— Послушай, если вещь стоящая, я рассчитаюсь баксами по биржевому курсу. По биржевому, а не по рыночному, — продолжал настаивать мужчина с легким, напоминающим болгарский, акцентом. Видимо, он неплохо разбирался в представляющих интерес ценностях. Не зря, несмотря на спокойный внешний вид, во всей его фигуре ощущалось внутреннее напряжение. Как потом выяснилось, он оказался международным скупщиком старинных монет, изделий. — Это прямая тебе выгода. Не повезешь же ты «каретники» сам, например, на лондонский аукцион. Тебя завернут на первой таможне.

— Запросто. И неприятностей кучу наживу — упрямо выгнул шею Аркаша. — Но я не продаю.

Мужчина пожал плечами и ушел. Обступившая нас жадная толпа быстро растаяла.

— Где ты их откопал? — спросил я у напарника.

— Старуха древняя принесла. Купи, говорит, сынок, не дай помереть до срока. Это, говорит, все, что осталось от усадьбы. Я отслюнявил ей сто пятьдесят тысяч.

— Понятно. Когда холопы приходят к власти, дворяне начинают торговать сигаретами, — как бы не заметив Аркашиной паузы перед оглашением цены, сплюнул я в сторону. — Историческая аксиома. Слава Богу, что Кремль уцелел. Впрочем, не стоит торопиться с выводами.

— Когда на Марсе зацветут яблони, тогда и посмотрим, — со смехом поддакнул Аркаша, легкой походкой, направляясь к своим лоткам с книгами.

Вот так-то.»… И на Марсе будут яблони цвести…» Эх, падла, Россия, в одном не ошибся твой пролетарский вождь. Он точно предугадал, чем можно заманить населенную народом-мечтателем страну в болото. И заманил, как Иван Сусанин паршивый польский отряд. Выгребайтесь, тупорылые. А над теми, кто уцелеет, пожизненные оскорбительные насмешки всего цивилизованного мира. Недаром, когда у Энгельса спросили, над чем долгие годы мудрствовал его несравненный друг Маркс? Наверное, серьезный трактат вселенского значения! Тот с досадой ответил: «Бесполезная, не стоящая выеденного яйца, книга. Зря я ухлопал на него и его многочисленное потомство столько денег». Примерно таким было его умозаключение. Но Маркс имел на этот счет свое мнение. Когда ему, в свою очередь, задали вопрос, на какой стране можно опробовать его «Капитал», он хитро прищурился, огладил черную бороду: «На России. Империя огромная — одна шестая часть планеты. Многонациональная, что очень важно для будущего моей мысли в мировом масштабе. Население после татаро-монгольского ига терпеливое, мечтательное, лояльное к другим религиям. В народных сказках Ванька-дурак палец о палец не ударил. То печка его возит, как в царской карете, то щука с золотой рыбкой дворцы строят. А не получится, выдержит. Не французы или англичане в шелковых чулках. Зато наглядный урок остальным. Заодно сотрется с лица Земли последний «Третий Рим.» Такими, скорее всего были рассуждения философа. И надо отдать ему должное, в чем-то он был прав. А Россию не жалко, потому что она не жалеет себя САМА. Тому есть сотни, тысячи примеров, и копаться долго не надо. Допустим, Германия напала на Францию. Из-за постоянной вражды конфликты между государствами вспыхивали весьма часто. Французские солдаты, постреляв немного, складывали оружие и превращались в законопослушных граждан. Женщины отдавались завоевателям без криков и мольбы о помощи. Рожали от них детей и воспитывали в национальном духе. Французами. Народ тащил в казну последнее добро для уплаты наложенной контрибуции. Глядишь, через непродолжительное время Франция снова свободная страна. А за время военных действий наметился прирост населения — главного богатства любого государства. В России же человеческая жизнь испокон веков ничего не стоила. Мыслимое ли дело бросаться на танки с паршивой винтовкой без патронов наперевес! Кого нам бояться? Нового татаро-монгольского ига? Его уже сто раз перелопатили, не осталось и следа. Разве что на скулах…Почему мы хотим сохранить в неприкосновенности свой убогий быт, голой грудью отгораживаясь от человеческих ценностей? Со своими не дюжими талантами, мы давно бы уже сверкали в ожерелье из бесчисленного множества государств самым большим пусть не бриллиантом, но алмазом точно. Странно как-то, непонятно. Не глупцы, ведь, и не трусы, а превратились в иванов не помнящих родства. А теперь, после развала Союза Советских Социалистических Республик вообще в презренных «совков». Слава Богу, русские эмигранты за границей еще стараются сохранить былую национальную гордость, культуру. У нас же, на исторической Родине, и хвалиться нечем. В городах печальные бараки, сталинки да хрущевки с населяющими их людьми с исковерканными душами — судьбами. В деревнях и этого нет. Я тоже «иван, не помнящий родства». Родной дед сгинул в тридцатых годах в сталинских лагерях. За дворянское происхождение. Отец после освобождения из ГУЛАГА спился, воспитавшая меня бабушка умерла тридцать лет назад. Тридцать… С родной матерью — жива она — за всю жизнь одни «здравствуй» и «прощай». Дети растут без моего участия в их судьбе. И помог бы, пусть материально, да нечем. Состояния не нажил…

