Разложив приобретенное по кулечкам, Сникерс потрепал меня по плечу. Мол, странный ты. Только бабы у тебя выскакивают из моря ни с хрена беременные. Хотя сзади лишь одна громадная в полнеба луна. И больше никого. Удачу на рынке держат зубами, иначе зачем сюда ходить.

Я послушался совета. Перекинув сумку на живот, зорко огляделся. Толпа месила снег, вливалась в ворота базара. Торгующие тряпками женщины ждали, когда освободятся места за железными лотками, днем занятые продавцами сигаретами, батарейками, брелками, прищепками, расческами. Ширпотребовской мелочевкой, которую в советские времена надо было искать с большим фонарем днем. Старые и молодые женщины займут прилавки и начнут трястись от холода до позднего вечера, в надежде заработать червонец — полтинник. Я отказывался их понимать. Столбы пестрели объявлениями, что на рынок требуются уборщицы с окладом в две с половиной тысячи рублей. Картон пачками, бутылки мешками, обрезки мяса, овощи под ногами, фрукты. Утерянная мелочевка… Будут лузгать семечки, перемывать кости, изредка поднимая задницу, чтобы оказать внимание клиенту. А может, дома всего в достатке, дети сыты, одеты, обуты. Мужья довольны. Нет, плач о проблемах нельзя слушать без подвывания в унисон.

Перекинул внимание на то, как ловко точит ножи, ножницы Иван. Переделав ларек в мастерскую, он подключил к кабелю станок с наждаками. Точно вышел на золотую жилу. Желающих хоть отбавляй. Это наводило на мысль, что в квартирах перевелись мужчины. Еще бы. Войны, перестройки, разгул криминала. Нескончаемая череда… Я не заметил, как подвалил первый клиент. Интеллигентного вида парень предлагал тысячу франков. Крутые менялы брали любую валюту, я, как большинство, не знал даже курса. Повертев купюры, возвратил обратно.

— Фунты стерлингов меняете? — спросил второй, тоже высокий, в прекрасно подогнанной одежде молодой человек. — У нас есть фунты.

Девушка рядом выжидательно уставилась на меня. Все трое не очень походили на русских. Но речь была чистой, без акцента. Наконец, дошло. Дети богатых родителей приехали на новогодние и рождественские каникулы из Йельского, Кембриджского, Сорбоннского университетов. Как быстро и кардинально может менять человек облик. Разумеется, поверхностно. Но если бы ребята заговорили на английском или французском языках, не догадался бы, что они русские. Подтверждение тому, что бытие определяет сознание человека. Хотя на сына Олега Газманова обучение в Англии отпечаток наложило не очень. И Филя Киркоров с Пугачевой не вылезают из заграниц, а все домашние. Кристина другая. Действительно, каждому свое.

— Нет, ребята, фунты стерлингов тоже не меняю. В центре рынка есть валютчики, которым без разницы. Но, — я пожал плечами, — они ушли в четыре дня. Завтра, часов с девяти — десяти.

— Тогда поменяем в обменном пункте, — раскланялись студенты. — Завтра они откроются?

— Сказать не могу. Россия, каждый себе хозяин, — развел я руками. — Из каких мест вернулись?

— Из Англии. Мы поняли, — заулыбались ребята. — Если не получится, придем сюда.

— У нас в обойме такие асы, Тэтчер делать нечего.

Маховик оборота ценностей взялся раскручиваться. Поднесли немецкие марки 1976 года выпуска, без особой защиты. После обмена в девяносто шестом году немцы так напичкали деньги вставками, тиснениями с голограммами, что последние стали походить на доспехи тевтонских крестоносцев. Завязался торг, который помог разрешить волосатый Дейл, ежедневно спутником облетавший менял в поисках старой, рваной и разрисованной валюты. Шепнув на ухо цену, по которой можно было выкупить триста дореформенных дойчмарок, занял выжидательную позицию сбоку. Туристы согласились. После проведенных в Германии нескольких месяцев, где в ходу были еще кайзеровские купюры, они отвыкли от первобытно — общинного строя, при котором поцарапанный бивень мамонта едва не сравнивался в себестоимости с белорусскими зайчиками. Отпустив клиентов, я обратился к Дейлу.

— По шестнадцать пятьдесят, — не стал он томить недомолвками. — Ты выкупил по шестнадцать.

— Я вообще не хотел брать. Вдруг отменили.

— Подобное возможно лишь у нас и с нашими деньгами, — прогундосил Дейл. — В цивилизованном мире на первом месте человек. Его здоровье, моральные с материальными блага Наши, как суслики, норовят нырнуть в норки, вместо отстаивания свои прав.

