И вотъ почему я думаю, что отказъ отъ воинской повинности и конференція правительствъ — два явленія несовмѣстимыя.

Печатается по подлиннику, хранящемуся в ГТМ. Написано рукой переписчика с собственноручными исправлениями, сделанными дважды: карандашом и чернилами. При исправлении карандашом Толстой подписал письмо и проставил дату: «9 Я[нваря] 99. Л. Т.». Эта редакция является одной из самых первых редакций (в Государственном толстовском музее их имеется четыре). Исправления Толстого, внесенные в эту рукопись, не воспроизводятся, и письмо печатается в первоначальном виде, в той редакции, которую можно рассматривать как первоначальный набросок ответа на письмо группы представителей шведской интеллигенции. Дальнейшая обработка является уже обработкой письма-статьи. Одна из следующих редакций, напечатанная в иностранных газетах, и редакция последняя, опубликованная в «Листках свободного слова», Purleigh, 1899, 6, стр. 1—6, в этом томе не печатаются. Они помещены в серии «Произведения», т. 31. Основание датировки: в письме говорится об эпизоде Ило-Ило, известие о котором было «на-днях». В газетах сообщение было напечатано 3 января 1899 г. Исправленная редакция письма датирована Толстым 9 января. Поэтому датируется предположительно 7—9 января 1899 г. В этой редакции письмо публикуется впервые.

Письмо адресовано группе представителей шведской интеллигенции в ответ на обращение к Толстому по поводу Гаагской мирной конференции. Конференция была созвана по инициативе русского императора Николая II. 12 августа 1898 г. министр иностранных дел обратился к представителям держав с предложением собраться для обсуждения вопросов о прекращении непрерывных вооружений и предупреждении будущих войн. «Духовные и физические силы народов, труд, капитал отвлечены в большей своей части от естественного своего назначения и расточаются непроизводительно. Сотни миллионов расходуются (непроизводительно) на приобретение страшных средств истребления [...] Просвещение народа и развитие его благосостояния и богатства пресекаются или направляются на ложные пути», — говорилось в циркуляре министра. Державы ответили принципиальным согласием, но, разумеется, никакого практического значения конференция не имела. Идея разоружения вызвала повсеместно усиление вооружения с тем, чтобы возможное постановление комиссии о сокращении вооружения привело бы к прежнему состоянию. Новый циркуляр русского правительства от 30 декабря 1898 г. наметил восемь пунктов программы будущей конференции, из которых четыре касались ограничения вооружения, три следующих — права войны и последний пункт ставил вопрос о мирных средствах разрешения международных конфликтов. Конференция состоялась в мае 1899 г. с представителями двадцати шести государств. Когда стало ясным, что основные вопросы — ограничение вооружения и международный третейский суд — не будут разрешены, конференция занялась второстепенными пунктами программы. Предложение о созыве Гаагской конференции вызвало волнение во всем мире. Многих удивляла и оптимистически настраивала мотивировка этого предложения. Но беспочвенность затеи, ее лицемерность постепенно становились очевидными для тех, кто возлагал на нее надежды, О Гаагской конференции см. официальное издание: «Conférence internationale de la paix», второе издание, Гаага, 1907; Ф. Мартенс, «Гаагская конференция» — «Вестник Европы» 1900, III; Гр. Комаровский, «Вопрос о посредничестве и международном третейском суде на Гаагской конференции» — «Русская мысль» 1900, I; его же, «Предложение России об ограничении вооружений» — «Русская мысль» 1900, V.

