– Разве это отличает человека от нечеловека? – удивился он.

– А что же? – пришла моя очередь удивляться. – Взгляни в глаза зверя – ты не увидишь в них никакой Искры. Внешнее подобие – ещё не сходство. Заяц и кролик похожи, но не сходны. Это разные существа.

– Ну, если так рассуждать… – видно было, что и мои слова поставили его в затруднительное положение.

Я решил помочь ему, а заодно проверить одну догадку.

– Скажи, почему ты при встрече, едва увидел меня, решил, что я – проповедник.

– Я увидел в твоих глазах Свет… – тихо сказал он. – Как и у меня… И потому подумал так.

Я вздрогнул. Он продолжил:

– Но теперь, после твоих слов… я не пойму: может быть, это дьявольское Пламя?

Лицо его перекосилось, он принялся делать руками какие-то жесты, будто отмахивался от меня.

Я не понял его слов. Нет, я знал, что мои глаза необычны: иногда я видел их отсвет в глазах учеников, а иногда в воде источника.

Но я всегда полагал, что в моих глазах горит Огонь. Огонь, а не Свет, и тем более не Пламя. Пламя полыхало в его глазах, но он почему-то считал его Светом…

Я думал так, потому что видел Огонь в глазах своего Учителя. А огонь всегда загорается от огня. Так верно для обычного огня, в кострах и очагах, то же верно и для любого другого Огня. Огонь от Огня.

И когда я смотрел в глаза своих учеников, мне казалось, что мой Огонь сливается с их Искрами, и от этого они становится сильнее: Искры увеличивали Огонь, окружая его, а Огонь помогал гореть Искрам. И, может быть, из сочетания Огня и Искр появляется Свет? Но разве может рассуждать о Свете несущий Пламя?

Проповедник продолжал что-то бормотать и размахивать руками, а я молча смотрел на него. Теперь с сожалением.

Он не видел разницы между Огнём и Пламенем! И не понимал того, что в его глазах полыхает именно Пламя.

Да, Пламя тоже способно осветить, и порой очень ярко. Ему бывают подвластны такие стороны нашего мира, которые при помощи Огня и не увидишь. Очень страшные стороны. Но иногда все страхи являются не чем иным, как порождением самого Пламени!

Кто из нас не грелся у костра? И кто не обращал внимания на танец теней, образующийся у каждого костра? Тени возникают от всего: от движений сидящих людей, от беспорядочной толкотни мошек, от соседних языков огня.

То же происходит и с Пламенем: одни языки отбрасывают тень других, и рождают страхи, которых пугаются люди. А Огонь всегда светит ровно, и одна его часть не мешает другой.

Этому Учитель успел научить меня – так, чтобы я понял. Возможно, он позабыл передать какие-то детали, даже очень важные детали. Например, какие нелепые Выборы могут иногда совершать ученики, и мне пришлось долго мучиться, прежде чем понять поступки Керма, Раста и Сенса. Но отличие Огня и Пламени Учитель разъяснил очень подробно, видимо, считая очень важным.

Я думал об этом, глядя на проповедника. Как объяснить ему различие между Огнём и Пламенем, если Пламя скрывает от него всё, в том числе и солнечный свет? Он не сможет понять ничего из моих слов, потому что убеждён в собственной правоте и не способен сомневаться.

Слушал ли его кто-то? Вряд ли. Если бы он нашёл где-нибудь благодарных слушателей, то наверняка остался бы там, проповедуя всем без разбора: и детям, и взрослым. А это могло произойти, на мой взгляд, лишь в одном случае: если в одной из Общин вдруг не стало Учителя, и жителюди позабыли о своих Водных, Подземных, Воздушных, и не знали, как устроен мир по-настоящему. Сила убеждения у него огромная. И он смог бы, пожалуй, убедить всех жителюдей, И что тогда произошло бы?

Это привело бы к тому, что земледельцы перестали возделывать поля, плотники строить дома, рудокопы добывать руду. Все только и занимались бы, что восхвалением Всехвысшего, как он говорил. И завалили бы его просьбами об урожае, об исцелении, о разных мелочах. И земля их пришла бы в запустение, и стала бы рожать тернии и волчцы.

Я не знаю: не произошло ли так с его Общиной? И одну ли Общину он посетил?

