повесть

Писатель начал бы эту повесть так:

«Кресло стояло у окна. Подоконник украшала набитая окурками пепельница, оттого похожая на ежа с толстыми белыми иглами. Кресло современное, низкое и, сидя в нём, человек видел в окно лишь крышу магазина напротив с огромной вывеской «Овощи». По вечерам буквы на вывеске светились ярким зелёным огнём.

Но овощи овощами, и сейчас они не вызывали у человека никаких особых ассоциаций. Человек думал о том, что два раза не живут, но есть люди, которые не умеют прожить даже этот единственный раз.

А что значит уметь жить? Кто объяснит это? Герои библиотечки ЖЗЛ? Папа римский? Просто папа, мама? Вы? Ты? Или ты?.. Потому что каждый житель земли охотно поспешит растолковать вам сию премудрость, и каждый по-своему. Только успевай мотать на ус. Но на земле скоро будет четыре миллиарда человек. Жизни не хватит выслушать всех. Слишком дорогой университет и... бесполезный.

Но должен же человек что-то делать сегодня, завтра, через неделю, месяц, год, годы, чтобы оставить после своей смерти если не памятник, то добрую память у людей...

Со стены на человека смотрели очаровательные звёзды мирового экрана. Они-то знали, что значит уметь жить, и потому беззаботно улыбались.

По вывеске магазина несколько раз пробежал зелёный ручеёк света. И когда ручеёк успокоился, он заполнил лишь две буквы «...щи» – всё, что осталось от овощей.

Человек грустно улыбнулся…»

Не правда ли, супермодное начало – ритмично, задиристо, напряжённо. Потом можно было бы и поспокойнее, и я расскажу, о чём. Но Марта решила охладить мой пыл:

– Саша, писателям не до тебя. Во-первых, писать о том, что люди видят и делают каждый день, очень трудно. Превращать будни в праздники умеют лишь волшебники, но волшебников мало, а работы у них много. Во-вторых, книга о сегодняшнем дне выйдет года через два–три. За это время много воды утечёт, вода смоет многие проблемы; ружьё не выстрелит – порох отсырел.

– А я на что?

– Ты? – испугалась Марта.

– Ну, бывают же самодеятельные поэты, композиторы, художники, певцы, а кто мне может запретить?..

– Никто, Но я что-то не слышала о самодеятельных писателях, как и о самодеятельных врачах.

– Сравнила, – возмутился я, – в руках врача – жизнь человека.

– Какой умница! А тебе ничего не говорит выражение «инженеры человеческих душ»?

Попробуем разобраться.

Волшебников мало, работы у них много – это раз. Ружьё не выстрелит – два, сюда ещё напрашивается поговорка о хвосте кота. Тоже верно. Самодеятельных писателей нет – три. В этом я не очень уверен.

Итак, попробуем обойтись без художников слова.

Тогда всё упрощается.

КУДА ВЫ СПЕШИТЕ?

Есть пепельница. В ней окурки. Естественно, в комнате можно вешать топор, даже два. Есть кресло. В кресле сижу я и уже полдня «плюю в потолок». Ещё есть кой-какие мысли, не стройная система умозаключений, а так – винегрет. Я никак не найду точку, от которой можно начинать плести красивую сетку идей. Нужен толчок.

Семнадцать сорок пять....

Семнадцать пятьдесят пять...

«В жизни никогда не было тишины и не будет, потому что тишина – признак смерти», – изрекла однажды Марта. Мой сосед каждый вечер иллюстрирует эту мысль: в шесть часов включает свой магнитофон...

Восемнадцать ноль-ноль... Аве витае!

Сегодня репертуар обычный. Под звон и мяуканье электрогитар орут «битлы». За десять лет своего музыкального напора эти лохматые мальчики из Ливерпуля с огромным успехом оглушили весь мир. Но люди вытерпели муки творчества этой шумной четвёрки, вытерплю и я. Тем более что ждать остаётся недолго. В половине восьмого с работы приходит жена соседа, и тогда зазвучит добрая старая классика...

.... Так и есть.

Минута тишины, и уже не откуда-то, а из моего сердца начинают осторожно высыпаться первые звуки Лунной сонаты. Контраст убийственный: клетка с озорными обезьянами - и лесной ручей, по которому плывёт игрушечная лодочка Ассоли.

Лунная соната.

Лунная.

