— Обменяю тысячу долларов. Сбегаю на рынок, сдам. Так три ходки.

— Сразу нельзя?

— Крупной суммой не располагаю.

— Значит, у вас денег на тысячу.

— Именно.

— Все и сразу не получится.

— Можно, — решился я. — По какой цене хотите обменять?

— В сбербанках показатель двадцать семь тридцать, я сдавала здесь по двадцать семь пятьдесят. Такой расклад устроил бы.

— Подождите возле дверей магазина, я спрошу. Минут пять.

— На этом месте крутился другой человек, рядом стоял почти одинакового возраста с вами.

— Наверное, вы имели дело со Сникерсом. Вторым был Папен. В пуховике, в пушистой шапке. Лицо красное.

— Описали точно.

— Они ушли еще в три часа. Я стараюсь во вторую смену.

— Тогда не теряйте времени.

— Мадам, я мигом.

Я рванул в середину, придумывая, с какой цены начать вымораживание. Днем не было проблем подвалить к армянам, к Молодому с отцом. По двадцать семь девяносто взяли бы. Пикинез с Красномырдиным заведут тягомотину, не рад будешь навару. Последнего в расчет вообще брать не стоит, он вертится на золоте. Денег меньше, навар больше. Кого обвесил, кто отдал за бесценок. Если ворованное — пополам. Надо проскочить вдоль всего ряда, глядишь, кто из крутых задержался. Но валютчики снимались рано, не встряхнувшиеся еще от событий года. Пришлось возвращаться на начало.

— Зря галопом проскакал, — ухмыльнулся разгадавший задумку Красномырдин. — Теперь если буду брать, то на червонец дешевле.

— Могу отправить клиента домой. Ни тебе, ни мне, — отпарировал я. — Буратинка богатенькая.

— На какую сумму? — не утерпел почти трезвый приятель.

— Три штуки баксов.

— Новыми купюрами?

— По виду клиентки — да. В фирме.

— Говори цену. Только не подпирай, конкурентов нету.

— Есть, — не удержался я от интрижки. — Можно к Алику — дагестанцу, что торгует газводой.

— Торговал, — перебил Красномырдин.

— Он в мясном, — пожал я плечами. — Там и его контора.

— По сколько хочешь предложить? — Вышел из себя меняла.

— По двадцать семь девяносто возьмешь, клиент твой.

— Почему не по двадцать восемь? — оборзел Красномырдин. — Или по двадцать восемь пятьдесят. Все валютчики сбегутся, даже кто домой свалил.

— По какому курсу возьмешь? — Проклятое безденежье, доведет оно до ручки. Или замочу какого красномырдина, или с рынка уйду. — По двадцать семь?

— Двадцать семь и семь в самый раз.

— Двадцать семь и восемь, я иду за клиентом. Три тысячи.

— Семьдесят пять, — попытался дослать шар коллега.

— Восемь. Женщина сдает Сникерсу с Папеном. Потолок знает.

— Уговорил.

— Договор дороже денег.

— Опять наколол. Договорился по двадцать семь двадцать?

Через пять минут женщина влезала в ларек. Я закрыл дверь на крючок. Она оглянулась, сосредоточила внимание на Красномырдине, который принялся изучать пачку новеньких баксов. Я взялся за обследование фальшивой витрины с фотопленкой, деталями для дешевых «мыльниц», батарейками, прочим. Ассортимент не обновлялся, покрываясь слоем пыли. Когда прошло время, обернулся на коллегу. Тот начал проверять баксы по второму кругу. Спина женщины в модном пальто выгнулась. Она чуть наклонилась, теребя кожаные перчатки. Что клиент волновался, было понятно. Но вид дамы говорил, что настороженность не от страха за капиталы, от раздражения на валютчика, который долго возится. Казалось бы, если доллары настоящие, пусть копошится. Но ощущалось другое. Я придвинулся ближе. Красномырдин шмыгнул сизым носом:

— Доллары брать не буду, — заявил он.

Дама оперлась кулаками о стол, посмотрела на валютчика, оглянулась на меня. Раскрыв висящую через плечо сумочку, бросила туда перчатки. Спокойно спросила:

— Вам не понравился их внешний вид?

— Хоть внешний, хоть внутренний. Я связываться не желаю, — в своем амплуа заявил Красномырдин, возвращая пачку женщине. — Если писатель захочет, пусть забирает. Он мастер подгонять кого попало, не отвечая ни за что.

— У него нет столько денег, — низким голосом остановила коллегу дама. — И я не кто попало. За подобное сравнение вы можете поплатиться.

— Всю жизнь расплачиваюсь, — завозил рукой по столу Красномырдин. — Разговор окончен.

— Что случилось? — подал я голос из-за спины клиентки.

— Ты их проверял? — повернулся приятель.