Эта мысль заставила вскинуть голову. Я стиснул зубы. Так надо нажить, коли дают возможность. Вернуть хоть часть отобранного в революцию в пользу «неимущих». А по настоящему — откровенных лодырей, пропойц, болтунов. Вон их столько в толпе, зыркают косыми взглядами по сумкам, по карманам с единственной целью — украсть и пропить. Для таких новый бунт — благо. Вмиг без кола, без двора окажутся на недосягаемых высотах, развалятся в удобных руководящих креслах. Они забили наглухо парадные подъезды, заставив бессловесную толпу себе подобных клубиться у черных ходов. Потому что недоразвитый, как у диких животных, ум всегда боялся света, простора. Они видели грязь, помойки, подвалы, выгребали говно из коровников, свинарников, в которых родились. Разве такая жизнь им в диковинку? Палец о палец не ударят для улучшения условий проживания так называемых «трудящихся масс», потому что сами прошли через весь этот ад. Это выросший в интеллигентной, обеспеченной семье человек при виде жалкого существования ужаснется и постарается что-то исправить. Так было до революции. Возводились странноприимные дома, ночлежки для бродяг, для простолюдина бесплатные лечебницы, столовые. А после революции преимущественным правом на высокие должности пользовались выходцы из толпы, с крестьянской родословной, которым ведом не человеческий страх, а только животный. Они уютнее чувствуют себя в норе, в берлоге, в коммунальной квартире. Именно поэтому на царскую роскошь кремлевских теремов и церквей упала холопская тень «современного» Дворца съездов.

Подойдя к прилепившемуся к боку магазина коммерческому ларьку, я заглянул за угол. Аркаша о чем-то рассуждал с известным на весь Ростов нумизматом Аликом.

— Что случилось, писатель? Менты? — насторожился Данко.

— Нет, монеты Алику хочу предложить.

— Взял у прыщавого корешка?

— Ну. А ты чего не брал?

— Он ко мне не приходил, просто я наблюдал за вашей сделкой. Хорошие монеты?

— Серебро.

— Из золота ничего не приносил?

— Обещал порыться в бабкином сундуке.

— Да? Тогда если что богатенькое, перстенек или сережки с «камушками», печатка пятьдесят шестой пробы — ко мне. Бабки есть, не обижу.

«Камушками» или «брюликами» ваучеристы называли бриллианты крупнее ноль одного — ноль двух десятых карата. «Пылью» — бриллиантовые сколы меньше сотой доли карата. Я видел изделия из золота с драгоценными камнями. Обычно «камешек» помещался в оправу из белого золота или платины. Но бывали исключения, когда его оформляли высокопробным серебром. Однажды именно это обстоятельство не дало возможности обогатиться ни тому, кто продал серебряный перстень, ни купцу с базара. Сторговавшись за пять штук, ваучерист продал «брилик» весом больше ноль пять карата — половина ногтя на мизинце — почти нулевой чистоты всего на три тысячи дороже одному из перекупщиков, посчитав его за «фианит». Когда же узнал, сколько отвалил перекупщику за перстенек знакомый ювелир, то полмесяца не появлялся на базаре. В свою очередь ювелир нашел клиента, который отслюнявил ему полторы тысячи баксов. Доллар подпирал тогда под тысячу рублей. Но случалось и обратное, когда обыкновенный «циркон» — искусственный бриллиант — принимался за настоящий камень. Такие проколы происходили гораздо чаще. И тогда надо было начинать все заново, раскручиваться с нуля.