— Мы справимся, — едко ответила она. — Мы все обсудили и решили: если к тому времени, когда появится ребенок, Спенс не уладит вопрос с финансированием своего фильма, он найдет другую работу.

— Другую — это какую же?

— Я не знаю! Любую, за которую платят деньги.

— И в такой шаткой ситуации вы собираетесь рожать ребенка? У отца нет ни работы, ни перспектив, которые можно было бы серьезно рассматривать; мать отказалась от огромных возможностей в погоне за каким-то романтическим бредом…

— Это не бред! — вскипела она. — Это именно то, чем я хочу заниматься, и, к твоему сведению, у меня неплохо получается!

— Неплохо — это не значит хорошо, — возразил он. — К счастью, ты еще достаточно молода, чтобы получить другое образование и более подходящий тебе диплом.

— У меня уже есть приличный…

— Также тебе пора отказаться от этой лачуги, за которую ты впустую…

— Это не «лачуга». Это очень даже хороший дом, за который мы платим арендную плату.

— И сколько вас там живет? Шестеро, семеро?

— Вообще-то, пятеро. К тому же именно там…

— Когда ты уже обзаведешься нормальными друзьями, хотел бы я знать? Это общение с людьми из неполных семей, этнических меньшинств, выходцами из бедных районов, гомосексуалистами…

— Это твое отвратительное предубеждение! — закричала она. — Меня бесит, когда ты говоришь в таком тоне.

— Это не предубеждение, — возразил он, — я просто указываю на то, что ты не общаешься с людьми своего круга, и я полагаю, что это такой способ действовать мне…

— Да причем тут ты?! — снова закричала она. — Если бы ты жил в реальном мире, то знал бы, что у всех есть проблемы, и нет ничего плохого в…

— И в чем же состоит твоя проблема? — перебил ее отец.

Она покраснела от гнева. Она не могла привести ни одной, и он знал это. Неожиданно ее осенило.

— Вообще-то, моя проблема состоит в том, что я — единственный ребенок в семье, — заявила она, — и она обостряется, когда ты ведешь себя подобным образом.

— Не вижу смысла продолжать этот спор, — отрезал он и, повернувшись к жене, приказал: — Организуй ей аборт.

— Даже не думай! — пронзительно завопила Никки.

— Это для твоего же блага. Когда-нибудь ты мне за это скажешь спасибо.

— У меня срок — двадцать семь недель, — закричала она, — так что ты опоздал. Ни один врач не согласится на это после двадцать шестой недели. И к тому же он вынужден будет спросить о моем согласии.

Глаза отца превратились в гранит, но в их глубине Никки все равно заметила боль, смятение и поражение. Он понимал: дочь ловко перехитрила его. Теперь, независимо от того, какие аргументы он выдвинет, у него не будет никакого шанса переубедить ее. По крайней мере, в том, что касается ребенка. Впрочем, он не собирался отговаривать ее и от бракосочетания со Спенсером, потому что она была преисполнена на этот счет такой же решимости, как и насчет ребенка.

Джереми Грант сокрушенно покачал головой, охваченный тревогой и разочарованием, затем обернулся к жене:

— Она твоя дочь. Поговори с ней. — После этих слов он направился к двери и молча вышел из комнаты.

Не будь Никки так расстроена, она наверняка посмеялась бы над его последней репликой. Она всегда оказывалась «дочерью своей матери», когда не слушалась или бунтовала. В остальное же время она, несомненно, была его дочуркой. «Моя дочь намерена следовать по стопам своего старика», — частенько шутил он с клиентами и коллегами. Или: «Позвольте представить вам мою дочь, Никки. Она собирается получить диплом с отличием в Кембридже, не правда ли, дорогая?» Или: «Признаю, моя дочь иногда доставляет мне хлопоты, но я предпочитаю рассматривать это как проявление ее силы духа и многообещающего ума». Последнюю фразу он выдал декану ее подготовительного колледжа, после того как Никки со своей лучшей подругой Джоэллой организовали у ворот акцию протеста, выступая против необоснованной отмены нескольких студенческих льгот и привилегий, существовавших с незапамятных времен. Он всегда гордился тем, что она имела мужество восставать против авторитарного притеснения, если, конечно, притеснение не исходило от него — тогда ему это совсем не нравилось.

