По словам Гапона, важную роль в его увольнении сыграл Аничков, превратившийся из друга во врага. Возможно, он не без ревности относился к гапоновским светским успехам. Так или иначе, Николай Милиевич не удовольствовался увольнением строптивого священника с обоих мест прежней службы. Вероятно, жалобы «анонимных защитников» тоже сыграли обратную ожидаемой роль. Ответом стал доклад Иннокентию, епископу Нарвскому и викарному Петербургскому, замещавшему в то время митрополита Антония. В результате Гапон потерял и новую службу в Красном Кресте. Более того, он был запрещен в служении и исключен из Духовной академии. Формальный повод для исключения был налицо — Гапон, увлеченный, с одной стороны, борьбой с попечительским советом, с другой — проектами обустройства зимогоров, с третьей — любовью к Александре, не сдал переходных экзаменов. Вероятно, он рассчитывал, что ему позволят сделать это осенью — или по крайней мере снова, как три года назад, оставят на второй год по состоянию здоровья.

Все, чего добился Георгий Аполлонович к тридцати двум годам — а добился он многого! — пошло прахом. Еще чуть — и пришлось бы, навсегда забыв про честолюбивые мечтания, возвращаться в земские статистики. Благо новая спутница его привыкла к скромной жизни.

Но Аничков же нежданно для себя Гапона спас. Для верности он решил пожаловаться на него еще и в охранное отделение Департамента полиции, охранку, политическую полицию тогдашней России.

К Гапону послали Николая Николаевича Михайлова, чиновника особых поручений при Департаменте полиции, зубного врача по образованию, в прошлом — секретного сотрудника, разоблаченного и сменившего негласную службу на гласную. В любых интеллигентских кругах — сколь угодно правых — господина вроде Михайлова встретили бы с некоторой осторожностью, если не брезгливостью. Но Гапон был эмоционально открыт людям, любым людям. А Михайлов, человек опытный и тонкий, всю жизнь работавший не с простодушными бомбистами, а с образованными болтунами, сумел оценить этого энергичного харизматика и возможности его использования в охранительном деле. Николай Николаевич пустил в ход расхожие приемы, общие для всех спецслужб мира: отнесся к собеседнику «с большим вниманием и дружелюбием, высказав при этом свое сочувствие освободительному движению».

Михайлов посоветовал Гапону сходить на прием к митрополиту Антонию, вернувшемуся в Петербург. И — о чудо! — всё отыгралось назад. Судя по всему, митрополит получил совет, которому не мог не последовать. Гапон был восстановлен в сане и смог вернуться в академию. Но это уже отдельный разговор.

С академией было так.

3 сентября 1902 года Гапон подал прошение об оставлении на второй год на третьем курсе, представив свидетельства о болезни. На сей раз начальство не расположено было идти навстречу, и студент постановлением педагогического комитета от 16 сентября был отчислен.

Видимо, примерно в это время и состоялся визит к Гапону Михайлова.

В официальном ходатайстве Антонию, поданном уже в октябре, Гапон просит разрешения «додержать этой весной экзамены по нескольким предметам третьего курса» и в следующем году пройти четвертый курс. «Додерживать же экзамены и проходить 4 курс в этом году для меня нет разумных оснований: я уже не успею более или менее обстоятельно справиться со своей темой по священному писанию».

Антоний решил по-другому: 16 октября он разрешает Гапону додержать экзамены в течение месяца, с тем чтобы окончить академию в этом году. Судя по всему, послать василеостровского харизматика на все четыре стороны митрополит не мог (одно влиятельное светское ведомство настоятельно попросило его этого не делать), но хотел расстаться с ним как можно скорее.

Гапон не стал спорить. Экзамены он выдержал более или менее успешно: по пастырскому богословию — 4,75 балла, по истории и разбору западных вероисповеданий — 3,75, по остальным предметам (патристика, история и обличение русского раскола, русская церковная история, Ветхий Завет) — 4 балла. На четвертый курс он был переведен тридцать пятым из пятидесяти двух студентов: лучше, чем со второго на третий.

Диплом Гапон выбрал в конечном итоге не на тему из Библии, а по близкой ему административно-правовой части: «Современное положение прихода в православных церквах, греческой и русской». Толчком для него послужила книга церковного историка и публициста А. А. Папкова «О благоустройстве православного прихода» (1902). Папков видел путь возрождения церкви в восстановлении самостоятельности, которой, по его изысканиям, пользовались приходы Русской церкви в Средние века. Идеи Папкова вдохновили довольно многих священников и мирян, стремившихся к обновлению церкви. Другим источником для Гапона послужила монография иеромонаха Михаила (до монашества Павла Васильевича) Семенова «Собрание церковных уставов Константинопольского патриархата», тоже вышедшая в 1902 году (в Казани). Семенов, в то время доцент академии, был на три года моложе Гапона, но за его плечами было несколько фундаментальных ученых трудов. Карьера его развивалась блестяще. Он считался «серым кардиналом» при митрополите Антонии, автором его речей и проповедей. Трудно было предположить в то время, что через несколько лет этот респектабельный церковный правовед и историк, блестящий педагог, трудоголик и эрудит (сын выкреста-кантониста, на что не забывали обратить внимание его многочисленные завистники и недоброжелатели) окажется в лагере революции, среди так называемых «Голгофских христиан», а потом и вовсе перейдет к старообрядцам. (Впрочем, и там судьба его сложилась более чем драматично: он был рукоположен в епископы Канадские, до Америки не добрался, был запрещен в служении, три года просидел в тюрьме и умер при страшных и нелепых обстоятельствах в больнице для бедных перед самой революцией.)

Семенову и доверили отрецензировать работу Гапона. Так как текст самого дипломного сочинения не сохранился, содержание его известно нам только из этого отзыва. По словам иеромонаха Михаила, «сочинение о. Гапона, небольшое по размерам, состоит из трех отделов — изложенных в двух главах: вторая глава делится на два отдела. Первая часть (с. 6–23) О приходе в греческой церкви. Эта часть ни в фактическом материале, ни в выводах не оригинальна: она повторяет нашу работу».

Вторая глава, посвященная Русской церкви, состояла из двух «отделов». В первом Гапон излагал идеи Папкова и, основываясь главным образом на работах Папкова же, «трактовал о старо-русском приходе».

«Гораздо более интересен и самостоятелен третий отдел (отдел 2, 2 главы, стр. 40–70). Он трактует об учреждении церковных попечительств; об их претензиях на управление церковной собственностью, о церковных старостах и наличном управлении церковными суммами…»

О сущности идей Гапона в этой области известно немного. Очевидно, он основывался на собственном, драматичном и конфликтном опыте службы в Полтаве и на Васильевском острове. По словам иеромонаха Михаила, Гапон «…оспаривает мысль Папкова — необходимости признания прав юридического лица за приходом — утверждая, что в настоящее время церковь, как собственник, вполне представляет собой приход… В проектах возрождения прихода он видит много бюрократических наростов и формализма, которым менее всего места в приходской организации: „приход есть организация духовная“… Недурны далее рассуждения о выборе священника приходом. Сам автор возлагает все надежды… на церковные попечительства».

Семенов счел еще необходимым подчеркнуть «красивый и чистый» язык сочинения. Вообще видно, что отец Георгий и его дипломная работа (которую иной педант счел бы халтурной) вызывают у него симпатию. Вряд ли общение двух священников было особенно близким, но понравиться друг другу они могли. Была у них общая черта — пылкость, порывистость характера. Про отца Михаила говорили, что даже движения у него резкие, как у персонажа кукольного театра. Не случайно стихия истории понесла их в одном и том же направлении.