¹ По поводу проезда А. К. и В. Г. Чертковых через Москву (из Петербурга) в Воронежскую губернию, Толстой пишет С. А. Толстой 2 мая: «Жаль будет, если не увижу Черткова». 3 мая, Толстой опять пишет С. А. Толстой: «Жалею очень, что не увижу Чертковых. Скажи им это от меня»... (См. «Письма графа Л. Н. Толстого к жене», изд. 2-е. М. 1915, стр. 316 и 317.)

² П. И. Бирюков приехал в Ясную поляну, повидимому, 4 мая (см. письмо Толстого к С. А. Толстой от этого числа) и уехал 11 мая, как это видно из письма Толстого к Н. Н. Ге-старшему от 10 (?) мая 1887 г. (см. т. 64). Слова «мое уединение завтра кончится» объясняются предстоящим приездом семьи Толстого.

³ В письме от 4 мая 1887 г. Толстой писал С. А. Толстой: «Вчера у меня был дурной день. Ничего почти не писал, потому что нашла бессонница без всякой видимой причины. См. «Письма гр. Л. Н. Толстого к жене». М. 1915, стр. 318.

⁴ Федор Эдуардович Спенглер (1860—1908), сочувствуя взглядам Толстого, поселился в деревне и был в течение нескольких лет сельским учителем в Воронежской губ. О нем см. прим. к письму № 4, т. 85.

⁵ Ольга Николаевна Спенглер, рожд. Озмидова (р. 1866 г.), разделяла взгляды Толстого. В 1884—1885 годах сотрудничала в «Посреднике». С 1887 года жена Ф. Э. Спенглера. О ней см. прим. к письму № 97, т. 85 и к письму Толстого к ней от мая 1886 г., т. 63.

⁶ Николай Лукич Озмидов (1844—1908) познакомился с Толстым в начале восьмидесятых годов. До известной степени одно время разделял его воззрения и занимался тогда перепиской его сочинений. Впоследствии разошелся с Толстым и его единомышленниками. О нем см. т. 63, стр. 310—311, и т. 85, стр. 26—27.

⁷ Многоточие в подлиннике.

⁸ О Ф. Ф. Тищенко и его повести «Семен сирота» см. прим. к письму № 141.

1887 г. Мая 13 (?) Я. П.

Здравствуйте, милые друзья!

П[авелъ] И[вановичъ] 3-го дня уѣхалъ въ Москву, прожилъ съ недѣлю, и мнѣ очень радостно было съ нимъ. Онъ переписалъ мнѣ всю мою статью, к[оторую] я опять вновь передѣлываю.¹ Теперь я остался одинокъ, но не одинокъ, особенно послѣдніе дни. При П[авлѣ] И[вановичѣ] былъ въ самомъ большомъ упадкѣ духа, а теперь опять немного ожилъ. То, чтò вы пишете о лучахъ прямыхъ и черезъ призму, я понялъ и такъ же думаю. — Если уже говорить о воздѣйствіи на другихъ, о чемъ я [не]² долженъ думать и стараюсь не думать, то я всегда объ одномъ безсознательно стараюсь, чтобы направить зрѣніе людей на вѣчное одно солнце, а самому отскочить; и видѣть, что меня считаютъ за солнце, не изъ скромности (тутъ не можетъ быть и рѣчи объ этомъ), а изъ стыда и жалости и омерзенія къ себѣ, всегда при этомъ испытываю мучительное чувство. Какъ рѣзать что-нибудь липкое, и къ ножу прилипаетъ, и вмѣсто рѣзанія выходитъ какая то путанница грязная. Вотъ тоже и когда своя личность липнетъ къ этому ножу или, скорѣе, ножъ нечистый, загрязненный своей личностью и вмѣсто того, чтобы счищать, грязнишь.

Только написалъ вамъ тогда письмо и вспомнилъ объ Емельянѣ³ (какъ по батюшкѣ?), а забылъ ему передать свою любовь, самую искреннюю. По всему, чтò я знаю о немъ, онъ мнѣ очень близокъ. Желаю быть такъ же близокъ ему.

Николая Лукича любите. Онъ очень хорошій. Я знаю, мнѣ кажется, его чувство къ дочери — онъ слишкомъ любитъ ее, и эта любовь мучаетъ его.⁴ Иванова милаго поцѣлуйте отъ меня. Я часто о немъ вспоминаю. Какъ его тѣлесное здоровье? Духовное должно быть хорошо.

Посылаю вамъ письмо Тищенко.⁵ Это очень тонкій, чувствительный и даровитый человѣкъ. Онъ мнѣ напоминаетъ своимъ душевнымъ складомъ Достоевскаго;⁶ и у него падучая.

