К невыразимому облегчению, Зак проснулся лишь тогда, когда Никки переодела его ко сну. Она уложила его, даже не давая ему грудь; ей так хотелось спать, что она уснула, как только ее голова коснулась подушки.

Час спустя Зак снова вопил. Вспомнив о том, что он голоден, Никки приложила его к груди, он немедленно присосался к ней и стал жадно есть. Она задремала и уже почти уснула, когда ее вернул к реальности еще более нетерпеливый крик. Встав с кровати и взяв сына на руки, Никки начала мерять шагами комнату, туда-сюда, туда-сюда. Она бормотала детские стишки, гладила ему спинку, давала грудь. В конце концов он уснул, но не прошло и часа, как снова начал беспокойно кричать.

Доктор назначил осмотр на следующее утро, на десять тридцать, и к тому времени, как она добралась туда, Зак крепко уснул. Он продолжал спать во время осмотра и не просыпался, пока они не вернулись домой. Но как только Никки положила его в кроватку, он сразу же заорал. Она была настолько измотана, что хотела накричать на сына и даже потрясти его, лишь бы заставить замолчать, но Зак по-прежнему орал, и никак нельзя было понять, что с ним не так.

В отчаянии Никки снова позвонила миссис А., и та пообещала приехать, как только освободится. Через несколько минут после того, как она положила трубку, Зак прекратил кричать. Он лежал в своей кроватке, пристально глядя на нее воспаленными, влажными глазками, а нежный румянец на щеках придавал ему такой умильный вид…

— Ты маленький хулиган, — нежно укорила она его. — Я знаю, что это не твоя вина, но мне так жаль, что ты не можешь сказать мне, что случилось.

Он булькнул и причмокнул губами, а затем, пару раз забавно хмыкнув, уснул.

Никки смотрела на него и не знала, смеяться ей или плакать. Она была так измучена, что ни на то, ни на другое у нее просто не осталось сил.

Хотя ей ничего не хотелось так, как рухнуть на диван и провалиться в сон, она оглянулась, увидела беспорядок в комнате и подумала, что в душе у нее творится не меньший кавардак. Ее это волнует? Ответ отрицательный — во всяком случае, не сейчас. Все, что имеет значение, это упасть на подушку и закрыть глаза, пока есть такая возможность. Она укрылась одеялом и уже через несколько минут, а может, и секунд спала мертвецким сном.

И тут зазвонил телефон, вырывая ее из глубин небытия и возвращая в действительность.

Заставив себя открыть глаза, она поняла, что звонит Спенс, и высунула руку из-под одеяла, чтобы взять телефон. Если бы это был кто-то другой, она бы проигнорировала звонок, но она пообещала позвонить ему после посещения врача, и он будет волноваться, не получив от нее никаких известий.

— Привет, — сказала она, пытаясь придать голосу бодрость.

— Привет, все нормально?

— Да. Похоже, с ним все хорошо. Просто такой период. Он сейчас спит.

— У тебя такой голос, словно ты тоже спала.

— Ну да.

— Прости, я должен был догадаться.

— Ничего страшного. А у тебя как дела?

— Хорошо. Дэвид сейчас заново устанавливает свет, а я решил позвонить тебе. Все, спи. Позвони, когда проснешься.

Не в состоянии даже попрощаться, она уронила телефон на пол и только снова укуталась в одеяло, как кто-то постучал в дверь. Где-то далеко, в самых дальних закоулках ее памяти зашевелилось воспоминание, что миссис А. обещала зайти попозже: значит, ей надо открыть дверь, иначе миссис А. будет волноваться. С трудом встав на ноги, она потерла руками лицо, чтобы привести себя в чувство, и, молча произнеся благодарственную молитву за то, что Зак все еще крепко спал, пошла к двери, чтобы впустить миссис А. в дом.

— Нам действительно нужно дать вам ключ, — открывая дверь, сказала она, зевая. — Спенс должен был заказать дубликат… — Она замолчала, внезапно смутившись и растерявшись, как только увидела, кто стоит на пороге.

У нее закружилась голова.

Это сон?

— Мама… Папа… — пробормотала она. Они выглядели здесь настолько не к месту, что Никки никак не могла поверить в то, что это и правда ее родители.

