— Благодарите бога, что среди вас находится служитель церкви, — улыбнулся священник, — который не даст вам пропасть от жажды: вчера я приобрел бочонок еще такого же…

— Вам повезло, — улыбнулся почтмейстер, — что почтовое ведомство направило сюда на службу такого человека, который знает порядок; у нас в кладовой большущая бутыль такого же точно вина дожидается доставки сюда…

Теперь казалось, что свет исходит не только от свечи, но и глаза людей излучают его. Дядюшка Йоши в свою очередь скромно заметил, что железнодорожное управление не зря дает награды некоторым своим старым служащим, которые ни разу в жизни ни на секунду не опоздали перевести стрелки и семафоры в нужное время и в нужное положение… Вот и сейчас… слышите?

Дядюшка Йоши предостерегающе поднял палец, и, действительно, вдали послышался глухой топот, который могли издавать лишь лошадиные копыта.

— Я тоже купил бочонок винца и попросил Жигу Бенедека доставить его сюда. Нет-нет, вы оставайтесь здесь, я сам донесу. Четвертый компаньон нам ни к чему.

— Нас и без того четверо, — священник указал на Цин-Ни, который теперь уже не ел и не пил, зато глаза у него слипались, и всем своим видом он как бы говорил:

— Друзья мои, меня чертовски клонит в сон…

У него едва хватило сил поднять голову, когда заслуженный железнодорожник побрел по ступенькам вверх.

Дверь оставалась чуть приоткрытой, и снаружи в переднее помещение давильни, а оттуда и в подвал заструились осеннее сияние и благоухание осени.

Отсвет свечи потонул в этом хлынувшем ярком сиянии, а запах старого дерева заглушили горьковатый аромат орехового листа и кладбищенский, вдовий запах астр. Оба приятеля молча смотрели на стол, словно ожидая от него подсказки, о чем им говорить.

— Нет чтобы закрыть дверь поплотнее, — проворчал наконец священник. — Терпеть не могу этот могильный запах астр.

— Судя по всему, не только ты, но и мышь тоже, — усмехнулся почтмейстер, указывая на Цин-Ни, который поднялся на ноги и побрел домой, а хвост тащился за ним так уныло, словно дохлый червяк.

Немного погодя стало слышно, как лошадиные копыта зацокали по дороге, и оба мужчины выжидательно уставились на дверь; но дядюшка Йоши не спешил появляться. Наконец раздался шум в переднем помещении, глухо стукнула бочка, а вслед за этим послышался протяжный вздох.

— Мог бы и помочь ему этот Жига, — почтмейстер указал рукой наверх.

Священник не ответил. Он смотрел на маленький язычок пламени, а затем перевел взгляд на дядюшку Йоши, который обтер ладони о штаны и разлил вино по стаканам.

— Выпьем, что ли…

Опорожненные стаканы со стуком опустились на стол, и глухое молчание повисло под закопченным сводом.

— Да, — кивнул священник, — и мышонок неспроста ушел… Будто почуял неладное…

— Было что почуять! — подхватил Йоши. — Вздумал бы я так свалиться кому-нибудь на голову нежданно-негаданно!..

На этот раз вино разлил почтмейстер.

— О господи! вздохнул он, поднимая стакан. — Ну, а теперь поделись с нами: что за добрые вести привез тебе этот негодник Жига?

— Шурин и Маришка ко мне заявились. Ехали к поезду, а бабе, вишь, по дороге худо стало, ну они и давай ко мне во двор. Шурин Маришку уложил, а сам дальше поехал…

— Где уложил-то, во дворе? — подмигнув, спросил почтмейстер.

— Что за шутки, Лайош! Родственники ведь знают, где у меня ключ от дома хранится…

— Ну и слава богу! — рассмеялся священник; на этот раз пришел его черед разливать вино. — Пейте в свое удовольствие: Маришка не посреди двора лежит, а стало быть, и нам торопиться нечего. Надеюсь, где у тебя ключи от шкафов хранятся, шурин не знает?

Настроение у приятелей решительным образом улучшилось и до конца вечера больше не портилось; под воздействием дивной осенней погоды и легкого, приятного опьянения мысли о неожиданной гостье отодвинулись далеко-далеко, словно и не было ее, заболевшей этой Маришки.

Цин-Ни обо всех этих событиях, естественно, знать не мог, и проснулся он, лишь когда здоровенный ключ от подвала застрекотал в замке и щелкнул запором. Он слышал удаляющиеся шаги и чувствовал, что остался один, а потому опять закрыл глаза, и, может быть, ему даже снилось что-то, но кто подтвердит это наше предположение!