Вдаваться в полемику я не стал, ощущая, что знаю больше о своем народе, нежели тридцатилетний приятель — барыга. Еврей, как я ищущий ответы на российские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Единственный выход — набить мошну пока разрешают. Иначе на ум полезут услышанные где-то четверостишия:

О себе избранный Богом народец говорит другим четверостишием в противоположном ключе:

Хвастовство. Евреи забыли вавилонского царя Навуходоносора, угнавшего их в рабство, и рабство египетское, из которого вывел Моисей. Римляне тоже рассеивали их по миру. Может быть, слово «сеять» произошло от разбросанного по Европе племени ессеев. Но это другой контекст на другую тему. История России выглядит лучше не намного. Под двумя рабствами мы не были — одно с трудом пережили — и нас не рассеивали по странам с континентами. Поэтому владеем одной шестой частью мира. А евреи — всем.

Дейл помчался в глубь рынка. Два украинца предложили около сотни гривен мелочью. Я перевязал пачку по одной, по две резинкой. Есть возможность сдать хохлобаксы, когда он будет проскакивать обратно. Украинцы все реже обращались за национальной валютой. Туже затягивалась петля пограничного контроля между государствами, несмотря на хлестающие с экранов заверения о нерушимой дружбе. Воровство газа переросло в общенациональную проблему. В разговоре с украинцем русский не упускал случая помыкнуть этим обстоятельством. Полуостровом Крым, пропитанным русской кровью. Бандеровцы отвечали, что мы подбиваем Восточную Украину присоединиться к России. Донбасс, Харьков, Запорожье отказываются розмовлять на украиньской мове. Схватки не носили затяжного характера. Из-за проблем с зарплатой и нехваткой рабочих мест, следовало примирение с распитием жидкости под межнациональным названием «водка». Или горилка, что быстрее оказывалось под рукой.

Андреевна заторчала с доставляемым из Украины через прорехи на границе спиртом. Праздники закончились, деньги у граждан тоже. Но казачка из Недвиговки, обернув шаль вокруг головы и шеи, бодро притоптывала теплой обувкой.

— Скучновато, Андреевна?

— Всего не загребешь, — разлепила посиневшие губы женщина. — В этом году веселье закончилось раньше, чем в прошлом.

— Это хорошо.

— Хотелось бы допродать, чтобы не греметь по дороге. Несколько бутылок осталось.

— Коллега перехватывает всякого проходящего мимо в штанах.

— Сволочь не нажрется, — сверкнула глазами в сторону бывшей жены профессора Андреевна. — Сколько раз подсовывала воду. Все равно к ней подныривают.

— Пьяницы не одни и те же. Кого надула, обегают стороной. Помнишь, плеснули в лицо из бутылки?

— Ментам отстегнула, дело замяли. Нас как ни приведут в отделение, направляют на суд. Судья выписывает штраф на восемьсот рублей.

— Надо давать на лапу.

— Не умеем. Не приучены.

— Тогда терпи.

— Лучше так, чем под кнутом горбатиться, в глаза заглядывать.

— При Советской власти всю жизнь под нагайкой проходили.

— Мы не замечали…

Андреевна отодвинулась на безопасное расстояние. Ученые споры приводили к головным болям с бессонными ночами. Я отошел к окну магазина, принялся упражняться в умножении с делением. Лампочка возле входа была разбита, поэтому я старался завести клиентов в помещение. В данный момент тьму рассеивал свет от окна, от стоящего напротив уличного фонаря. Когда услышал очередной характерный щелчок, невольно вздрогнул. Спрятал калькулятор в сумку. За спиной с пяток на носки покачивался мужчина лет под сорок с надвинутой на лоб шапкой. Рядом играл ножом парень лет двадцати трех. Нажимая на кнопку в наборной ручке, то выкидывал жало, то загонял вовнутрь, тупой стороной ломая о перчатку. В голове промелькнула мысль, что праздники действительно кончились быстро. Когда народ был в загуле, чувствовал себя безопаснее. Андреевна встряла в разговор с торговавшей из холодильников пельменями с молочными продуктами Татьяной. Кулечница Света на работу еще не вышла. Иван полчаса назад затащил станок в мастерскую. На них всегда опирался лишь в мыслях. Ни патрулей, ни казачьих контролеров. Ребята прозондировали, какое время удобно для дела. По виду, приезжие, значит, многократно опаснее. Двери магазина прикрыты, покупателей нет. Надо отклониться в сторону, чуть развернуться, выхватить шило, ногтем сковыривая колпачок от авторучки. И выкинуть руку с острием под подбородок. Парень обязан растеряться. Он с ножом, расслабленный.