Какая же подлая была та Джульетта – любила Бетховена, а вышла замуж за какого-то графа. Где тот граф? Где та Джульетта? Даже где их могилы, никто, наверное, не помнит. А Бетховен вот он, здесь, сейчас рассказывает мне о печали любви своей.

Но так было и будет. Уходят к кому-то наши Джульетты, а нам остаётся Лунная соната, соната волшебная, потому что превращает маленьких обиженных человечиков в добрых, нежных и мудрых великанов....

Самые сильные вещи в музыке – тихие и спокойные. Так и в жизни. Только не спеша можно сделать с человеком всё, что хочешь: добить бедами, обмануть радостями. Только не спеша. Одно за другим, одно за другим, не давая опомниться, прийти в себя; не девятый вал сокрушает скалы, а капли, маленькие и настойчивые. Спасение в одном – бежать, чтобы удары судьбы падали на твои следы, а не на голову. Бежать, бежать.

И потому, наверное, сейчас все куда-то заспешили. Спешат на электричку, получить новую квартиру, высокую должность, жениться. Спешат. Словно завтра закроются институты, перестанут строить дома, исчезнут женщины, как будто завтра вообще ничего не будет.

А надо ли спешить?

В последнюю секунду перед отправлением электрички, прыгая в вагон, вы добровольно прыгаете под его колеса. Получите диплом инженера, а к этому времени поймёте, что самое главное и интересное дело в жизни, без которого нет вам места на земле, – это агрономия. Встретишь «и божество, и вдохновенье», а через год совместной жизни окажется, что это «божество» просто деревянный идол, а «вдохновляет» он лишь на поиски работы с большей зарплатой.

Надо ли спешить?

Ведь спешка – бестолковая, слепая суета, которая и вас мучает, и других заражает. Не получится раз, ошибёшься два, споткнёшься три, пять, десять раз... И устанет человек, и опустятся у него руки, и свернёт он в ту сторону, где каждая хата с краю. Там тихо и тепло, и люди тихонькие и тёпленькие. Там никто не ждёт алых парусов, там каждый выписывает журнал «Здоровье».

Вы скажете: «А как же Геракл? Двенадцать раз жизнь обрушивала на него страшные испытания и не могла сломить, и сейчас он с покровительственной улыбкой смотрит на нас с Олимпа». Но Геракл не суетился. Он знал свои силы, с детства увидел свой путь и поэтому не мог ошибиться, споткнуться, потерпеть поражение.

Позвольте, а вы сами-то – Геракл?

То-то и оно.

Мы сами строим свою жизнь. Строим не из сберкнижек, тряпок и деревяшек, строим из дел своих, своих, но не для себя.

И потому не спешите.

Всякое добро очевидно без доказательств. Просто всегда нужно помнить, что время, которое мы тратим на изобретение велосипеда и вечного двигателя, не прибавляется к сроку нашей жизни.

Вы скажете: «Спустимся с Олимпа на землю. Допустим, ты предупреждаешь нас об опасности, но на это нужно иметь право».

Поверьте, я имею его.

Я никогда не блуждал в тумане, не упирался в тупики, этого и не будет. Всё очень просто. Я объясню. Но... простите – звонят в мою дверь.

МАРТА УДИВЛЯЕТСЯ

Открываю дверь, входит Марта. Сразу с дежурства – ко мне? Странно. Дальше – хуже. Внимательно рассмотрела всех кинозвёзд, коснулась пальцем корешков книг в шкафу, открыла окно, постояла у картины, на которой Димка изобразил несколько переплетающихся разноцветных зигзагов. Марта проводила экскурсию молча и не спеша. Я ждал отзывов и пожеланий. Наконец Марта опустилась на диван, красиво положила ногу на ногу, закурила длинную сигарету и уставилась глазами в мой лоб.

Димка говорит: «Лицо вашей Марты как бриллиант – ослепительный блеск и никакого выражения».

Димке видней. Он художник. А для меня она просто жена моего брата, к тому же врач. Лет с двадцати я невзлюбил женщин-врачей и актрис. Первых за то, что они знали то, о чем мне не хотелось бы, чтобы знали женщины. Вторых за искусство перевоплощения, а по мне – враньё. По-видимому, эти женщины чувствовали, что я их потенциальный враг, и не пересекали мою дорогу. Её пересекла Марта, пересекла великой китайской стеной.