Время смуты миновало. Кто-то называл его второй Великой революцией, кто-то — бунтом голодранцев. Иным оно открыло дорогу к нежданному достатку, потому что вызвало очередной передел собственности, а кого-то лишило власти — вместе с несметными богатствами и недальновидной головой.

Как случалось во все времена, более всего пострадал простой люд. Из городов-муравейников, превратившихся в могильники для собственных жителей, народ устремился к земле. Снова были заселены пустующие дома в деревнях и селах, застучали на земле русской топоры…

Долго продолжалось лихое время. Истребляли себя люди нещадно. Руины больших городов годами отравляли воздух на десятки километров вокруг запахом смерти и тлена.

Жизнь теплилась в небольших городишках да рабочих посёлках, в которых старики со старухами ещё не забыли древние ремёсла. Потому как промышленности не осталось вовсе. Электростанции были разрушены хозяевами прежней жизни, а революционеры в горячках извели под корень вначале нефтепроводы, а потом и газовые. Деревня обогревалась и кормилась сама, закупки продовольствия из-за границы сошли на нет.

Страна погрузилась во тьму, и, как встарь, расплодилась по её углам разная нечисть…

Степанида Ивановна была видной женщиной. Для своих сорока пяти лет выглядела очень даже прилично, недаром мужики в селе головы сворачивали, когда шла она мимо с коромыслом да вёдрами на плечах. Сохранившаяся с молодости фигура и плотная грудь её неизменно служили поводом посудачить даже бабам. Она ухитрялась накрасить губы какой-то особой мазью, от которых те блестели и казались привлекательными. И где только доставала?

Жила Степанида Ивановна вместе с сыном, местным кузнецом. Появились они в селе всего год назад, дом приобрели почти готовым, оставалось только сарай достроить да баню. Так сын её, Никола, всё сделал один, безо всякой посторонней помощи. Это было тем более удивительно, что соседские мужики за выпивку никогда не отказались бы помочь. Рукастый оказался хлопец. Недаром до смуты несколько лет работал на главном производстве райцентра в кузнечном цеху.

Чуть позже раздобыл он небольшую наковальню, смастерил из бычьих шкур меха — и взялся молотом стучать, да так справно, что народ к нему потянулся с заказами. Даже из ближайших деревень. Кому петли для ворот сделать, кому печные заслонки задвижкой оснастить, кому подкову для лошади смастерить. И сила у Николы оказалась немалая, хотя с виду не походил он на былинного богатыря. Видно, просто жилистым уродился.

Их с матерью хозяйство процветало. Поросята исправно толстели, картошка с капустой урожай дали на загляденье, даже посеянный позже соседей овёс успел вызреть и налиться. Куры у них были чёрные да жирные, точно бройлерные, а петух голосил громче других и слыл изрядным драчуном.

Надо сказать, что сама Степанида Ивановна страдала одним весьма странным недугом. В бытность свою работы бухгалтером в одной из фирм, перепродающих товары из Китая, чем и занималась тогда вся страна, Степаниду Ивановну угораздило поучаствовать в одном из политических митингов. Сделала она это осознанно, поскольку была человеком думающим, и видела, какой вокруг творится бардак. Но порыв добиться справедливости до добра не довел. Во время той демонстрации стояла она с огромным транспарантом и выкрикивала нелицеприятные лозунги против действующего правительства, когда на толпу бросилась полиция с дубинами и слезоточивым газом. Бойня длилась недолго. Степанида Ивановна находилась в первых рядах, поэтому удар по голове тоже получила одной из первых. Но не дубиной. Вышло так, что у транспаранта надломились ноги, и он всей тяжестью рухнул ей на затылок.