Когда звук его шагов стих в коридоре, мать набросилась на нее.

— Ну ты и бессовестная, — сердито заявила она. — Мы дали тебе все, и вот как ты нас отблагодарила…

— Я не просила вас что-то мне давать, — закричала Никки. — Вы сделали это потому, что сами этого хотели.

— С каких это пор желать своей дочери добра считается грехом? — холеное лицо Адель Грант дрожало от обиды и негодования. — Неужели ты не понимаешь, что ты значишь для нас? Если ты сейчас все испортишь…

— Что может испортить рождение ребенка? — возмутилась Никки. — У тебя в жизни тоже был такой момент, и, мне кажется, ты неплохо это пережила.

— Но мне был не двадцать один год, и я… у меня… был твой отец, — когда голос Адель сорвался от переполнявших ее эмоций, Никки ощутила, как в ней всколыхнулось раздражавшее чувство вины. Она не хотела причинять им боль, но и не собиралась отступать от своего решения, независимо от того, насколько глупой, неблагодарной или плохой она выглядела в их глазах.

— Этот мальчик, Спенсер… — продолжала ее мать.

— Он не мальчик, он мужчина.

— Насколько ты можешь быть уверенной в том, что он поддержит тебя?

— Он в таком же восторге от того, что у нас будет ребенок, как и я. И это была его идея жениться, а не моя. Я была бы счастлива, даже если бы мы просто продолжали жить вместе.

Глаза ее матери сузились, как у кошки.

— Ты не представляешь, что делаешь, — горько заметила она. — Ты ни на мгновение всерьез не задумалась о том, что на самом деле ожидает родителей, особенно таких молодых и неподготовленных, как вы…

— Сколько предположений! А тебе никогда не приходило в голову спросить меня, что я думаю? Попытаться обсудить…

— Ты не дала нам возможности что-либо обсудить, — неистово перебила ее мать. — Если срок не позволяет законно прервать беременность, то обсуждать уже нечего. Теперь ты сможешь узнать, каково это — потерять все. Абсолютно все: возможности, друзей, стремления, даже мечты, потому что это — цена, которую тебе придется заплатить за появление ребенка. Ты вспомнишь мои слова, когда будешь сидеть дома и рвать на голове волосы от беспрерывного плача ребенка, и натыкаться на стены из-за недосыпания и постоянного беспокойства. А твой друг будет продолжать жить той жизнью, которой жила бы и ты, не соверши такую глупую ошибку. Он будет держаться за свою свободу, как и твои друзья, и в конце концов они все пойдут дальше, но без тебя. Никакой ребенок не будет их сдерживать. Это будет твоя ответственность, и только твоя. И не надо ошибочно думать, будто я не знаю, о чем говорю, я прекрасно это знаю. Я бросила карьеру, чтобы у тебя было надежное и любящее окружение, чтобы каждый раз, когда ты приходила домой, тебя встречала мать, а не какая-то нянька-гувернантка. Именно я, твоя мать, ждала тебя у ворот школы, и помогала выполнять домашние задания, и наводила порядок в твоем маленьком мире, когда тебе казалось, что все летит в тартарары. Именно я вела жизнь домохозяйки и матери, которая не может сказать ничего интересного, я стала пустым местом для окружения твоего отца и постоянно замечала, как взгляды приглашенных скользят мимо меня, когда произнесены все необходимые любезности. Мои друзья тоже исчезли очень быстро. У них у всех была карьера, новые интересные знакомства. У них не было времени на кого-то вроде меня; а с теми, у кого оно находилось, я так и не смогла сойтись, потому что изначально мы преследовали разные цели. Они были счастливы полностью посвятить себя материнству. Большинство из них не скорбело по неосуществленным планам, потому что именно рождение детей и составляло их план. Но этот план — не для тебя, Николь, ты будешь переживать это даже тяжелее, чем я. И будь я проклята, если я отступлю и стану спокойно смотреть на то, как ты теряешь свою жизнь. Конечно, сейчас ты думаешь, что знаешь уже все в этом мире, но это абсолютно не так.