⁷Какъ здоровье дорогой А[нны] К[онстантиновны]? Извѣщайте меня о себѣ. Какъ душевное состояніе? Отъ Колички получилъ письмо — хорошее. Ему вездѣ хорошо. Хозяйничаетъ и устраивается, чтобы ѣсть съ рабочими и работать, и для отца и брата хозяйничать. Это ужасно трудно, но онъ такой силачъ нравственный, что можетъ быть и выйдетъ.⁸ Пишете ли вы ему? Напишете.⁹ Рѣпину¹⁰ писать не хочется, a видѣть его былъ бы очень, очень радъ, если бы онъ заѣхалъ. Ну, теперь все. Прощайте!

Л. Т.

Полностью публикуется впервые. Небольшой отрывок напечатан в книге Б, III, стр. 82. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова «№ 143. Я. П. 18 мая». Число «18» переделано из «19». Имеющееся указание в письме, что Бирюков «уехал 3-го дня», прожив в Ясной поляне неделю, позволяет предположить, что письмо это было написано 13 мая, так как Бирюков уехал из Ясной поляны 11 мая (см. прим. к письму 147 от 10 мая). Таким образом возможно, что в данном случае пометка Черткова означает день получения письма.

Ответ на письмо Черткова от 10 мая из имения его матери Лизиновка. В этом письме Чертков пишет о своем отношении к художнику И. Е. Репину: «Ужасно полюбил я этого человека. Еще перед самым выездом пришлось мне побывать с ним в течение нескольких часов. (Он опять просил меня посидеть для него.) Он чуткий, впечатлительный к хорошему, человек, и вместе с тем замечательно самобытный и отличается от всех других знакомых мне петербургских писателей и художников тем, что он более их всех свободен от условных шаблонных воззрений какой-либо среды или кружка. Ужасно мне хотелось бы, чтобы он повидался с вами, потому что мне кажется, я уверен, что это было бы хорошо и для него и для всех, кто будет пользоваться его художественными работами, и вам было бы приятно видеть его. Он занят теперь такими работами, которые по содержанию своему близки и дороги нам с вами, и общение его с вами не может не отразиться хорошо на этих работах и через них на многих людей. Он и хотел бы заехать к вам в Ясную. Дней через 10 он думает съездить в Новгород и Киев и на обратном пути хотел бы заехать к вам в Ясную. Я почти взял слово с него, что он заедет из Киева к Н. Н. Ге и потом к вам. Но я чувствую, что он это сделает, если только будет возможно, наверное, в том случае, если узнает от вас, что вы будете рады его посещению. И вот все это я вам говорю в надежде, что вы ему напишете два слова в этом смысле. Он так вас недавно знает, что опасается, что вам может быть тягостно посещение такого человека, который не может исповедовать во всем полного согласия с вашими взглядами. А между тем он гораздо ближе к этим взглядам, чем сам подозревает. Я с ним очень сблизился и, знаете, во многом чувствую с ним больше единения, чем с так называемыми единомышленниками. Кстати, какое недоразумение это понятие о единомышленниках. Единомыслие бывает со всеми там, где есть любовь и кроткая терпимость, и наоборот, часто не бывает его там, где основные начала, представления об учении Христа, повидимому, сходны. Об этом хотелось бы вам много сказать; да трудно, для меня невозможно, высказаться письменно».

Далее Чертков пишет Толстому о своем отношении к нему: «Поразительно ясно стало мне то обстоятельство, что мы с вами ученики одного учителя — Христа, и что нет другого посредника между богом и людьми, как Христос. Все те, которые смотрят на Христа сквозь призму, будь эта призма — церковь или наука (как у Оболенского), или Толстой, как, увы, для некоторых, все они не непосредственные ученики Христа, не прямо у него черпающие и проверяющие себя, все они — на ужасно шаткой почве. Не знаю, поймете ли вы то, что я говорю в том смысле, в каком я это разумею; если да, то вы увидите, что это то самое, что и вы сознаете. Но и сквозь призму лучше смотреть на Христа, чем совсем смотреть в другую сторону. И всякая призма должна в свое время растаять, если только продолжать смотреть сквозь нее всё на того же Христа. Ведь это так, не правда ли? Пожалуйста, скажите, понимаете ли вы меня, и так ли это, для того, чтобы я знал, могу ли я продолжать разговаривать с вами письменно так сокращенно и с полуслова. В противном случае я лучше оставлю эти вещи до свидания, если бог даст, мы когда-нибудь лично свидимся. Вот будет радость для меня. Как хочется иногда этого. Всегда хочется, а иногда особенно. Но это желание личное, и потому ничтожное...