— Что я рассказал, является аксиомой, не требующей доказательств, — подбросил еще пример я. — Напротив стоит Паша — рыбак. Читаю ему лекции на подобные темы каждый раз. Паша кивает головой, вставляет предложения по ходу развития события. Когда сюжет иссякает, Паша говорит примерно одно: мол, это понятно. Дядя писатель, одолжи червонец. Отдам, чем хочешь клянусь. И накрывает усталость. Столько талдычить о важном в его, Пашки, судьбе, а тому требуется поскорее залить глотку. Выстаивал, терпеливо выслушивал ради одной цели — вымолить червонец.

— Сколько раз объяснял, чтобы не связывался. Бесполезно, — отмахнулся Бандера. — Сам учишь, а совершаешь те же ошибки. Лучше просвети, торчать или сваливать?

— Не первый год стоишь, изучил их повадки, — пожал я плечами. — Двумя жизнями они взяли выкуп, на время залягут на дно. Я рассказывал, что подходил убийца. Доложил ментам, они посоветовали не связываться. Тот обещал подскочить еще. Отморозки с Западного тоже могут повторить налет. В позапрошлом году за месяц завалили нескольких сразу. Все в наших руках.

— Желаю удачи, — Бандера скомканно засмеялся. — До машины бы добраться.

— Народу много, место открытое. Ты не без «дуры», — обнадежил я.

— Газовый.

— Подсунься и в глаза.

— Успевают уклониться. Надо взять с резиновыми пулями, чтобы с расстояния.

— Тогда кто быстрее.

— В десантном учился.

— Нормально.

Перебежав трамвайные пути, Бандера попал в объятия русской жены. Наверное, она ждала давно. Ко мне подошел Коля — челнок из Батайска. Расплевывая семечки, шепеляво спросил:

— Евро не поменяешь?

— Разве начали крутиться? — уставился я на Колю. — По моему, с две тысячи первого года.

— С девяносто девятого, — пояснил плотный крепыш, занимающийся обувью. — Неподотчетные, ну… нелегальные. Неофициальные… хрен их, как назвать.

— Если неучтенные, где гарантия, что настоящие? И что делать, когда в оборот выкинут основную партию?

— Вольются в общий поток и будут вертеться вместе со всеми, — сгреб с губ шелуху Коля. — Первый день на рынке? Валютчики давно работают по ним.

— Покажи, рассмотрю. На плакатах лишь видел.

Коля вытащил пачку евро. Она состояла из пятерок, десяток и полтинников. Мелочь я пробежал мельком, подделывать не будут. На полтинниках заострил внимание. Купюры были песочного цвета со вставленной тонкой полоской, с серебряным, играющим под наклоном, пятном, с тиснениями, водяными знаками, голограммой, без портретов. На одной стороне как бы спаренная каменная беседка, на другой верхи виадуков без колонн. Или известный в Европе мост, повторенный позади первого как мираж. Синие звезды в полете, затемненная карта Старого Света. Вид невзрачный, простенький. С долларами освоились, с марками, которые эффектнее, тоже. Будем привыкать к евро, несмотря на то, что мочат как отбившихся от дома толстых уток.

— По какой цене желаешь сдать? — посмотрел я на Колю. — По моему, на них эквивалента еще нет.

— Ребята берут один к десяти, но они химичат, — заявил челнок. — Кто ездил в Германию, выяснил, что рубль к евро идет как пятнадцать к одному. Европейская валюта имеет все шансы расти. Ходят слухи, скоро перегонит и доллар.

— Фунты стерлингов не обскачет? — усмехнулся я. — Вечно у нас глупая привычка преувеличивать. Особенно, если касается чего иностранного.

— Не берешь? — не стал спорить Коля.

— Сначала назови цену.

— По двенадцать рублей за евро.

— Ты объявил, что меняют по десять.

— В прошлом году. Осязаешь бумагу? Не американские хлопчато — шелковые. Еврики из двух сортов крапивы сварены. Значит, рассчитаны на вырост.

— И кому предложить… крапивные?

— Пойду на рынок, быстрее найду общий язык, — махнул рукой челнок. — Возьми букварь и учи, учи, учи. Иначе, за каким хреном тут отираешься.

— Чтобы меньше впариваться, — огрызнулся я, сбитый с толку Колиным напором.

— Как не заведешь разговор по работе, вечно не слава Богу. На одном влетел, на другом всандолилися.