Но расспрашивать его ни о чём подобном я не стал: он ушёл. Ушёл, взглянув на меня с ненавистью. Сколько раз он уходил точно так же, из соседних Общин?

Я не стал удерживать его, да и не смог бы поступить против его желания: ведь он сам сделал свой Выбор.

Но вскоре после того, как он скрылся в ближайшем лесу, оттуда послышался страшный рёв Хищника и крик ужаса, впрочем, быстро оборвавшийся.

Люст объявился. Свершилось его Превращение.

После Дня Выбора потянулись обычные заботы: я продолжал учить детей, готовить из них новых Воздушных, Водных, Подземных. Занятия шли каждый день, утром и вечером, иногда и ночью.

Я рассказывал ученикам о трёх Стихиях, а сам терзался мыслью: рассказывать ли им о Расте, Керме, Люсте… Сенсе? Могут ли их судьбы научить кого бы то ни было? Мне не хотелось быть назидательным, но что я мог найти в оправдание поступков Керма, Раста, Люста? А Сенса?

Рассказывая о них, я неизбежно вступал в область непонятного для себя самого. Все Превращения необходимы – это Закон. Но если необходимость появления Птиц, Рыб и Кротов я объяснял легко, то что мог сказать о Люсте? Как объяснить несмышлёным малышам необходимость появления Хищника? Необходимость неизбежных смертей?

А Керм и Раст? Действительно ли они стали Хранителями знаний, или их Выбор не что иное, как особый вид бегства? Ведь я ни разу не получил от них никакого известия.

Мне надо ещё очень многое узнать, прежде чем смогу начать рассказ о них. Я ведь не могу говорить о том, чего не знаю сам.

И Сенс… Догадки, сплошные догадки. Кто сможет понять и отобразить его Выбор?

Нет, рассказывать о них нельзя. Если рассказывать о своих сомнениях, то что выберут ученики? Нельзя научить тому, чего не представляешь, чего не знаешь точно. Тем более… где находится тот мир, в каком исчезли Керм, Раст, Сенс? Наш ли это мир? Казалось бы, да, ведь Керм и Раст остались здесь, их можно увидеть и даже прикоснуться к ним. Но… я не чувствую их. Я совсем не слышу и не вижу Сенса, не получаю ни от одного из троих никакого сигнала, какой получал от Птиц, Рыб, Кротов. Как я могу утверждать наверняка, что мы с ними находимся в одном мире? Но куда они тогда делись?

Каждый год, каждый выпуск, каждый новый набор учеников приносит мне что-то новое.

Вот и сейчас, когда почти год прошёл с предыдущего Дня Выбора, произошло то, чего никогда не было раньше: ко мне подошёл Эск, тот самый мальчик, что не испугался Люста, а, наоборот, погрозил ему пальчиком, и сказал:

– Я хочу быть Целителем.

– А кто это? – я растерялся. Никто до сего времени не высказывал столь странного желания. Нет, я догадывался, по смыслу слова, но… как это возможно?

– Я буду ходить и лечить людей и зверей, – серьёзно произнёс Эск.

– Но ты ещё мал! – возразил я. – Тебе нет и десяти лет!

– Я знаю, – кивнул Эск, – Это произойдёт не скоро, года через два-три.

– Два-три? – я удивился. – Но твоим летающим, плавающим и подземным собратьям придётся учиться по крайней мере лет пять-шесть, чтобы овладеть полным знанием и пережить Превращение.

– Но я же не собираюсь летать, плавать или двигаться под землёй, – возразил Эск. – Я собираюсь только лечить.

– Но… – я растерялся. – Я не знаю, как лечить жителюдей… или зверей. Я не смогу тебя ничему научить!

– Но вы же никого и ничему не учите специально, – ответил Эск. – Вы учите всех и всему. А затем каждый делает свой Выбор. Я свой Выбор уже сделал. Поэтому мне и учиться нужно меньше.

– А как ты научишься… целительству? – я с трудом отыскал нужное слово.

– Я чувствую, что нужно сделать, – ответил Эск. – И потом: помните, там, среди скал? Когда напротив нас стояли всадники. Ведь вы вылечили их.

– Разве? – удивился я. – А мне казалось, я научил их.

– Это одно и то же! – махнул рукой Эск. – Вылечить – это значит научить поступать правильно.

– Вот как? – улыбнулся я. – А если, например, заболеет корова?