Л. Т.

Датируется содержанием.

О Льве Львовиче Толстом (1869—1945) см. т. 63, стр. 199—200.

¹ Письмо Л. Л. Толстого, на которое отвечает Толстой, неизвестно.

² Дора Федоровна Толстая, рожд. Вестерлунд (1878—1933), жена Л. Л. Толстого. Лев Львович ездил в Англию, она оставалась в Швеции у своих родителей.

³ См. письма к В. Г. Черткову, написанные в июле 1901 г., т. 88.

⁴ Софья Владимировна Панина, владелица имения в Гаспре.

⁵ Беременность Т. Л. Сухотиной кончилась неблагополучно. 12 ноября родился мертвый мальчик.

⁶ [возврат болезни,]

⁷ Сергей Михайлович Сухотин (1887—1926), третий сын М. С. Сухотина от первого брака.

⁸ Дочери М. Н. Толстой Елизавета Валерьяновна Оболенская (1852—1935) и Варвара Валерьяновна Нагорнова (1850—1921).

⁹ Сын Л. Л. Толстого, Павел (р. 1900).

¹⁰ Тесть и теща Л. Л. Толстого Эрнст Вестерлунд (1839—1924), шведский врач, и его жена Нина Вестерлунд.

1901 г. Августа 10. Я. П.

Любезный друг Георгий,

Письмо ваше я получил уже давно¹ и очень был рад и благодарен вам за него, но не отвечал по нездоровью и множеству дел. Пожалуйста, продолжайте извещать меня о своем положении.

Как вы переносите заключение? Строго ли оно? Допускают ли к вам посетителей, дают ли книги? Еще известите меня о своем семейном положении. Есть ли у вас родители? Кто родные и как они относятся к вашему поступку? Не могу ли я чем-нибудь быть полезен вам? Если есть возможность, то переводите мне свои письма по-русски, а если нельзя, то пишите как можно разборчивее, чтобы можно было прочесть каждую букву. Тогда я добираюсь до смысла. Может быть, вам также трудно читать мои письма, но я думаю, что вы должны лучше понимать по-русски, чем мы по-болгарски. То, что судят вас не за причину отказа, а за неисполнение военных приказаний — это они всегда делают. Им больше делать нечего. И я истинно жалею их. И вы, находящийся в их власти и лишенный ими свободы, все-таки должны сожалеть об них. Они чувствуют, что против них истина и бог, и цепляются за всё, чтобы спастись, но дни их сочтены. И та страшная революция, которую вы производите, не разбивая бастилию, а сидя в тюрьме, разрушает и разрушит всё теперешнее безбожное устройство жизни и даст возможность основаться новому. Я все свои последние силы употребляю на то, чтобы служить в этом богу, и, если можно вам доставить, я бы рад был переслать вам то, что я писал об этом.

Братски целую вас.

Лев Толстой.

10 августа 1901.

Печатается по копировальной книге № 4, лл. 103—104. Опубликовано в издававшемся в Швейцарии П. И. Бирюковым журнале «Свободная мысль» 1901, 16, стр. 250; в ПТСО, № 247 напечатано с неверной датой: «10 августа 1910 г.».

Ответ на письмо Г. С. Шопова от 14 июня 1901 г.

¹ Получено в Туле 19 июня 1901 г. (почт. шт.).

1901 г. Августа 15. Я. П.

