На рынке изменения произошли в худшую сторону. Стали появляться налоговые инспекторы с проверками, подставами из числа рядовых сотрудников. Ко мне подходили, наблюдали в сторонке, вырастая в тот момент, когда клиент передавал золотое или серебряное изделие в руки. Но я следовал правилу не связываться с подозрительными личностями. Среди валютчиков ходили разговоры, что инспекция хочет прибрать к рукам и центральный рынок, являющийся кормушкой для многих. Недаром конторы налоговиков отличались шикарностью, не уступая дачам распускающих пальцы веером бизнесменов. Базар скользил по накатанной колее, по которой езживал еще Пушкин, в бытность сосланный Николаем Первым на необломанный тогда Кавказ. Проверки возобновлялись, стихали, не принося нужных плодов. Валютчики привыкали, волнение улегалось. Бакс пер в гору, подтягивая цены на продовольственных, промтоварных рынках, не забывая про оплату за коммунальные услуги, за другие «блага», от которых отказался бы, да деваться некуда. Американская штамповка по телевизору приелась до отрыжки. Единственной радостью стали вести с криминальных разборок, из Чечни. Успевший привыкнуть к адреналину организм сразу взбадривался, самочувствие улучшалось. Иначе от скопившейся усталости не хотелось ноги передвигать. В думе по серьезному решали, по какому пути идти — по китайскому, корейскому, или по японскому. Смотрели, как через Амур трудолюбивые китайцы возводят американские города на месте прогнивших фазенд за вырученные от продажи нам «поднебесного» ширпотреба русские же деньги. Принимали постановления, дальше порога кабинета власти действия не имевшие. На русском берегу пахло рыбой, выброшенной за нестандартность. Стандартная шла на пропитание косоглазым. Наши довольствовались отбросами с их помоек. Жизнь прозябали в построенных еще казаками хибарах с отоплением по черному. О японских благах мечтать не требовалось — недосягаемы. На сахалинах, камчатках, чукотках народ с голоду вымирал. И возникал вопрос: кто произвел на свет данный народ, подарил территории с несметными богатствами? Зачем Господь или Природа затеяли разноцветный балаган? Для насмешек остальному миру, чтобы зарекались идти «особым» путем? Или так устроена Вселенная — пример быть обязан. Но теперь нам от себя никуда не деться. Или пропадем, или поумнеем.

Попытки выбить бабки из директора издательства не приводили ни к чему. Пучков прятался, или набрасывался, словно виноват я. Выпуск книги в двадцать пять авторских листов количеством в тысячу экземпляров поднялся в цене до шестидесяти пяти тысяч. Возле закрутился адвокат, предложивший уладить дело. Надо было представить договор с издательством, чек на внесенную сумму. Когда спросил у секретарши адвоката, во сколько обойдется тяжба, едва устоял на ногах. Цифра превышала десять тысяч в полтора раза. Контора оказалась полностью ориентированной на кубанского крестьянина. В прокуратуре объяснили, что с бывшим парт-номенклатурщиком связываться не следовало. Я понял, действовать нужно самому. Был созван консилиум старых десантников. Коля предлагал пойти и разнести сермяжную редакцию. Мы с Олегом придерживались другого мнения. Оно подразумевало, что Пучков ходит на рынок за продуктами. Решение оказалось правильным. На другой день после прозрачного намека директор в кабинете разрывал пачку сотенных. Высчитав смехотворную сумму за набор на компьютере, за перевод текста на пленку, он вручил деньги под символическую расписку.

— Десантникам я верил, — нервно теребя бумаги, не уставая повторял он. — Почему не говорил, что служил в береговых войсках?

— Я служил в стройбате, при штабе, — распихивая стольники по карманам, пробурчал я. — Теперь представился случай сказать.

— Но я в расчете, в расчете, — заторопился Пучков.

В проем двери не мог втиснуться афганец Олег, подталкиваемый сзади необъятным Колей. Когда доходило до дела, про диван они забывали.

— Я все деньги отдал, — взвизгивал Пучков. — Это мои кровные. Зачем притащил их с собой?

