Радуясь своей запасливости, Вуархич доставил к месту будущего дома козу, корову и лошадь, а также парочку поросят. Вокруг буйно росла трава, по которой никто не ходил (все ходили по дорожкам), и потому живности было чем заняться.

По мере того, как Вуархич приносил новые материалы, дом неожиданно начал строиться сам. Всё принесённое, если годилось для строительства, немедленно вылетало из рук Вуархича и занимало нужное место. Некоторые трудности возникли с размещением танка, но, поскольку гараж был свободен, танк обосновался там.

Увлёкшись поисками, Вуархич однажды наткнулся на Посимплоу. И со стыдом подумал, что совсем позабыл о товарище. Но Посимплоу разгуливал по соседней дорожке и Вуархича не заметил. А может, не заметил потому, что ходил не один. С ним гуляла неравномерно раскрашенная девушка. Она окатила Вуархича взглядом, полным презрения: Вуархич нёс на плече канализационную трубу, и взгляд полностью провалился внутрь трубы, поэтому Вуархичу не повредил. Но пришлось сделать вид, что никто в здешних местах ему не знаком.

"Вот как, – подумал Вуархич, вернувшись к строящемуся дому, – Посимплоу совсем забыл про меня… Ну, тогда и я забуду про него!" И накрепко позабыл.

Дом был построен. Теперь Вуархичу больше не приходилось ночевать на дереве.

Но чего-то в доме не хватало.

Вуархич никак не мог понять: чего? Он притаскивал в дом ковры и картины, и развешивал на стенах. Он отыскивал хрустальные вазы и фарфоровые статуэтки, и расставлял на свободных местах. Он забил дом радиотехникой и электроникой, которая торчала повсюду: и на стенах, и на полу, и даже на потолке, на специальных кронштейнах.

И всё равно в доме чего-то недоставало.

Грустный, ходил Вуархич по бесчисленным запутанным дорожкам обитаемого мира, и искал.

Но, сколько ни ходил Вуархич, никак не мог найти того, что ему хотелось больше всего на свете…

А хотелось ему отыскать такого человека, которому бы очень нужно было найти именно его, Вуархича.

Ветерок приятно холодил разгорячённые лица. Вид с дома открывался просторный. Но две девушки, стоящие на крыше здания, ничего не замечали.

– Чего ты унижаешься! – выговаривала подружке Верочка. – Он тебя совсем не замечает. А ты чуть ли не в ногах у него валяешься.

– Ну и что? – потухшим голосом произнесла Маргарита. – Я готова стать пылью земной, чтобы сохранить его следы. Он великий человек!

– Да он просто подонок! – не выдержала Верочка. – У него знаешь, сколько девок в каждом городе?

– Потому и на меня смотреть не хочет, – невесело согласилась Маргарита. – А я бы его так любила, так любила!

– Дура ты, дура, – покачала головой Верочка. – Забудь его! Так будет лучше.

– Что ты говоришь? Это невозможно… Но почему он не хочет отвечать даже на мои письма?

– Потому что подлец! – резюмировала Верочка.

Но не успела продолжить, как Маргарита перешагнула через невысокое ограждение и беззвучно полетела вниз.

Верочка замерла, не издав ни звука.

– Я получил письмо…

– Мало ты их получаешь?

– Да, но в нём говорится, что какая-то девчонка из-за меня прыгнула с крыши дома.

– И разбилась?

– В том-то и дело, что нет. Просто исчезла, будто испарилась.

– А может, и в самом деле испарилась? Здание высокое, набрала нужную скорость и сгорела, как метеор.

– Оставь свои шуточки! Дело серьёзное.

– А ты хоть знаешь, как её зовут?

– В том-то и дело, что нет.

– Так забудь этот случай – и дело с концом.

– Я бы забыл. Но почему-то с того дня, как получил письмо, мне приходится чистить обувь по нескольку раз в день. Пыль…

Дворник Тиндарей сидел на пороге дворницкой и маялся. В ушах у него до сих пор звучал звонкий от негодования голос капитан-управдома:

– Тебе что, дворницкие лычки надоели?

