Серийный убийца

Книга первая

Темный эротический роман

От Лили Вайт и Джаден Вилкес

 Любое сходство с живыми или мертвыми людьми является чисто случайным. Все это выдумано нашими искаженными умами, но если вы имеете реальное сходство с Джудом или Донованом, мы хотели бы связаться с вами. У нас есть вопросы по поводу брызг крови, охотничьих ножей VS кухонных ножей и разницы между ДНК, разрушающейся при химической чистке и при воздействии природных стихий.

Джуд

Не знаю, для чего я убиваю. Я имею в виду, на то нет определенной причины. Дело не в том, чтобы резать или осушать, как показывают нам в ТВ-передачах или фильмах. У меня было хорошее воспитание и очень привилегированная жизнь: без порки, без бросившего отца или сексуальных извращений. Будучи подростком, я никогда не издевался над животными. Никого не разыгрывал в школе и не вел себя жестоко по отношению к одноклассникам.

Однако убийства происходят не по вине жестокости. Способ, которым я убиваю, по своей натуре методичный, обычно, он свойственен социопатам или психопатам, в зависимости от интерпретации серийного убийцы, вы можете понять… но причиной тому не жестокость.

Я верю, что влюблен в своих жертв. Каждая из них звала меня, привлекала и заставляла в себя влюбиться.

Так получилось, что я просто ломаю вещи, которые люблю.

Моя отличительная особенность убийства заключается в сексе. В основном в сексе, я надеюсь. Ничего общего с ощущением крови, бегущей по моему телу, когда я убиваю, ничего общего с чёртовой энергетикой от полученных оргазмов во время смерти прекрасного создания.

Трагедия забранной жизни связана с ощущением освобождения, это опьяняет, переполняет и вызывает привыкание.

Я не смог бы остановиться сейчас, даже если бы захотел. Да и почему я должен этого хотеть? Я люблю этих женщин и преподношу им подарок вечной молодости, красоты, которая никогда не засохнет, словно, увядающий цветок.

В этом мое призвание.

Мое имя Джуд Холлистер. Мне тридцать, если вам интересны мои данные. Мой дед носил это имя, потом мой отец и теперь, конечно, его успешно ношу я. Если у меня когда-нибудь появится наследник, я поделюсь с ним этим же именем.

Я взял имя отца, и еще недавно забрал его компании.

Нет, ничего такого. Он отдал их мне. Это было его время уйти на покой, прежде чем он умрет во время какой-нибудь затянувшейся игры в гольф. После его второго сердечного приступа моя преданная и безумно любящая мать заставила отца передать мне дела и уехать путешествовать с ней по миру. Я вижусь с ними, когда они в городе, и должен признаться, что чувствую к ним привязанность, но мне непросто даже говорить об этом. Если они умрут, я не заплачу на их похоронах, но, наверное, смогу притвориться, что это событие надломило меня, сделав во мне маленькую трещинку или две.

Я хорош в притворстве.

С ранних лет меня готовили управлять семейными активами. Для меня это было ожидаемо. Все мое образование, моя дружба, ухаживания… они все были тщательно продуманы и спланированы, чтобы подготовить меня к единственному – наследию моего отца. Не просто идти по его стопам, а реально стать им.

Возможно, все же есть одна причина, по которой я убиваю. Скука. С того времени, как я себя помню, у меня был единственный курс, все должно было быть распланировано на день вперед. Домашний персонал одевал меня по утрам, каждый прием еды был подготовлен, а все учебные заведения выбраны еще до того, как я научился читать. Все очень легкое и доставляющее удовольствие, но в какой-то степени очень тупое.

Некоторые из моих одноклассников и коллег выбирают наркотики в качестве средства побега от обыденности. Я выбираю смерть. Убийства не оставляют следов на моем теле, их невозможно выявить в результате токсикологии. Невозможно наполнить баночку для сдачи мочи чем-то вроде «Хэй, прошлой ночью я перерезал женщине горло».

