– Ничего не случилось, – со вздохом бросила мать. – Просто мне кажется, что тебе пора навестить Наталью Николаевну.

Костя нахмурился.

– Почему ты так решила?

Мать поставила перед ним тарелку, придвинула приборы и хлебницу. Себе она накрывать не стала, а присела на стул напротив.

– Мне кажется, Костя, ты снова замыкаешься. Это не очень хорошо. И ты снова один, если мне не изменяет память. С той девушкой, Ксенией, у тебя ничего не вышло, так?

Мужчина молчал. Тишину нарушал только работавший в его комнате телевизор.

– Если я молчу, это не значит, что я ничего не вижу, – продолжала Елена Александровна. – Я все вижу. Ты давно не общаешься не только со мной – господи, уж это я как-нибудь переживу! – но ты ни с кем не общаешься и за пределами дома. Нельзя быть окруженным людьми и никого к себе не подпускать. Как тебя в твоем институте терпят!

Константин продолжал изучать нетронутую глазунью.

– Сынок, не мне тебя учить и наставлять на путь истинный, и твоя территориальная зависимость от меня не имеет значения, но тебе крайне необходимо с кем-нибудь разговаривать. Хотя бы просто о погоде!

Константин поднял голову, кивнул в сторону окна.

– Я там не знаю никого, с кем имело бы смысл обсуждать даже погоду, не говоря обо всем остальном. И Ксения твоя не исключение. Скатертью дорога.

– Тогда сходи к Наталье Николаевне! Она опытный специалист и уже неоднократно тебе помогала.

– Знаю. А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем мне сейчас с ней говорить?

Мать хлопнула ладонью по столу. Внешнее спокойствие с каждым днем давалось все труднее.

– Затем, чтобы завтра или послезавтра ты не выскочил из окна и не сделал меня окончательно одинокой и сошедшей с ума старухой! Я уже не прошу у тебя невестку и внуков, но ты хоть сам попробуй сохраниться и меня сохранить в здравом уме!

Она поднялась из-за стола. Уже закипал электрический чайник, пора делать кофе. Елена Александровна была убеждена, что всегда нужно что-то делать, чем-то занимать руки или ноги, даже если вокруг землетрясение, цунами или народный праздник по случаю победы над оранжевой угрозой. Сейчас она с удовольствием нахлестала бы сына по щекам, чтобы привести в чувство, но лучше она просто заварит кофе.

– Ладно, мама, я тебя понял, – тихо отозвался Константин.

Если бы она обернулась, то увидела в глазах сына слезы. Тридцативосьмилетний бородатый детинушка, инженер-химик, числившийся в штате никому не нужного научно-исследовательского института, жевал корку ржаного хлеба, смотрел в тарелку и беззвучно плакал.

Мать так больше и не взглянула на него, а он не стал завтракать. Молча и тихо вышел из кухни и отправился в прихожую, где его уже ожидали пара начищенных до неприличного блеска черных туфель, черная куртка, того же цвета зонтик и черная же папка с молнией. Через минуту «черный человек» Константин Самохвалов покинул квартиру.

Едва за ним захлопнулась дверь, Елена Александровна взяла с подоконника трубку радиотелефона и стала набирать номер. Долго слушала длинные гудки, успев даже увидеть, как Костя бредет по двору в сторону Тополиной улицы. Сын выглядел таким одиноким и несчастным, что у матери сжалось сердце.

– Слушаю, – сказала трубка приятным женским голосом.

– Наталья Николаевна? Это Самохвалова.

– А, доброе утро, Лена!

– Да, доброе. Наташ, я могу переговорить с тобой минут пять-десять?

– Что-то с Константином? Елена Александровна вздохнула:

– К сожалению.

– Хорошо. Секундочку, я припаркуюсь.

Константин ехал в переполненном маршрутном такси. Втиснулся он в машину с превеликим трудом, потому что новостройки в районе Тополиной улицы до сих пор не имели вменяемого транспортного сообщения с центром и доступного большого автобуса в час-пик приходилось ждать по полчаса.

