Я только подошел, не успел приготовиться к раскрутке, рядом оказался мужчина за сорок лет в темной рубашке с закатанными рукавами. Лицо занятого с утра до вечера делами человека выражало нетерпение. Я перекинул барсетку на живот, обратился весь внимание.

— Триста баксов, — сообщил мужчина, забыв спросить, по какой цене меняем.

— Давайте, — раздергивая замок, кивнул я.

Он достал из нагрудного кармана сложенные пополам купюры. Нацепив очки, я пропустил сотки одну за другой. Что была в середине, привлекла внимания больше. На сгибе не согнулась, а как бы сломалась, отчертив риску. На краях ее бумага чуть взлохматилась. Когда рассматривал, мужчина подался вперед. Подозрение промелькнуло подсознательно, не дав прощупать купюру основательнее. Первого клиента не следовало задерживать. Сунув сотки в барсетку, рассчитал по вчерашней цене. Перелистав деньги, тот ушел. Я заспешил с подготовкой к приему следующего сдатчика. Закружилась, завертелась карусель менялы с нетерпеливым ожиданием клиентов, с торопливым передергиванием денежных купюр. Кто наварил, кто остался в накладе — разбираются потом. На рабочем месте нужно вести себя сторожевым псом, который во всеоружии, во всевнимании всегда. Время пролетело незаметно. На колокольном циферблате стрелки показали угол в восемь часов вечера. Понаблюдав за обстановкой, закрутил ремешок от барсетки на левую руку, сунул под мышку. Пожелав удачной работы Андреевне, спортивным шагом двинулся вдоль трамвайных путей к автобусной остановке, спиной ощущая пристальные взгляды вдогонку. Подобные проводы стали привычными, адреналин в крови прекратил подниматься. В автобусе сел на свободное место. Раньше старался занять сидение сзади, чтобы оценить входящих в автобус, успеть принять меры к обороне. Даже немощные старики казались шпионами. Шла сортировка на «своих» и «чужих». Потом перестал проявлять интерес ко всем, кроме молодых девчат, достойных внимания женщин. Только возле угла дома рука без команд ныряла в задний карман брюк. Пальцы охватывали полиэтиленовую ручку, сбрасывая колпачок со стального жала. Выставив его вперед, влезал в вечно темный, грязный, узкий, с выщербинами в бетонном полу, подъезд, поднимался по горбатым ступеням на площадку, ключом долго нашаривал замочную скважину, затылком прощупывая в замусоренных углах опасность. При шуме, движении готовый всадить острие во что угодно, оказавшееся рядом. Адреналин начинал давать о себе знать. Когда прошмыгивал за броню дверей, дотягивался рукой до выключателя, накатывал такой отходняк, что рассказы наркошей о райских ощущениях меркли. Стал подозревать, что сам вызываю неземные чувства, а не они захлестывают меня. Страха не было, хотя желание принять душ присутствовало постоянно. В виде защитной реакции организм выделял испарину. Поставив барсетку, вывернув карманы, раздевался, шел освежаться под струями, продлевая ощущение полета над земным бытием. Затем влезал в китайские спортивные штаны с китайской футболкой. Лишь потом набирал номер любовницы Людмилы, уточняя день посещения моей обшарпанной фазенды. Сегодня была ночь любовных утех. Я сразу затеялся сортировать капитал, подсчитывать навар. Включил настольную лампу. Просмотрел долларовые купюры. Сознание зациклилось на подозрительной сотке. Вытащив семикратную лупу, настроился водить по всей площади ассигнации. Изучил цифру «сто» с правой стороны банкноты. Она оказалась выпуклой, шершавой, с нанесенным фосфоресцирующим слоем, переливающимся от светло зеленого до темно синего цветов. До недавнего времени примета считалась главным признаком подлинности. Пропустил между подушечками двух рабочих пальцев выдавленные поверху слова в два ряда. Уже можно остановиться, если бы не подозрение. Просветив сотку под лампой, навел стекло на вставку с левой стороны хлопчато — шелкового прямоугольника. Узрел положенные USA 100. Водяной знак почудился задвинутым вверх. Лицо президента Франклина неправильной формы. Но кто видел его одинаковым, если почти все штаты Америки печатали доллары, и в каждом он получался свой. И все-таки я нашел, что искал. Отличие проявилось во внедренных в купюру разноцветных червячках. Настоящими-красными, синими, — можно было кур кормить. На моей сотке червячки получились укороченными, как бы раздавленными, разорванными пополам. На них вряд ли бы клюнул даже воробей. Бумага отблескивала. Не сильно. У настоящих купюр она отсвечивала мягко, матово. Можно было сколько угодно сворачивать, придавливая пальцами по сгибу, не залохматится, не лопнет. Здесь виднелись как бы пересохшие волосинки. Если подходить к вопросу с коммерческой стороны, претензий никаких. Начать придираться по доброй воле, сотка была фальшивой. Потерев виски, отложил ее на край стола, решив проверить позже, когда уляжется напряжение. Увлекся золотыми и серебряными изделиями с монетами. У валютчиков имелись клиенты на стороне. Были и у меня. Директора, бухгалтеры, заведующие отделами мебельных, скобяных, хозяйственных магазинов, переделанных из бывших кафе павильонов по продаже тортов, иных сладостей. Рюмочные, разливочные, забегаловки. Места, где крутились живые деньги. Менялы продавали торгашам товар чуть дороже. Но все равно едва не вдвое дешевле, нежели в ювелирном, даже комиссионном, магазинах. Имелась возможность вещь рассмотреть под каким угодно углом. Попробовать на зуб, не говоря о примерке на пальцах, запястьях, шеях, в ушах. Удобно. Я постарался сосредоточиться на оценке перстеньков, сережек, цепочек, чтобы почувствовать выгоду. Взяв лупу, присмотрелся к пробе. Почти все ювелирные производители начали ставить пятьсот восемьдесят пятую с женской головкой сбоку. Турецкие поделки проходили переопробацию на российском контроле. Если этого не совершалось, на изделии были выбиты неровные цифры 585, больше ничего. Значит, партия привезена контрабандным путем. Имелась вероятность, что проба не выдержит проверок. Впрочем, невооруженным глазом определялось, что перстенек красноватый, бледноватый. В Новороссийском порту, по слухам, не только советской, или новой демократической — вообще власти не существовало. Там осуществлялась перевалка с борта на борт, с корабля на берег и обратно миллиардной баксовой массы. Никто не совал в дыру носа, даже всепроникающая ФСБ. Волокли желтый металл, в полном смысле, килограммами. Туапсинскому порту до новороссийского было далековато, хотя через него тоже чего не тащили.