— Можно войти? — спросил отец.

Сердце у нее сжалось. Он выглядел… другим. Постаревшим и как-то странно съежившимся. Затем Никки вспомнила, как еще во время прошлой встречи заметила, что он похудел.

— Мы узнали… — начала мать. — Мы приехали, потому что…

Никки перевела на нее взгляд. Сомнения были так не свойственны стилю ее матери! Ее лицо было бледным, и в его выражении было что-то такое, что заставило Никки ощутить неловкость. Где же то облегчение, которое она должна бы испытать оттого, что они наконец приехали? Возможно, для этого чувства уже было слишком поздно. Они слишком долго собирались.

Никки отошла в сторону, пропуская их в дом, а затем, вспомнив, какой там ужасный бардак, с трудом сдержалась, чтобы не попросить их подождать немного за дверью. Они могут воспринять хаос как доказательство того, что она не справляется с ситуацией. Они наверняка предположат, что она расклеилась, скатывается в депрессию, корит себя на чем свет стоит за ошибку, которую допустила, решив сохранить ребенка. Именно это и предсказывала ее мать, и, как только она войдет в гостиную, непременно объявит о своей правоте. Возможно, даже заявит: «Ну, что я тебе говорила?»

И тут сердце Никки ухнуло куда-то вниз: она вспомнила ужасную, невероятную действительность того, что происходит с Заком. По сравнению с этим ничто иное не имело никакого значения.

Никки смотрела, как мать обводит взглядом гостиную, словно впитывая в себя обстановку, и взмолилась, чтобы та не стала ее судить. Ну почему ей нужно было приехать именно сегодня, в тот единственный день, когда Никки чувствовала себя совершенно разбитой и измученной? Она не могла понять, что творится у нее в душе. Все происходило совсем не так, как она себе представляла.

Она напряглась, когда Адель подошла к кроватке, в которой спал Зак. Она не видела ее лица, заметила только, как мать прижала руку к горлу и издала приглушенный крик… Чего? Радости? Гордости? Стыда за то, что не хотела его рождения? Ужас от того, что его ожидало? О чем она думала?

Никки смотрела, как отец подошел к матери и заглянул через ее плечо. Создалось впечатление, что он хотел увидеть внука, но боялся подойти слишком близко. Любой другой новоиспеченный дедушка взял бы ребенка на руки и почувствовал, как его постепенно переполняет гордость. Почему он не может так поступить?

— Может, хотите чаю? — услышала она свой собственный голос. Она любила их и была рада, что они приехали, хотя и понимала, что они ничего не сумеют исправить, как они всегда могли исправить все остальное. Этой ситуацией отец управлять не мог.

Никки не знала, известно ли им что-нибудь о болезни Тея-Сакса. Теперь они все стали жертвами этого мутировавшего гена. И это было тем, что связывало их — ее, Спенса, его родителей, ее родителей; они все, должно быть, носители, по крайней мере, один из ее родителей и один из родителей Спенса.

Она спросила себя, кто — мать или отец?

Отец казался больным.

— У тебя усталый вид, — заметила мать. В ее тоне не было и следа самодовольства, только забота, и внезапно Никки захотелось заплакать.

— Присутствие маленького ребенка утомляет, — ответила Никки, пытаясь говорить иронично-беззаботно. Ей очень хотелось, чтобы они узнали, каким был Зак до того, как жестокая болезнь отняла их светлые мечты, поэтому она добавила: — Все так прекрасно начиналось, он спал большую часть ночи, хорошо кушал, но выяснилось, что он просто притворялся, чтобы вызвать у нас ложное чувство безопасности.

Ее мать улыбнулась.

— Да, они это умеют, — согласилась она, словно знала о младенцах все, хотя сама родила лишь одного.

Никки посмотрела ей прямо в глаза, но тут же отвернулась, испугавшись, что из нее польются слова, возможно, не имеющие никакого смысла. Быстро расчистив место, чтобы родители могли сесть, она сказала:

— Пойду поставлю чайник.

— Не суетись, — остановила ее мать. — Мы не хотим чаю. Мы… — ее взгляд метнулся к мужу, — приехали, чтобы посмотреть, как ты живешь. — Она повернулась и снова взглянула на Зака, в то время как отец не спускал глаз с дочери.