Подлинник письма шведов в архиве не обнаружен. Печатается в русском переводе, опубликованном в журнале «Свободная мысль» 1899, I, стр. 2—4: «Многоуважаемый Лев Николаевич! Зная ваше сочувствие к тем, которые, превосходя окружающих людей нравственным своим уровнем, терпят по недоразумению от них гонения, мы, нижеподписавшиеся рассчитываем на вашу доброжелательную помощь. За последнее десятилетие более тридцати беспорочных молодых людей осуждены в тюрьму и на штрафные работы, иные до трех лет и четырех месяцев за отказ от исполнения воинской повинности по своим убеждениям. В последнее время много голосов стало раздаваться против таких мер, и после того, как запрос об этом был сделан в рейхстаге в 1898 г., и Нижняя палата решилась с своей стороны обратиться с письменной просьбой к его королевскому величеству, правительство на этих днях передало на обсуждение особого комитета вопрос о том, в какой степени подлежащий воинской повинности, совести которого противно употребление оружия, может быть освобожден от нее в мирное время, и насколько можно заменить ее другой подходящей работой. В таком положении находится вопрос этот у нас. Но вопрос этот имеет значение не для одной нашей страны и потому должен, как вопрос общечеловеческий, быть рассмотрен и в других странах. Существующая система воинской повинности создала мучеников в Норвегии, Дании, Германии, Австрии, России, — вообще во всем христианском мире. Везде подвергались той же участи юноши, желавшие лишь поступать по совести, везде они были причислены к преступникам и с ними вместе осуждены. Никто лучше вас этого не знает, граф, и никто лучше вас не умел бороться со злом. Но нам неизвестно, думали ли вы об этом, и в какой степени возможно предложить этот вопрос на рассмотрение правительства именно теперь, когда приготовляются к великой конференции общего разоружения, и потому мы просим вас обдумать его. Нам кажется, что возбуждение этого вопроса не может быть более своевременным, чем теперь, когда правительственные представители великих культурных стран должны собраться, чтобы изыскивать средства для уменьшения бедствий войны. Имея в виду не только сокращение сумм, тратимых на воинское вооружение, но, как мы надеемся, желая противодействовать войнам или по крайней мере уменьшить возможность их возникновения или даже хоть их ужасы, — собравшиеся правительственные уполномоченные должны будут выслушать наше заявление, так как самая цель конгресса не позволит отнестись без внимания к такому важному, в интересах гуманности, заявлению. Отнесясь невнимательно к нашему заявлению, члены конгресса показали бы перед целым светом, что они лишены и тех искренних человеколюбивых намерений, которые необходимы людям, желающим осуществить благородные и гуманные идеи миролюбивого царя. В какой мере осуществятся эти идеи, предвидеть невозможно. Судя по запутанному положению, грозившему в последнее время зажечь весь мир, нельзя ждать серьезных результатов конференции. Но если бы могли согласиться, по примеру Швеции, предложить на обсуждение правительств, до которых это касается, вопрос об отказе от воинской повинности по религиозным убеждениям, то конференция наверно не осталась бы без значения. Конечно этим путем не будет достигнуто полное разоружение, но только уменьшится число войск на несколько сот человек, которые будут освобождены от участия в вооружении, но этим зато был бы сделан первый шаг по истинному направлению, связав органически осуществление стремлений к разоружению с живыми людьми, могущими их выполнить в жизни. Но скажут: если будет всякому дана свобода не пойти в военную службу по требованию совести, то из этого произойдет общая военная стачка. На это достаточно возразить то, что речь идет не об освобождении от гражданских обязанностей, а о превращении воинской повинности в такую повинность, которая не противоречила бы требованиям совести, как например, служба лесничих, работы по осушению болот, сооружение путей железных дорог и т. п. Если же таких людей окажется слишком много, ну что же, мы будем иметь культурное войско, могущее делать производительные и полезные работы. Так постепенно превратились бы войска в общественную армию спасения, осушающую болота, устраивающую жилища, обращающую пустыни в плодородные нивы, где бедные находили бы свое пропитание. Этим вопрос о разоружении получил бы свое естественное разрешение, которого никакими законодательными мерами, как бы они благонамеренны ни были, достигнуть невозможно. Могут сказать еще, что неразумно обременять царскую программу мирной конференции побочными вопросами, но мы того мнения, что данный вопрос не побочный, а самый центральный, и потому имеет право на первое место в ряду вопросов, имеющих быть возбужденными в программе. Впрочем, никто, многоуважаемый граф, не может понимать этого глубже вас, судя по вашим сочинениям, а потому мы почтительнейше просим вас обратить на это внимание царя или его министров, а также и публики. Выражая вам глубочайшее уважение, мы имеем честь почтительнейше подписаться. [Четыре члена рейхстага, один журналист, один секретарь редакции, два профессора, пять пасторов, один военный врач, один директор миссии, один учитель и другие.]»