Я думаю, убийство дает шанс проявить дух бунтарства. Это должно меня забавлять, но почему-то иногда угнетает. Так как даже в своем притворстве, я имитирую эмоции и реакции, стараясь не быть обнаруженным и пойманным.

Прямо сейчас я наблюдаю за ней. Мне неизвестно ее имя. Я зову ее просто она. Или Она с большой буквы, как заглавие.

Она совершенно очаровательна и одновременно отвратительна в своей красоте, и она не замечает моего наблюдения. Она скользит через Waffle House, как полупрозрачный ангел, смеясь и разговаривая с клиентами, абсолютно не осознавая, что является чем-то потусторонним.

Думаю, я люблю ее. Настолько, насколько я могу любить женщину, люблю ее. Но как ни странно, я не хочу ее убивать, и это приводит в замешательство все мое внутреннее дерьмо.

Я встретил ее пять дней тому назад, после дикой ночи в клубе с ребятами. В последнее время Лука влачит жалкое существование, потому тем вечером мы все упаковались в Range Rover, врубили Лил Уэйна и кружили в поисках идеального места, чтоб напиться и поесть, по неблагополучной части города.

- Waffle House! - закричал Тони, и Лука затормозил. Мы все ввалились в ресторан. Пятеро ребят, слишком шумные, очень пьяные и чертовски богатые, чтобы находиться в подобном месте, но тем ни менее мы заняли кабинку в углу и схватили пластиковые меню.

Вот тогда я впервые ее и заметил. Работодатель одел ее в синтетическую униформу смеси серого и розового цветов, классическую форму официанток из пятидесятых. У нее были длинные светлые волосы, зачесанные назад в конский хвост, ниспадающий на спину и раскачивающийся при ходьбе. Не было суровости в ее мягких чертах лица, ее походке или изгибах тела. Она олицетворяет женственность.

Пока она принимала заказ, я не мог дотронуться, но смотрел, как бьется пульс у нее на шее. Ее кровь текла там, прямо под кожей, горячая и сладкая. Я мог представить, как кровь разбрызгивается передо мной, покрывая меня своим вязким отчаяньем, как тускнеют ее глаза, а мой член двигается в такт ее последних вдохов.

Это заполоняло мои мысли, пока я рассказывал ей, как должен выглядеть мой Денверский омлет: три яйца, без сыра чеддер, цельно зерновой тост, разрезанный по диагонали, с маслом с одной стороны… и я не хотел, чтобы она умирала. Я хотел видеть ее извивающейся и скрученной, и, возможно, ее боль, но не смерть.

Свет в ее глазах был слишком опьяняющий, то, как уголки ее губ подергивались, когда она улыбается – вызывало зависимость.

Я хотел ее живой, но я хотел ее. Мне было известно, что это слишком.

С тех пор я возвращался почти каждую ночь, стоял в тени страхового здания по другую сторону улицы.

Наблюдал за ней и ждал ее.

Она будет моей, просто нужно разработать план, и она будет моей.

Моя прекрасная девочка.

Моя зверушка.

Моя любовь.

Ее жизнь будет моей, не для того, чтобы отнять, а лишь сломать и перестроить, чтобы она знала лишь мое имя, дышала только моим воздухом и хотела пить лишь меня, смакуя словно хорошее вино.

Моя.

Агент Донаван Блейк

ФБР, Отдел поведенческого анализа

- Добрый вечер, господа. Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы приехали и смогли здесь собраться. Я знаю, у вас есть другие дела и обязанности в ваших отделах, тем не менее, сегодня вечером я чувствую командный дух, необходимый для обсуждения нашего преступника и планирования дальнейшего расследования.

Шагая перед тридцатью мужчинами - собравшимися здесь для обсуждения индивидуума, довольно быстро попавшего в первые строчки списка самых разыскиваемых преступников ФБР - я пробежал взглядом по фотографиям тел жертв, которые ранее прикрепил к доске задач в передней части комнаты. Фотографии, выбранные мною для демонстрации, изначально были не самыми будоражащими снимками из отснятых работ преступника, но были достаточно красноречивы, чтобы задать тон для вопросов, требующих дальнейшего обсуждения.