— Никто не приводил, — забирая последние бумажки, пожал я плечами. — Они по своим делам. Спроси.

— По своим делам, — гаркнул из-за спины афганца Коля. — Прийти нельзя? Кто ты такой?

В кабинете запахло вонью, словно Пучков под сиденьем развел выводок скунсов. Для продажи в Пятигорск или в Прибалтику, куда частенько отлучался. После Колиного вопроса, молчаливого его подтверждения Олегом, директор опустился на стул, закрыл голову руками и задрожал плечами. Так закончилась попытка выпустить книгу за свой счет. Но как бы то ни было, дело сдвинулось с мертвой точки. Рукопись переведена на пленку, есть смысл «рвануть на пять тыщ как на пятьсот». Я ждал случая. В фильме Эльдара Рязанова «Жестокий романс» актер Проскурин, игравший купца, отвечает главной героине на просьбу спасти ее, что он дал слово, сделать ничего не может. Вся империя держалась на честном слове: дворянском, купеческом, даже мещанском. Никогда на холопском.

В августе страну облетела весть о гибели подводного атомохода «Курск». За две недели до нее в газете вышла моя статья о том, как относились и относятся к морякам руководители страны вкупе с министрами обороны. Тогда или тираж разошелся быстро, или, как в приснопамятные времена, его изъяли из продажи, но сразу после выхода еженедельник невозможно было отыскать. Кто-то словно подтолкнул написать перед трагедией. Путин отдыхал на побережье Черного моря, не удосужившись прервать отпуск. С его приходом положение в армии не изменилось, начиная с пренебрежения к военным, кончая выплатой им зарплаты.

— Зачем здесь стоишь? — спрашивали читавшие статью некоторые из клиентов. — Иди в политику, погоняй оборзевших золотопогонников с синекостюмниками. Заставь их повернуться лицом к народу. Работать на благо государства.

— Таких до кормушки не допускают, — морщился я от предложений. — Разве мало замоченных в подъездах правдолюбцев? Сам новый президент продолжает ходить на цыпочках, словно находится в глубоком тылу врага. Россия любит разрушать, потом строить, потому что энергия неиссякаемая. Космическая. Сейчас спит — сон Брахмы. Грянет гром, проснется. День Брахмы. А для нормальной жизни требуется золотая середина — утро или вечер, коих на Руси не видывали. Ценности у нас делятся на белые с черными. Когда начнут дробиться на разноцветные, тогда наступит не день или ночь Брахмы, а светлое утро России.

— Мудрено говоришь. Скоро станешь как все. Здесь нужны дела, но не философские притчи..

Пока выходили новости о «Курске», на рынке было спокойно. Месяца два валютчики платили дань редким наездам отморозков, поджидавшим жертв в темных подъездах. За время работы ни один мент, занимающий положение, не предложил устроить засаду. Парни отбивались кто чем, приползали с перевязанными головами, перебитыми носами, синяками под глазами. Снова включались в начинающую казаться странной карусель. Возникал вопрос, зачем тогда пахать, если большую часть заработанного отнимают. Так продолжалось до тех пор, пока не грянул гром.

Опять с Дона затянула песню низовка. Она продувала кожу на сапогах, забиралась под куртки с пристегнутыми поддевками. Нос, уши горели огнем. Дни стали короче, а ночи длиннее. В такое время пронесся слух, что бригадира скрутила ментовская служба безопасности. Правая рука начальника, лично собиравший с менял мзду. С десяток родственников на базаре, в других местах. Трехэтажный особняк, японский джип, собственное дело. Самому крутому из валютчиков делать нечего.

— Чем может провиниться верный пес перед хозяином? — В окружении менял пожимал плечами Бандыч, бывший ментовский начальник, за раз прокручивавший за приход не одну штуку баксов. Не брезговавший предлагать помощь по улаживанию неувязок. — Только тем, что с переедания с перепиванием обоссал и обосрал коврик в квартире с евроремонтом. Забыл, что из грязи да в князи. Вот и решили поставить на место.

Каким из способов насолил бригадир хозяевам, никто понятия не имел. Известно, что дыма без огня не бывает. Рынок обмена затаился, обсуждая детали ареста.