– Думаешь, у меня глюки?

– Нет, не думаю. Мне про тебя Мякуш рассказывала много хорошего.

– Спасибо. Возможно, она меня переоценивает, но я стараюсь…

Утром она была совершенно разбита. Не вылезая из-под одеяла, позвонила в университет на кафедру, удостоверилась, что первой пары у нее сегодня действительно нет и можно приехать попозже. Быстренько приняла душ, позавтракала, взяла цифровой фотоаппарат и вышла из дома.

Иногда Татьяна действовала интуитивно, не задавая никаких вопросов и уж тем более не ожидая ответов, и при этом она прекрасно знала, что движется в правильном направлении. Она доверяла своему внутреннему штурману. Елена Мякуш ее так научила. Штурман никогда не подводит.

Спускаясь по лестнице (в лифт – ни ногой!), она обратила внимание, что гвоздики, висевшие накануне у двери одиннадцатой квартиры, исчезли. Она задержалась на минуту, подошла поближе к двери и даже попыталась приложить к ней ухо, чтобы послушать, но резко отпрянула. Ей не понравился запах.

Во дворе дома номер «13» по Тополиной этим солнечным, но довольно зябким утром наблюдалось оживление. Во-первых, Татьяна сразу отметила полицейскую машину, припаркованную возле одного из подъездов. Во-вторых, на углу мельтешила толпа, неожиданно многочисленная для девяти утра: человек десять мужиков разного возраста и сорта суетились вокруг чего-то большого и тяжелого. Лишь дойдя до середины двора, Таня поняла, что они буксируют побитую тачку от гаража к дороге.

В-третьих, под «грибком» детской песочницы сидел Петр Аркадьевич – в неизменной плащевой стройотрядовской куртке, надетой поверх тельняшки, в потертых джинсах и с аккордеоном на коленях. Мужичок курил самую настоящую классическую папироску с приплюснутым и замусоленным раструбом – таких Татьяна не видела в чьих бы то ни было зубах уже тысячу лет.

– Здравствуй, добрая женщина.

– Доброе утро, дядь Петь, – сказала Таня, останавливаясь возле песочницы.

– И тебя тянет на место преступления?

– Что, простите?

Дядя Петя улыбнулся, стряхнул пепел папиросы в песок.

– Не удивляйся. Сегодня мы все не в себе. Вон, гляди, – он кивнул в сторону бурлаков, тащивших несчастную семеновскую «тойоту», – чем развлекаются с утра местные алкаши. На нормальный эвакуатор эта чванливая задница денег пожалела, решила бутылкой отделаться.

Таня молчала, с недоумением разглядывая толпу.

– Ты не парься, милая, – пояснил Петр Аркадьевич, – просто здесь у нас беда случилась вчера вечером. Я, например, так спать и не ложился, когда все это увидел. А Семенов весь коньяк высосал, что у него был. А коньяка у него, я тебе скажу, как дерьма за баней… Уж прости мне мой прононс, мадемуазель. Семенов этим самым коньяком торгует!

Местные алкаши тащили машину к магистрали. Ругались друг на друга, поминутно останавливались, чтобы почесаться и перекурить.

– Простая и старая как мир человеческая драма, – молвил дядя Петя, закапывать погашенную папироску в песочнице. – Семейная лодка разбилась о быт, творческий вечер Шекспира и Коклюшкина в одном отделении…

Измочаленный раструб папиросы торчал из песка, как памятник на безымянной могиле полевой мыши. Петр Аркадьевич принялся наигрывать мотив из старого советского фильма.

Татьяна направилась ко второму подъезду. С каждым новым шагом появлялась непонятная тревога. Она не могла избавиться от ощущения, будто ей сейчас сдавать какой-то важный экзамен перед представительной комиссией, а предметом она совершенно не владеет. На парковочной площадке перед домом она остановилась, слегка приподняла руку, стараясь не привлекать внимания зевак. Почему-то в голове крутились цифры 1 и 7. Квартира под номером «17» находилась в первом подъезде, но там ничего необычного Таня не заметила, а вот «71» – это здесь, во втором, где проживал ленивый и амбициозный абитуриент Васька Дрель.

Внутренний штурман настойчиво звал туда, словно мальчик, тянущий родителей за рукав к лотку с мороженым.