— Предупредил, что таких денег нет.

— Они еще не просохли. Прямо от печатного станка Бена Ладэна. Чеченцы подобного качества не добьются никогда.

— Ничего себе, — ахнул я. — Сказала, что знает Сникерса с Папеном. Это я бы вперся!

— Я обрисовала тех валютчиков, которым сдавала доллары, — жестко бросила женщина. — Это вы назвали их по кличкам. Во вторых, долларами за партию товара расплатились солидные люди, не верить которым не имею права.

— Подсуньте товарищам обратно. Зачем на базар тащить. Дурачков ищете? — Пробурчал Красномырдин. — Это писатель дойчмарку от гривны до сих пор отличить не в силах, а мы разбираемся.

— Вы даете гарантии, что доллары фальшивые? — спросила женщина.

— Даю гарантии, что брать не буду. Сотки подозрительные, — нагнул голову Красномырдин. — Никто из валютчиков не возьмет. Гарантирую сто процентов.

Переступив каблуками скрипучих сапожек, дама положила пачку баксов в кармашек сумочки, вынула перчатки. Натянула кожу на руки, подняла подбородок:

— Спасибо за консультацию, — сказала она сквозь зубы, кольнув зрачками Красномырдина. — Я проверю. До свидания.

— Всего хорошего, — отозвался приятель.

Я выпустил женщину наружу. В воздухе кружился невесомый снежок. На провонявшей территории вдруг запахло свежестью, ароматом дорогих духов. Почувствовал возникшее не из чего сожаление к уходящей красивой даме. Им труднее всего, они рвутся к вершине, на которой все уместиться не могут. Если кинули ее, сочувствия выражать не стоит. Она понимает, чего хочет добиться. Если афера принадлежит ей, грош такой женщине цена. До вершины она не дойдет. Я испытывал к ней смешанную с грустью симпатию.

— Чего застрял в дверях? — окликнул Красномырдин. — Давай или туда, или сюда.

— Жалко бабу, — причмокнул я. — Не похоже, чтобы идея кинуть принадлежала ей.

— Подобные ей преданно работают на хозяев, — отрезал приятель. — От кавказских и азиатских мастеров фальшака зависит ее беззаботная жизнь. Сотки высочайшего качества. Научились бы внедрять нормальные волоски, претензий не было бы. В любой сбербанк, на какую угодно машинку. Водяной знак с мордой президента как живой, к бумаге претензий нет. Или наловчились варить, или поставки идут прямо из подвалов американских фабрик Гознака.

— Как же крутиться! — Опешил я. — И что с волосками? Объяснишь, чтобы не бегать постоянно?

— Как сказал бы Свинья, у тебя другая ориентация — отмахнулся было Красномырдин. Но снизошел, — Они короче, вроде обрубленные. Больше красного цвета, толще. Чеченский хворост за километр виден, а эти различишь только с привлечением интуиции. Пикинез на фальшак не попадется.

— Он родился барыгой, — я зябко пожал плечами. — Что посоветуешь почти чайнику?

— Уходить с рынка, — сказал валютчик. Посочувствовал. — Брать у тех, кто не вызывает сомнений, принес обменять одну, две, максимум, три сотки. Если влетишь, то не на всю наличку. Кстати, с какого хрена приволок бабу ко мне?

— Предложил ей прокрутить штуку. Мол, сдам, она подождет. Но она решила перекинуть все.

— Ее жадность тебя спасла, — Красномырдин забрал барсетку, сунул под мышку. — Моли Бога, что настояла на обмене всей суммы. Куковал бы как доморощенный дятел. На первый раз бабок ей хватило бы и за штуку.

— Почему поступила по другому?

— Она выбрала вечер, когда перед глазами все расплывается, а на рынке тасуется пара подобных дурачков. Наверное, в других городах проходило. В Ростове нарвалась совсем на писателя, который не ведая подвел.

Перед Новым годом я все равно влетел на фальшивую сотку. Наверное, потусторонний доводил дело до конца. Я не мог понять, почему клюнул на купюру, невооруженным глазом видную, что «деревянная». Дня два тискал в кармане. И денег жалко, и обидно, что кинули меня, откладывающего копейку на издание книги. Скрипя сердце, порвал на клочки, выбросил в урну. Не успел успокоиться, как подвалил сын с неизменной полуцыганкой, полутурчанкой с примесью еврейской крови. Проблема у обоих не менялась с тех пор, как перестали работать. В барсетке залежалась сотка старого образца, на которую никто не зарился. Крупные предприниматели, каковым по фигу, перед праздниками не появлялись. Предлагать сотку своим долгое время не позволяла жаба. Отдав купюру сыну, попросил обменять у молодого армяна. Хоть какая работа. Подумал, что сделать это надо было давно самому. Сколько раз успел бы прокрутить.