— В случае чего дайте знать, — первым распрощался почтмейстер; здесь, в оживленном водовороте сельской жизни, у друзей постепенно улетучивалось просветленное настроение, навеянное прогулкой на виноградник.

— Может, зайдешь, Гашпар? — с надеждой спросил Йоши Куругла, когда приятели остановились у его дома; но священник только махнул рукой.

— Не думаю, чтобы тут была нужда в священниках…

— Что я с ней буду делать? — с горечью вырвалось у дядюшки Йоши.

— Не могу тебе ничего посоветовать, Йошка. Да и не принято в таких случаях советы давать. Маришка эта и собой хороша, и вдова к тому же…

Йоши, пораженный, уставился на священника, который сочувственно приподнял шляпу. Старый Куругла вошел в собственный двор с таким ощущением, точно попал в совершенно чужое место, хотя все вокруг оставалось без перемен, если не считать следов от колес, петлями, словно бранденбуры на ментике, изукрасивших двор. Голая реальность этих следов свидетельствовала и о реальности нагрянувшей к нему гостьи, и дядюшка Йоши пожалел, что не выпил больше.

«От вина язык лучше развязывается, — подумал он. — А гостья погостит и уедет, все одно завтра или послезавтра шурин ее домой увезет». Эта мысль несколько утешила дядюшку Йоши, он решительно распахнул дверь в сумрачную переднюю, а оттуда — на ходу повесив шляпу на вешалку — в комнату.

Маришка, чуть сгорбившись, сидела у стола.

— Чего же ты не ложишься, милая, — проявил учтивость дядюшка Йоши. — Будь как дома…

— Ох, Йошка, ты ведь знаешь, до чего настырный наш Миклош!.. Пристал ко мне, чтобы я съездила с ним в Пешт, а мне уже со вчерашнего дня неможется…

— В Пешт?

— Ну да. К его детям, недельки на две.

Наступило недолгое молчание, пока Йоши про себя прикидывал, за какую плату возьмется возчик отвезти Маришку домой.

— Чего же мне там болеть? А к утру, может, и полегчает.

— Ясное дело, конечно, — поддакнул дядюшка Йоши и уставился взглядом на стол, где даже в полумраке виднелись аппетитно торчащие ножки жареной курицы, отварная рулька, тарелка сладкого печенья и зеленовато мерцающая бутыль с узким горлышком.

— Я подумала, вдруг ты проголодаешься, Йошка, вот и накрыла на стол, — сказала Маришка, перехватив его взгляд.

— Стыд-позор на мою голову! Ты же еще мне и пиры закатываешь! — ворчал Куругла, впрочем недолго и без особой убежденности.

— Э-эх, да что там! — сдался он наконец и щелкнул ножиком, готовясь к пиршеству. — Ты всегда своей стряпней славилась.

Маришка налила ему из зеленой бутылки.

— Отведай, Йошка. Ты ведь в этом деле разбираешься.

Дядюшка Йоши смаковал вино, вдыхал его букет, тряс головой от удовольствия, словно никак не мог поверить, что бывают на свете такие необыкновенные ароматы.

— Чудо, да и только! — вздохнул он, хотя основа этому вздоху была заложена еще в подвале давильни.

— Что же это за вино такое, Маришка?

— Нравится? Раздобуду тебе еще. Ты сам себе хозяин, но зачем всякую бурду хлебать. Ох-хо-хо, поясница болит, будто там нож застрял…

Надвигались сумерки, и об их приближении свидетельствовали не только мягко сгущающиеся тени, но и жалобно-требовательные крики поросенка.

Дядюшка Йоши полез в карман.

— Вот тебе ключ от шкафа, Маришка. Стели себе да ложись, больной пояснице тепло требуется… А я задам корм поросенку, не то он весь хлев разнесет.

В тот вечер Йоши Куругла дольше обычного стоял, облокотясь о загородку хлева и взвешивая события, а они в конечном счете — не считая Маришкиной болезни, которая, однако, не походила на неизлечимую, — складывались благоприятно.

— Молодец баба! — одобрительно кивнул он. — Ежели попросить ее, то, глядишь, она бы и погостила у меня до убоя свиньи. В чем другом, а уж в стряпне она знает толк… — Эта мысль словно бы с одобрением была встречена и всем двором, и пышными барашками облаков, которые, красуясь, тянулись по небу к ночному загону. Лишь свинья не замечала ничего вокруг, поскольку не видела дальше своего носа, да и этот ее жизненный орган, весьма пригодный для студня, был уткнут в отруби.