Любезный брат Тихон,

Сожалею, что не знаю отчества. Письмо ваше доставило мне большое удовольствие. Вы четвертый священник, в котором я встречаю полное согласие, не с моими взглядами, а с сущностью учения Христа, которое в настоящем его значении доступно младенцам и не может вызывать разногласия. И это мне очень радостно. Одно в вашем письме немного смутило меня. Это ваше упоминание о метафизике и церковности. Боюсь, что у вас составилась своя метафизика, или вы держитесь церковной метафизики, которая дает вам возможность с вашими взглядами оставаться священником. По тому, что вы служите 10 лет, я заключаю, что вы еще молодой человек и годитесь мне в сыновья, если не в внуки, и потому я позволю себе дать вам непрошенный совет о том, как, по моему мнению, должен поступать священник, освободившийся от суеверия и понявший учение Христа в его настоящем значении и желающий следовать ему. Часто, находясь в положении, не соединимом с следованием учению Христа, каково положение военного и священника, люди придумывают или усваивают себе какую-нибудь сложную запутанную систему метафизики, кот[орая] должна оправдать их положение. Вот от этого соблазна я бы хотел предостеречь вас. Для христианина нет и не может быть никакой сложной метафизики. Всё, что можно назвать метафизикой в христианском учении, состоит в простом, понятном всем положении, что все люди сыны бога — братья и потому должны любить и отца и братьев и вследствие этого поступать с другими так же, как желаешь, чтобы поступали с тобой. Я думаю, что всякая метафизика сверх этого от лукавого и придумана только затем, чтобы примирить свое непримиримое с христ[ианским] учением положение. Есть еще священники — я знаю таких — кот[орые], чувствуя несовместимость своего положения с чистым пониманием христианства, думают оправдаться тем, что в их положении они легче могут бороться с суевериями и распространять христианскую истину.

Полагаю и такое положение еще более неправильным. В религиозном деле цель не может оправдывать средства уже п[отому], ч[то] средства отступления от истины уничтожают всякую возможность достижения цели, состоящей в получении¹ истины. Главное же то, что ни один человек не призван к тому, чтобы научать других (Мф. XXIII, 8, 9), а только к тому, чтобы самому совершенствоваться в истине и любви. И только через это совершенствование себя (без всякой мысли о других) может человек действовать на других.

Простите, что возражаю вам на то, что вы не говорили, и, может быть, и не думаете, но, получив сильное и радостное впечатление от вашего письма, мне захотелось высказать всё, что я думал о трагическом положении священника, познавшего истину, и о наилучшем выходе из этого положения и об опасностях этого положения. Лучший выход из этого положения — героический выход — по-моему, тот, чтобы свящ[енник], собрав своих прихожан, вышел к ним на амвон и вместо службы и поклонов иконам, поклонился бы до земли народу, прося прощения у него за то, что вводил его в заблуждение. Второй выход тот, кот[орый] избрал лет 18 тому назад замечательный человек, покойник, знакомый мне, из Вятской семинарии, священник Аполлов, служивший в Ставропольской эпархии. Он заявил архиерею, что не может по изменившимся взглядам продолжать священствовать. Его вызвали в Ставрополь, и начальство и семейные так мучили его, что он согласился вернуться на свое место, но, пробыв меньше года, не выдержал и опять отказался и расстригся. Жена оставила его. Все эти страдания так повлияли на него, что он умер, как святой, не изменив своим убеждениям и, главное, любви.²

Это второй выход, но я знаю, как он страшно труден, ввиду семейных отношений всякого священника и окружающей его среды, и потому я вполне понимаю и никак не осуждаю священника, к[оторый] по слабости остается священником, несмотря на то, что не верит в то, что делает. Одно, что я говорю и позволяю себе советовать вам (совершенно то же я советую людям христианам, от кот[орых] требуют солдатской службы), это то, чтобы не употреблять свой рассудок на ухищрения, посредством кот[орых] представлялось бы, что, поступая дурно, я поступаю хорошо. Только бы человек держал перед собой истину во всей ее чистоте, не кривил бы душой, и он найдет средство поступить наилучшим, смотря по своим силам, образом. Священник, понимающий истинно христианское учение, должен, по моему мнению, как и всякий христианин, делать первое: стремиться познать истину во всей ее чистоте и полноте, независимо от своего положения, и, второе, по мере сил изменять свое положение, приближая его к познанной истине. (Приближение это делается само собой, если человек искренен.) Насколько же человек приблизится (священнику это очень трудно, так как его положение не только далеко, но противуположно, враждебно истине), насколько и как он приблизится, это дело его с богом, о кот[ором] посторонние судить не могут. Братски приветствую вас. Адреса моих друзей за границей выписываю. Оба человека эти такие, на кот[орых] можно во всем положиться вполне.