Компания ему в салоне попалась отвратительная (в мыслях он сразу наградил ее более сочными эпитетами, допустимыми в его лексиконе). Он сидел в хвосте прямо у задней двери, слева его плотно поджимал толстыми ляжками опохмеляющийся пивом туземец лет двадцати с небольшим, а в кресле напротив размахивал уже опорожненной бутылкой его не менее успешно опохмеляющийся товарищ. Впрочем, если сам Костя еще мог бы стойко перенести тяготы и лишения транспортной модернизации, то видеть, как рядом с туземцем напротив мучается худенькая девушка, ему было по-настоящему тяжело.

Еще тяжелее оказалось туземцев слушать.

– Короче, тачка в хлам, лобовуха, нах… в крошку, передний бампер под капот сложился – просто писец… Я ему говорю: ты не слезай с урода, тебе страховая хер чо заплатит – ни свидетелей нету, ни протоколов… будешь мудохаться с ними до весны и хер чо выторгуешь… это же жлобы…

– А он чо?

– Да в сранчо! Говорил же я, он мудак. Ему этот «поршак» никуда не впился, на «шохе» пусть ездит… Минут через десять Константин понял, что начинает задыхаться, причем не столько по причине отсутствия воздуха, сколько от изящного диалога. На двенадцатой минуте он решил прибегнуть к недавно изобретенному им методу, который позволял целиком погрузиться в себя и изолировать психику от окружающей клоаки. Он начал мысленно читать Пастернака. Начало пошло неплохо:

Вскоре к этому нежному перебору арфы, звучащему в его голове, стали примешиваться звуки, отчетливо напоминающие потуги сидящего на унитазе человека:

… сссска, нах…

… долбаный мудак!..

Еще через пару минут от посвящения Анне Ахматовой уже не осталось и ветерка – в ушах и перед глазами у Кости стояли, как два сказочных поросенка, сплошные «нах-нах» и «пох-пох». И запах пива бил в нос, и вид измученной девушки, к которой пьяный козел прижимался уже не просто так, а с тайным умыслом ущупать что-нибудь мягкое, пробуждал ярость.

Константин посмотрел в окно – до следующей остановки еще пилить и пилить…

– Послушайте, вы, – сказал он тихо, пытаясь распрямиться, – не пора ли уже?…

Его никто не услышал. Точнее, никто из тех, к кому он обращался. А вот девушка отреагировала – и в ужасе стала ждать продолжения.

– Эй, господа хорошие! – громче произнес Константин, одновременно спихивая со своего плеча чужой локоть. – Не могли бы вы ехать молча? Это же невозможно!

Матерный треп прекратился. Сосед Кости поставил недопитую бутылку на колено, переглянулся с товарищем. Тот уставился на бородатого интеллигента с любопытством, как граждане «Республики ШКИД» смотрели на девчонок в пионерских галстуках.

– Чо такое? – спросил он. – Тебе нехорошо типа?

– Не только мне, – ответил Костя. Он и не думал тушеваться. – Вы женщину придавили. Она задыхается, неужели не видно?

Парень посмотрел на соседку. Девушка всем своим видом показывала, что в гробу имела их всех троих вместе с маршрутным такси.

– Дык она вроде молчит. Ты-то чо влез, чудо?

Повисла тягостная пауза. Умолкли все, включая впереди сидящих пассажиров, которые ввиду замкнутого пространства становились если не участниками конфликта, то уж точно свидетелями. Константин понял, что вышел на подиум, под свет самых мощных прожекторов.

– Язык сразу в жопу, да? – продолжил допрос туземец, сидевший рядом с девушкой. – Ты ехай спокойно, да, и тебя никто не обидит… Слышь, нет, чудо?

Константин втянул голову в плечи. Он не боялся этой сволочи, он ее презирал всем своим существом, но ничего не мог ей противопоставить. Он обладал лишь одним оружием – словом.