— Каждому свое, — буркнул я.

Сунув купюры в карман, бывший работяга из Батайска влился в поток, пропал за воротами рынка. Некоторое время я продолжал жевать сопли. Затем повернулся к Андреевне, хотел спросить что-то, но заметил знакомого клиента. Это был невысокий, плотный мужчина под тридцать лет, занимающийся перепродажей привозимой из дешевой Белоруссии теле-радиоаппаратуры. Он почти проскочил мимо, но я знал его приемы приманивать валютчиков. Они заключались в том, что если я окликну дельца, значит, затарен под завязку. Имеет смысл поторговаться, сбить потолок минимум на червонец. С тысячи баксов набегало сто рублей. Торгаш всегда начинал выкупать с такой суммы. Если подходил он, валютчик мог продать доллары по потолку. Суммы у меня не было, капуста не кончилась. Я демонстративно отвернулся в сторону.

Прием сработал безотказно. Крутые ребята разошлись, кто остался, держал масть до конца. Впрочем, денежные мешки тоже уступали в случаях редких. Я почувствовал толчок под локоть.

— Баксы есть, писатель?

— Много надо? — завел я волынку.

— Сколько есть, все заберу.

— Пять соток, две из них девяностых годов.

— Возьму, но ценой ниже, — начал водить обезьянку и торгаш.

— На червонец, — отрезал я. — Сотки как новые. Это мы придумали уценять купюры с маленьким портретом, чтобы раскрутить несведущего клиента. Какая разница, какого года выпуска. Доллар — он и в Недвиговке доллар.

— Никто не спорит, — согласился аппаратурщик. — Но где покупаю товар я, расклады одинаковые со здешними, потому что у бакса с маленьким портретом защитных средств меньше, значит, больше подделок. Поэтому цена ниже.

— На символический червонец цену сбиваю, — хлопнул по плечу клиента я. — Если бы сотки оказались до девяностого года, разговор был бы иной.

— Там нет даже защитной полосы, — дернул греческим носом торгаш. — Семидесятых, восьмидесятых годов выпуска проверялись прощупыванием выбитых по верху букв, да цифры «сто» с правой стороны банкноты.

— Или на шершавость воротника президента, — добавил я. — Или сгибом купюры посередине с протаскиванием между пальцами. Если бумага не треснула, значит, нормальная. Бывали случаи, поджигали края соток, терли по шероховатой поверхности. На дураков Бог Россию не обидел. Как и на раздолбанные дороги.

— Такая страна, — вздохнул придирчиво пунктуальный начинающий коммерсант, снимающий торговую площадь в рыбном «Океане» на углу Садовой и Семашко. — Не слышно ничего нового?

— Про курс? — переспросил я.

— Про курс в первую очередь. Что задумал Путин? Какие перемены готовит?

— Изменений не предвидится. Это ФСБэшник, с момента переступания порога подобного заведения нацеленный на одно — любыми средствами добыть информацию, передать по назначению. В случае провала — самоуничтожение. Помнишь Андропова? Как затаилась страна, каких нововведений ждали люди. В результате гайки были закручены только по линии дисциплины. Не могут разведчики управлять страной, как и военные. Необходимо иметь широкий ум, а не узко направленный на одну цель. Так что, порядок в стране наведен будет. Не скоро. По части других государственных действий можешь не волноваться.

— Бакс останется на месте?

— И неуклонно будет расти. Для того, чтобы поднять экономику огромной страны, необходим головастый экономист, а не дзюдоист, имеющий «черный пояс». Если у Путина хватит ума привязаться к развитым странам, станцевать перед ними русского, лишь бы дали возможность расправить экономические плечи, лет через десять сумеем вздохнуть с облегчением. Если Америка поможет не как во Вторую мировую по лэнд-лизу, а стоящими проектами с поставками совершенных машин, освоением на нашей территории современных производств в обмен на моря нефти с газом, на лес, тогда поднимем головы раньше. Но, видишь ли, есть одно «но». Куда сбрасывать отходы невостребованного перепроизводства? Территория, заселенная дураками с неправильными дорогами — лакомый кусок не только для Америки — всего мира. Ни одна национальность не захочет заваливать свою страну ненужным, кормить народ вредными продуктами. Все национальности мечтали бы иметь непритязательный рынок сбыта с неприхотливыми потребителями. Таким рынком являемся мы со времен Великой Социалистической. И так далее. Ты зачем подошел?