Дверь второго подъезда была оснащена домофоном, но открыта настежь – кто-то положил на ее пути увесистый камень. Таня попыталась столкнуть его ногой и сразу поняла, что без этого камня огромная и невероятно тяжелая дверь в один прекрасный день может кого-нибудь если не убить, то покалечить. Совершенно очевидно, что она здесь практически не закрывается.

Таня сделала пару снимков двери, потом с нескольких ракурсов щелкнула камень. Оглядевшись вокруг, чтобы удостовериться в отсутствии любопытных взглядов (местные алкаши дотащили семеновскую «камри» уже почти до дороги), Таня отошла на пару шагов, подняла аппарат вверх и сфотографировала окна с третьего этажа по десятый. Прежде чем войти в подъезд, оглянулась в сторону песочницы.

Петр Аркадьевич не сводил с нее глаз.

– Давай и тебя прихватим на память, добрый человек, – буркнула Таня, навела объектив на мужичка с гармошкой. Тот приветственно поднял руку. Таня махнула в ответ.

В самом подъезде было темно, пахло сыростью и гнилью, словно в какой-нибудь забытой богом и ЖЭКом «хрущевке» с неработающим мусоропроводом. Таня поднялась на площадку первого этажа, подошла к дверям лифта, нажала кнопку вызова. Механизм откликнулся с глухим и царапающим стоном, словно разбуженный дракон. Девушка невольно отошла на пару шагов назад. Она по-прежнему была уверена, что ни за что не заберется в кабину – ни в этом подъезде, ни в собственном.

Через полминуты кабина опустилась вниз. Автоматические двери открылись. Татьяна заглянула внутрь и от неожиданности едва не покатилась с лестницы.

Из темноты кабины прямо на нее шел человек.

– А!!! – закричала девушка, отмахиваясь от силуэта рукой. Силуэт точно так же начал размахивать руками.

Таня застыла. Застыл и силуэт.

– Тьфу ты…

Она вытерла пот со лба и тут же огляделась, опасаясь обнаружить свидетелей. Вот была бы потеха, если бы кто-то увидел, как непрошеный визитер шарахается от собственного отражения в лифтовом зеркале!

Татьяна пошла пешком.

Квартиры, квартиры, квартиры. Такие однотипные и такие разные. Двери железные, двери с деревянной отделкой, хлипкие, массивные, с глазками охранной системы и без них, с ковриками для вытирания ног и просто заплеванные семечками… Не прошло и года, как квартиры приобрели черты индивидуальности, а запах нового, нетронутого жилья почти без остатка выветрился, проиграв войну ароматам жареной картошки, залитых водой пепельниц возле мусоропроводов и свежевыстиранного белья.

Таня миновала без остановки первые два этажа, не обнаружив ничего интересного, а на третьем остановилась. Двери квартир под номерами с 49-го по 52-й были совершенно одинаковы – черные и, судя по размерам, чудовищно тяжелые с массивными ручками. Две крайние квартиры были оборудованы сигнализацией, и горящие светодиоды свидетельствовали об отсутствии хозяев, а вот в двух скворечниках посерединке происходило нечто увлекательное.

Таня отступила на шаг назад, упершись спиной в перила, направила объектив фотокамеры на дверь под номером 50 и быстренько щелкнула. Затем так же поступила и с соседней квартирой. Затем, убрав камеру в карман, подошла к распределительному щитку между квартирами, опустила голову и вытянула руки в разные стороны.

«Если тебя увидят в такой позе, можешь считать, что твоя карьера репетитора в этом доме закончена. И это в лучшем случае».

Впрочем, скоро она убедилась, что корячиться на этой площадке, изображая электромонтера в подпитии, стоило.

«Сколько тебя можно ждать?! – вопил кто-то в квартире под номером 51, что справа. – У меня уже все горит!»

«Иду тушить!»

Таня представила мужчину лет сорока пяти в белой и не очень свежей майке и сдобную дамочку, с разбега рухнувшую на него всем телом. Кажется, намечался утренний супружеский секс, что-то вроде десерта на завтрак, но у дамочки на уме совсем другие мысли. Сейчас она его полюбит, а потом… Таня коснулась пальцем левого виска… а потом, пока этот расслабленный пельмень в драной майке будет валяться на кровати, глядя в потолок и мечтая о кружке пива, сдобная дама, возможно, обчистит его карманы и распотрошит записную книжку. И вечером будет веселье!