— Вам тоже всех благ, — поднял я руки. Ядвига помахала ладошкой. — Если нужно обменять еще — это мое место.

Когда эстрадный дуэт с отпрыском скрылся в человеческом водовороте, я вспомнил, что рассчитал солистов без скидки на заслуги последних. Захотелось исправить ошибку, в следующий раз обменять баксы по курсу самому высокому. Окружавшие прибазарную площадь торгаши с уважением поглядывали на меня, в какой раз переспрашивая:

— Действительно Тиханович с Поплавской? Те, которые исполняли «Край березовый»? Это с ними ты так долго гутарил?…

— Они. Совершают круиз по городам бывшего Союза, — откликнулся я, забыв, зачем приперся на рынок. — От профессии никакого толку, зато от неожиданных встреч дыхание перехватывает. Кого только не перевидали.

— Министр внутренних дел, Жириновский, Киркоров, Зюганов… Кто на рынок, кто в собор. Для кого движение перекрывали, кто на своих двоих. Такое место достопримечательное.

Пряча нахлынувшую обиду, я отвернулся. Достопримечательные места были не только здесь. Встречался я и с Сергеем Бондарчуком, с Сергеем Михалковым. С Евгением Матвеевым, Кларой Лучко на семидесятилетии у Анатолия Калинина. Целовал ручку у Ирины Мирошниченко. С Михаилом Задорновым вообще произошел смешной случай.

Вместе с поэтом Борисом Примеровым поднимались мы по лестнице Центрального Дома литераторов в Москве. А Миша спускался вниз. Тогда, лет пятнадцать назад, он еще не гремел как сейчас.

— Привет, Михаил, — запросто поздоровался я с ним.

— Привет, — остановился Задорнов. Лицо выразило напряженное ожидание. — Ты куда идешь?

— В ЦДЛ, — улыбнулся я, понимая, что человек силится вспомнить меня. — А ты?

— Да я тут… А что там будет? Какое мероприятие?

— Никакого. Решили выпить и закусить. Ну, пока.

— Подожди…, - попытался остановить Миша все с той же миной растерянности на физиономии. — Может…

— Да мы по своему, — нашелся я под неловкую усмешку Примерова.

В тот день я наливался армянским коньяком за одним столом со своим земляком Николаем Доризо. А вообще общался с Анатолием Софроновым, автором гимна «Ростов — город, Ростов — Дон», «Брянский лес», «Ах, эта красная рябина…». Стал лауреатом премии его имени. Бегал за водкой Мише Кононову, «Начальнику Чукотки», вместе с Олегом Стриженовым в заросшей паутиной осветительской ДК вертолетного завода искал нужные выключатели. Был в гостях у Виктора Мережко. В конце концов, у меня дома письмо от десантного генерала Лебедя, в котором он просил отдать голос на выборах за него. Встречи со знаменитыми людьми перечислять не стоит. Выплыли из памяти они по одной причине. Это были личности. Да, своего времени. Но именно личности, не променявшие талант на базарные разборки.

Когда затаренные продуктами Тиханович с Поплавской выползли с базара и, оглянувшись на меня, потащились вдоль церковного забора в сторону автобусных маршрутов, за ними следили все торгаши соборной площади. Я предложил бы помощь, если бы не знал, что ее не примут. В незнакомом городе доверять чужому мужчине набитые продуктами сумки было негоже.

В тот вечер выбраться на набережную тоже не удалось. Хлынул сильный дождь. Когда он закончился, я подумал, что успею только к шапочному разбору. Не пошел. На другой день Саша с Ядвигой объявились снова. Привели двоих человек из концертного состава. Я исполнил обет, обменял им доллары по самому высокому курсу. Александр опять оказался в приподнятом настроении, со мной обращался как со старым приятелем. Мы обнимались, целовались под недовольными взглядами Ядвиги. Я охамел, умудрившись пообжиматься и с Поплавской. Вдруг увидел в них обычных людей, без звездных комплексов. Помнится, когда приезжала Аллегрова, ее возили по городу одну в громадном автобусе. На перекрестке мы встретились взглядами. Я благодарно улыбнулся, она равнодушно отвернулась. Наверное, забыла, что Земля круглая. Вскоре обратился к ней спиной и ее протеже Игорь Крутой.