Жива она чудом осталась, а вот памятью поплатилась. Причем забыла всё до того самого момента, когда получила удар. Потом её в числе многих жертв доставили в госпиталь, кое-как заштопали швы и снова выкинули на улицу. Женщина пришла в себя и сразу поняла, что ничего не помнит. Говорить она не разучилась, даже кое-какие бухгалтерские термины бормотала, но забыла, кто такая и где проживает. Привели её домой добрые люди, узнавшие в растрёпанной и обобранной до нитки бродяжке свою знакомую. Никола уже не чаял увидеть мать живой. Потом память восстановилась, но весьма избирательно. Вспомнила Степанида Ивановна кое-что о своем семейном прошлом, а общественно-политическое осталось для неё закрытым.

Мыкались они в городе с Николой ещё пару лет, пока жизнь не сделалась невыносимой. Выйти вечером во двор стало опасно. Процветали разбой и грабёж, молодёжь подалась в рэкетиры да мародёры. Убивали, раздевали убитых, выносили из квартир никому уже не нужные телевизоры и холодильники. Богатства это не давало, видимость одна, но инстинкты к разрушению во всем обществе расцвели пышным цветом. Такое общество должно было или умереть, или измениться через кровопускание.

Среди прочего люда потянулись в село и Степанида Ивановна с Николой. Как оставшиеся в областном центре добивали друг друга, им было уже неведомо. Для матери с сыном началась новая жизнь.

Но ещё за некоторое время до этого почувствовала вдруг Степанида Ивановна, что, лишившись памяти и многих ценных знаний, она кое-что приобрела взамен. Поначалу ощущение пустоты в голове пугало её. Мыслей не было иногда по целому часу. Она могла смотреть в окно, и то, что видела там, никак не персонифицировала. То есть, не называла своими именами. Просто наблюдала — и не оценивала. Потом вдруг у неё появилось предчувствие, что за всем этим кроется какая-то тайна.

— Что я, идиотка, что ли? — в сердцах говорила она, пытаясь распалить в себе злость. Но злость не приходила. А на фоне нечеловеческого спокойствия пришло понимание, что она может управлять некоторыми вещами, о чём прежде и мечтать не смела. Например, одним только взглядом двигать посудой. Когда это получилось впервые, закрылась Степанида Ивановна на кухне, убедившись, что сын уснул, и принялась пробовать снова и снова. Урок закончился под утро, когда над столом парил целый чайный сервиз, а глаза женщины горели жёлтым, как у кошки, огнём.

С той поры сознание её изменилось коренным образом. Она стала замечать вещи, на которые прежде не обращала внимания. Например, крадущегося в темноте чёрного кота. И его природу. В том смысле, что не все чёрные коты на самом деле оказались обычными котами. Под личиной некоторых скрывались необыкновенные сущности, определения которым Степанида Ивановна поначалу дать затруднялась.

Это потом она стала догадываться о существовании чертей, бесов, домовых и прочей нечисти. А с некоторыми ей довелось позже и познакомиться.

О том, что её умение может быть опасным, Степаниде Ивановне пришлось однажды убедиться воочию. Как-то раз заметила она, что по пожарной лестнице соседнего дома поднимался человек с чулком на голове. Такими уборами никого удивить было нельзя, но отчего-то захотелось Степаниде Ивановне сделать этому человеку плохое. И она выгнула под ним ступеньки, лишь сузив глаза и почувствовав железо изнутри. Человек упал на асфальт, сломав обе ноги, и его поспешно унесли подельники.

Она ничего не сказала о своем даре Николе. Хотела во всем разобраться сама. По натуре Степанида Ивановна была человеком решительным, и трудности её не пугали.

Купить дом на селе можно было только за золото или серебро. Бумажные купюры потеряли всякую ценность. Обручальные кольца и цепочки резали на куски и, как во времена языческой Руси, обменивали на продовольствие. И именно золото стало главным эквивалентом денег.

Степанида Ивановна научилась его притягивать. Это выходило необдуманно, само собой, но действовало безотказно, по первому её желанию. Например, заведись у неё лишний килограмм муки, как тут же находился человек, готовый отдать за него последние украшения покойной жены. Потом, приложив терпение и находчивость, на эти безделушки приобреталось в десять раз больше продуктов. Времени на такие вещи имелось в избытке: работы в городе было не найти, народ в основном занимался выживанием.