Рассмотрев несколько перстеньков, я отложил наиболее красивые, не потертые. Прибавил два комплекта сереньких сережек. С цепочками дело оказалось сложнее. Потянутые, помятые. Или замечал грубую пайку, которую женщина расцарапает в два счета. Разве что, с кукушечкой на макушечке. Встречались такие, которых по своей классификации называл «нулевым вариантом». Не только без мозгов, но и без души. Когда попадались странные особи, в начитанной голове выстраивался некий порядок происхождения жизни на земле. Заключался он, если коротко, вот в чем. Планета перенесла несколько потопов. В первый ушла под воду Лемурия. Часть лемурцев успела перебраться на Атлантиду. Когда расцвет культур достиг апогея, когда освоили околоземное пространство, намереваясь посягнуть на подходящие для жизни планеты, принялись клонировать часть населения, выводя породу людей — слуг. Рабов. Отсталые племена в невольников превратить было нельзя, каждый индивидуум рождался с душой. Являлся существом божественного происхождения, рано или поздно догонявшим, перегонявшим хозяев по умственному развитию. Где подчинившие древний мир цивилизованные, демократичные в то время, великие римляне? Они опустились до макаронной Италии. То же с Грецией, перед ней с Египтом, с Индией. Один Тибет закрыт до сих пор. Когда атлантидцы решились на клонирование отстоящих в формировании на ступеньку ниже единокровных братьев, неведомая сила обрушила гнев и на них. Как Лемурия, Атлантида ушла под воду. Вновь спаслась часть населения, теперь с клонами — людьми, души не имевшими. Когда добрались до острова Посейдонис, произошло смешение человеков с душой с особями бездуховными, потому что наружного отличия не было. Божественный гнев достал и здесь. Остров Посейдонис скрылся в волнах. На Ноевом ковчеге кучка гомо сапиенс причалила к вершинам тибетских гор. Отсюда распространилась жизнь людей по земле. В тот момент они уже представляли не тех, которыми были в Лемурии с Атлантидой, несмотря на внешний вид. Часть смогла сохранить сердце, многие остались клонами. Выведенная искусственным путем плоть душу принять оказалась не в силах. Разве не случалось замирать в испуге при общении с человеком, на первый взгляд не отличающимся от себе подобных, в то же время холодного, пустого, обладающего эмоциями в силу бытия среди народа. Но эмоциональность, как и разумность, ненастоящие, проявляющиеся по принуждению. Их много, нужно лишь присмотреться более внимательно.