Угроза прозвучала нешуточная: лишение воинского звания автоматически влекло за собой потерю и ряда других привилегий: воинского пайка, выслуги лет, льготной пенсии… До пенсии, правда, мало кто доживал, поскольку срок её достижения неоднократно отодвигали в необозримое будущее, но надежда оставалась.

Да и всё остальное, в общем, имело весьма эфемерное воплощение: катастрофическое падение производительности труда в сельском хозяйстве и промышленности неизбежно привело к тому, что паёк генерала мало чем отличался от пайка дворника, разве что упаковка оставалась более пышной.

Нельзя сказать, что Тиндарей цеплялся за должность из-за погон. Просто по-другому не получалось: сейчас, на пятнадцатом году правления фельдмаршал-президента, в стране практически не осталось невоенизированных формирований. Все, от мала до велика, были учтены, поставлены на воинский учёт и отбывали пожизненную повинность по защите страны от посягательств коварных соседей. Причём коварство последних достигло такой степени, что они полностью перестали обращать внимание на чужую страну.

Такое коварство следовало немедленно разоблачить и безотлагательно пресечь, для чего в последнее время из контингента нищих и бомжей начали спешно формировать отдельные взводы, роты и батальоны химической защиты и нападения.

Командиры подразделений уверяли, что враг не сможет приблизиться к ним на расстояние менее пятидесяти метров, причём даже в противогазах.

Поэтому Тиндарей знал, что пенсия, выслуга, и паёк в любом случае останутся за ним. Но идти на снижение социального статуса не хотелось.

"Спасибо лейтенант-электрику! – с теплотой подумал Тиндарей, – если бы не он, разжаловали бы обязательно. Молодой, а понимает".

На сетование капитан-управдома, что "приходится работать с такими болванами" (капитан-управдом имел в виду Тиндарея), лейтенант-электрик заметил:

– В том, что массы оболваниваются, в общем-то нет ничего плохого: болванами проще управлять, это аксиома. Болвану достаточно приказать: "делай так-то, и не делай так" – и всё в порядке. Болван – не дурак, он не перепутает. Однако крайне необходимо, чтобы над болванами всегда находились умные люди. Или хотя бы чуть более умные. Поначалу так бывает почти в каждой революции: болваны революцию никогда не сделают, для этого нужна более высокая умственная организация. Но затем, к сожалению, к власти неизбежно приходят "лучшие" представители той самой оболваненной массы…

Тиндарей вскочил с места и отогнал от мусорного бака покушавшихся на содержимое трёх тёмных личностей с нашивками бомжей второго класса (бак предназначался исключительно для бомжей первого и экстра-класса), после чего вновь сел на прежнее место.

"Когда меня назначили директором метлы, – подумал Тиндарей, – и то легче было". Но те, гражданские времена, канули в глубокое прошлое, точно камушек в непросыхаемую лужу, с которой пять лет безуспешно боролся Тиндарей, и которая, к слову сказать, и служила основным раздражителем капитан-управдома.

Виляя хвостом и припадая на подраненную в давнишней битве с иноземной кошкой-шпионкой переднюю левую лапу, к дворнику подковылял Барбос. В зубах он держал сахарную косточку.

– О Господи! – переполошился Тиндарей. – Где взял-то? За неучтёнку с меня спросят!

Но заметив, что с правого края кости свисает жёлтая бирка накладной с подписью и печатью, успокоился:

– Дополнительный паёк дали? Поздравляю! Скоро, глядишь, и до штабс-бульдога дослужишься. Ты и так уже пёс-ротмистр! А кем начинал? Дворняжкой третьего разряда!

Пёс добродушно завилял хвостом, лёг рядом с дворником и положил голову на передние лапы. Кость положил рядом.

– Да, – сказал Тиндарей, почёсывая собаку за ушами. – Кому взыскания, а кому и благодарность. В армии с этим строго: каждый должен быть либо поощрён, либо наказан.