После необычной встречи настроение испортилось. Люди творческие голодают, их не выпускают на сцены, не показывают по телевидению. Таланты заменили борзотой. Мурло на мурле с отшибленными голосами, ведущие себя на сцене законодателями новых направлений. Срывающие баснословные гонорары за концерты для с оттоптанными ушами новых русских, для неизвестно из каких скотных дворов выдравшихся политиков. А имеющие голоса и тот самый талант принялись обивать пороги зачуханных закусочных в надежде заработать на кусок хлеба. Владимир Ивашов, этот способище, подался в прорабы. Умер, сочтя за унижение просьбы о помощи у возникших из ничего сильных мира сего. Кто его защитил? И кто защитит других, не из толпы? Кто руководит страной? Кому ни лень! В России власть всегда валялась под ногами. Под пленочкой надуманной державности, под коростой этой, личинка беспомощная. Голенькая гусеничка, не представляющая КТО ВИНОВАТ? и ЧТО ДЕЛАТЬ? Способная лишь упиваться собственным величием, да срать под себя.

А зачем представлять, когда в любой задрипанной книжонке всяк пожелавший найдет ответ: разделяй и властвуй. С татаро — монгольского ига идет раздвоение личности. Дамокловым мечом висит над нами стыд за испытанные, ставшие сладкими и потребными, навечно привившиеся угнетения, не давая возможности оглядеться и взяться за работу над собой.

Пример не восьмисотлетней давности, свежий. Товарищ на телевидении оператором вертелся. Полуармянин, полурусский. Как всегда, мать кацапка.

— Не могу, — жаловался. На лицо армянское смотреть тошно. — Не знаю, куда себя девать.

— Что такое? — интересовался с сочувствием.

— Раздвоение личности. Не выберу, к какому берегу прибиться. То я армянин мыслями и телом. То русский. Пойду в церковь, приму православную веру. Там, как Бог на душу положит.

Сходил, принял, армянский человек с русской душой. Теперь из собора православного днями не вылезает.

Да территории расслабухи добавили. Куда взгляд ни кинь, кругом русское. Вот что оставило после себя трижды проклятое узколобое, узкоглазое иго. В современной Монголии с тогдашними сателлитами степным ветрам задержаться не на чем ДО СИХ ПОР. Русь превратилась в Россию. Существительные русичи в прилагательных русских. Слава Богу, что Природа не наделила африканцев агрессивным характером, задержав в развитии на уровне вечных детей. Иначе люди снова взялись бы за каменные орудия.

В подъезде объявлялись очередные охотники за легкой добычей. Один фактор сдерживал отморозков от расправы. Напротив дома находился перешедший в частные руки супермаркет с продовольственным уклоном. Возле задней двери ошивался охранник с пистолетом в кобуре. С высоких ступенек черного хода открывался хороший вид на застекленные лестничные переходы в нашем панельном доме. Не единожды замечал, как грабители с пушками за брючными ремнями не решались ввязываться в драку. Что не уступлю и рваного рубля, наверное, были наслышаны. Но приходит момент, когда понимаешь, что добром закончиться возня не может. В детстве, в молодости я ощущал ангела — хранителя, что ли. Однажды пацаном сорвался с подножек товарного поезда. Хотелось из ремесленного в другом городе училища попасть домой поскорее. Левые нога с рукой легли на рельс. Тепловоз набрал достаточную скорость. Сквозь боль от падения лицом и грудью о щебенку я увидел, как накатывается блестящее колесо на подошву ботинка. Это продолжалось долго, словно в замедленном кино. Я успел убрать с рельсы и ногу, и руку. Над головой прогрохотал вагон. Затем весь поезд. Бежавший за мной стрелок — охранник с винтовкой приближаться не стал.

В восемнадцать лет, когда окончил курсы шоферов, мне доверили бензовоз. Права вручили сразу за днем рождения. Однажды вез солярку на колхозную усадьбу по ведущей на окраину городской улице. Декабрь. Дорога укатана до блеска. За стеклом мороз, в кабине «Урала» тепло. Зарплату домой приносил. До этой работы на двоих с воспитывавшей меня бабушкой — матерью доход был ноль без палочки. Садом кормились. Впереди нарисовалась двадцать первая «Волга». Посигналил, реакции никакой. Включил поворот, надавил на акселератор и попер на обгон. «Волга» вильнула в мою сторону. Потом оказалось, объезжала колдобину. Что оставалось делать! Или груженым под горловину «Урал — ЗиСом» давить легковушку вместе с пассажирами, или самому лететь в кювет на обочине. В этом месте шоссе над землей поднималось метра на три. Ударил по тормозам, бензовоз заскользил быстрее. Пришел в себя в смятой в гармошку кабине, придавленный рулевой колонкой и стоявшим на полу комбайновским аккумулятором с искрами от клемм во все стороны. Из трехтонной цистерны хлестала солярка, из бензобака булькал бензин. Смесь начинала просачиваться под меня. Дернулся еще раз. Бесполезно. Испугался не очень. Восемнадцать лет, весной в армию. По стеклам кабины ударили ломиком. Выручил шофер рейсового автобуса. Он же сорвал с аккумулятора клеммы. Собрались привыкшие ко всему горожане.