новое диво, еще большее: пожирает великанище борозды за двадцатью четырьмя плугами и вовсю кричит, что с голоду подыхает.

— И смех, и грех, — говорит Белый Арап. — Чего только не бывает на свете! Наверное, это Флэмынзила[17], обжора, бездонный мешок, ненасытная утроба, которую вся земля прокормить не в силах.

— Смейся, Белый Арап, смейся, — говорит Флэмынзила. — Только там, куда идешь, без меня дела не сделаешь.

— Если так, ступай и ты с нами, — сказал Белый Арап, — не на спине же тебя таскать.

Увязался Флэмынзила за Белым Арапом, втроем дальше отправились. Прошли немного — видит Белый Арап новое диво, еще большее: стоит чудище воду выхлебал из двадцати четырех прудов и одной речки, на которых полтыщи мельниц вертелись, и во все горло кричит, что сохнет от жажды.

— Вот чертова образина, — говорит Белый Арап. — Лютое брюхо, бездонная бочка, которых не могут напоить все источники земли! Экое болото, верно, в желудке у него! Видать, это и есть знаменитый Сетила[18], пожиратель вод, сын засухи, под зодиаком Водолея рожденный, знаком жажды безмерной отмеченный.

— Смейся, Белый Арап, смейся, — сказал Сетила, пуская воду из ноздрей и ушей, как из мельничного желоба. — Но только без меня все равно зря едешь!

— Так ступай же и ты с нами, — отвечает Белый Арап. — Перестанешь в воде плесневеть, от лягушечьей пакости избавишься, мельницам дашь вертеться, хватит дурака валять! Господи, боже мой, от этакой сырости лягушки в животе разведутся!

Увязался Сетила за Белым Арапом, дальше отправились вчетвером. Еще кусок пути отмахали, видит Белый Арап новое чудо, еще чудесней: стоит уродина, с одним только глазом во лбу, а глаз — с решето. Откроет уродина глаз — ничего не видит, тычется сослепу, а закроет — все видит, хоть днем, хоть ночью землю до самых недр проглядывает.

— Все на свете, — заорал он как полоумный, — вижу я продырявленным, что твое решето, и прозрачным, как вода; над головой тьму-тьмущую вижу видимого и невидимого; видно мне, как трава из земли растет; как солнце за гору катится; как месяц и звезды в море тонут. Вижу деревья вершинами вниз, скотину — ногами вверх и людей — с головой меж плеч; и еще вижу, чего видеть никому не желаю — рты вижу, на меня разинутые, и невдомек мне, чему вы дивитесь — своей красоте, что ли?

Хлопнул себя Белый Арап ладонью по губам и говорит:

— Не приведи господь с сумасшедшим встретиться, уж очень беднягу жаль! Хоть смейся над ним, хоть плачь. Но видать, уж таков он отроду. Может, это и есть знаменитый Окила, родной брат Орбилы, двоюродный брат Кьорилы, племянник Пындилы, из деревни Китилы, через дорогу от Нимерилы, или из города Сэ-л-каць, по соседству с Каутац-ши-де-ур-мэ-ну-й-май-даць[19]. Словом, один только есть на земле Окила, что весь свет навыворот видит — не так, как все люди, только себя не видит — до чего пригож! Урод — кривой рот, во лбу один глаз, чтоб не сглазить как раз!

— Смейся, Белый Арап, смейся, — покосился на него Окила, — только там, куда идешь, не поздоровится без меня. Не так-то легко дочь Рыжего царя раздобыть, как тебе кажется. На чертов праздник отдаст тебе ее царь, если меня там не будет.

— Ступай же и ты с нами, — сказал Белый Арап. — Не за ручку же тебя вести, как слепого.

Увязался Окила за Белым Арапом. Дальше отправились впятером. Отшагали еще кусок пути, видит Белый Арап новую диковину, всех чудней: ублюдок какой-то из лука на птиц охотится. И думаете, вся его сила и сноровка в одном только луке? Не тут-то было! Владел он таким искусством и такой прытью, каких сам черт не вообразит: когда хотел, так раздавался вширь, что всю землю руками охватывал. Или так страшно вытягивался, что рукою доставал до луны, до звезд, до солнца и до чего хотел. И ежели случалось ему, стреляя из лука, промахнуться, то птица все равно от него не спасалась: рукою хватал ее на лету, сворачивал шею со злости и живьем проглатывал вместе с перьями. Вот и на этот раз лежала перед ним груда птиц, которых пожирал он с алчностью изголодавшегося орла. Изумился Белый Арап и спросил:

— А этого, черт возьми, как еще звать?

— Вспомни, тогда скажу, — ответил Окила, улыбаясь себе в усы.

— Поди догадайся, как его окрестить. Назову Пэсэрилой[20] — не ошибусь… Лэцилой — и того меньше… Лунжилой — тоже… А вот — Пэсэрь-Лэци-Лунжила — самое, пожалуй, подходящее имя при его повадках да нраве, — сказал Белый Арап, тронутый участью бедных пташек. — Видать, это и есть знаменитый Пэсэрь-Лэци-Лунжила, сын стрелка и внук лучника, пояс земли и небесная лестница, гибель пернатых и бич людей, а то как же назвать иначе?

— Смейся надо мной, Белый Арап, смейся, — сказал Пэсэрь-Лэци-Лунжила, — а лучше бы над собой посмеялся, ибо не знаешь ты, какая беда тебя ждет. Думаешь, так уж и дастся тебе в руки дочь Рыжего царя? Видать, неведомо тебе, что за чертова ведьма она: захочет — жар-птицей обернется, хвост покажет — ищи ветра в поле. Если меня там не будет, то зря себе ноги бьешь.

— Ступай же и ты с нами, — ответил Белый Арап. — Может статься, ухватишь Жерилу за чуб, носом в солнце уткнешь, пусть хоть на столечко согреется, перестанет лязгать зубами, как старый аист, у меня от этого спину сводит.

Увязался Пэсэрь-Лэци-Лунжила за Белым Арапом, дальше отправились вшестером. Где пройдут — беда и разор: Жерила леса и рощи огню предает, Флэмынзила землю с глиной пожирает и клянется, что помирает с голоду, Сетила воду выхлебывает из болот и прудов, так что рыба на суше бьется, лягушки стоном стонут, сетуя на жестокую засуху, Окила все навыворот видит и такую несет околесицу, что только держись:

А Пэсэрь-Лэци-Лунжила приманивал пернатых и глотал без разбору — с пером, без пера — так что никто уже не отваживался домашнюю птицу близ дороги держать.

Один только Белый Арап зла никому не причинял. Но как товарищ все с ними делил, и убыток и прибыток, и приветлив был с каждым, ибо нуждался в них, направляясь к Рыжему царю, о котором твердила молва, что был он лют и жесток до крайности — с людьми обращался хуже, чем с собаками. Но как говорится: на бездушного бессовестный нужен. Думаю, из пяти неумытых, что за Белым Арапом пошли, хоть один на Рыжего управу найдет. Нарвется Рыжий царь и на людей, не только на чурбанов, как до сих пор. Однако не стану вперед забегать. Кто его знает, как еще оно обернется?

Зато уж у тех немногих — и хлеб, и нож в руках; режет как и сколько хочет, комар носа не подточит. Как говорится: кто может — кости гложет, а что нет — не разжует и котлет. Вот то-то же и с Белым Арапом и его товарищами: может, удастся им дочь Рыжего царя добыть, а может и нет; покамест идут они да идут, а уж дальше будет, как счастье присудит. Мне-то что? Мое дело — сказку сказывать, а ваше — слушать.