К этому времени стал оформляться туннель Харви, по крайней мере как концепция. Представитель отдела D во Франкфурте-на-Майне, известный под фамилией Флитвуд (это была кличка Харви), быстро понял, что его главной целью должен стать Берлин. Партнером Харви был Уолтер О`Брайен, чикагский адвокат и бывший бейсболист, служивший во время Второй мировой войны офицером в пехоте. Под именем Ландсман — так назвал его Харви — в сентябре 1951 года он приехал в Карлсруэ в Управление специальных операций и сотрудничал с Гордоном Стюартом, занимаясь юридическими вопросами. Однако не для этого он пришел на работу в ЦРУ, и вскоре его горячий характер и богатое воображение привлекли к нему внимание представителя отдела D. О’Брайен быстро добился допуска для участия в операциях отдела D. Поскольку он неплохо говорил по-немецки, его назначили в Берлин под прикрытием должности начальника сектора контрразведки. Его настоящая работа состояла в том, чтобы искать контакты с теми служащими берлинской почты, кто занимались дальними телефонными связями. Они могли помочь ему завербовать агентов в Восточном Берлине, которые располагали информацией о том, как советская сторона использует эти телефонные линии.

Не считая генерала Люсиана Б. Траскотга, начальника отдела специальных операций германской миссии и отдела политической координации, а также Гордона Стюарта, заместителя Траскотга в отделе специальных операций, и представителя отдела D, ни один сотрудник в германском штате ЦРУ не знал о проекте. Даже Питер Сичел и его преемник на посту директора БОБ Лестер Хоук не были поставлены в известность об особой ответственности их руководителя[520]. Сверхсекретность сопровождала всю операцию. Например, Дэвида Мерфи назначили заместителем начальника БОБ летом 1954 года, но Харви рассказал ему о туннеле только после его прибытия в Берлин.

«Прикрытие» О’Брайена оказалось малопригодным, потому что непосредственные обязанности начальника контрразведки требовали его постоянного внимания. Он должен был включаться во все операции с агентами-двойниками и поддерживать вспомогательные операции (отбор связников и связь с Восточным Берлином), а кроме того, уделять много времени на меры безопасности из-за операций МГБ и MfS против групп, которые поддерживал отдел политической координации (таких, как Свободные юристы). Более того, именно, О’Брайен занимался первым внедрением в восточногерманскую разведку. Тем не менее он справлялся со своими задачами как сотрудник отдела D, когда он и Флитвуд укрепили отношения с западноберлинскими контактами и приступили к работе с восточноберлинскими специалистами по дальним линиям связи, имевшим доступ к системе связи Восточной Германии и советским военным коммуникациям[521].

О’Брайену удалось завербовать сотрудника отдела дальней связи восточноберлинской центральной почты (Berlin-Lichtenburg), и тот снабжал их справочниками, из которых разведчики узнавали о пользователях кабеля в данном районе. Весьма объемистые справочники источник приносил в определенное место вблизи границы сектора, где его ждал О’Брайен, который увозил их в старое помещение БОБ на улице Фёренвег (Dahlem) и там, в чердачной лаборатории фотографировал их. За первой вербовкой в восточноберлинском почтовом управлении последовали другие. Таким образом БОБ смог собрать информацию о системе расположения кабелей и о том, какие из них принадлежат Советам, а потом и перепроверить ее для большей уверенности. Эта работа продолжалась весь 1952 год[522].

В конце лета 1952 года Харви собрался ехать в Берлин. Примерно в это же время Фрэнк Роулетт переводился в штаб ЦРУ в Вашингтоне, откуда в качестве начальника отдела D должен был руководить проектом[523]. Намеком на то, что переезд в Берлин не был рутинным делом для Харви, служило его введение в состав иностранной службы госдепартамента в качестве специального помощника директора берлинской части верховного комиссариата Германии. Для Берлина это было впервые. До тех пор все сотрудники БОБ, включая шефа, были под армейским прикрытием. Так как новая роль Харви требовала частых поездок, то он нуждался в допольнительной безопасности, связанной с дипломатическим прикрытием. Ведь в те времена даже регулярные военные рейсы в определенных воздушных коридорах не были вполне безопасными. Харви возглавил БОБ, и О’Брайен стал докладывать о проекте непосредственно ему[524].

После приезда Харви усилил давление на агентов О’Брайена, желая знать как можно больше технических подробностей советской кабельной системы. Агентурная сеть значительно расширилась, да и агенты теперь имели более широкий доступ к информации. К этому времени БОБ начала допрашивать беженцев, проходивших через специальный лагерь в Мариенфельде в Западном Берлине. Разговоры с людьми, имевших отношение к системе дальних телефонных линий, предоставили возможность отыскивать новые источники, помимо тех агентов, кого завербовали благодаря контактам на западноберлинской почте[525].

Тем не менее и первые вербовки в восточноберлинской почте приносили ощутимую пользу. Среди них была «номерная девушка» (Nummer Maedchert), занимавшаяся распределением дальних специальных линий связи, и ей приходилось заниматься перераспределением кабельных линий между пользователями. Переключение кабельных линий было высоко секретной операцией и отдел, занимавшийся переключением, вел карточки на советских и восточногерманских пользователей каждого из кабелей; это помогало решать, к какой из кабельных линий следовало подключаться. Девушка предоставляла данные в таком объеме, что было трудно поверить в их достоверность, однако сравнение ее сведений с материалами других источников, а потом и информация, полученная из туннеля, их подтвердили.

Одним из агентов был юрист из Министерства почты и телекоммуникаций ГДР, и в его ведении находилась вся восточногерманская телефонная сеть. Юрист был экспертом в международной почтовой службе и передал БОБ обзор о том, как Советы использовали восточногерманские линии связи. БОБ также имела агентов на коммутаторах в таких городах, как Эрфурт, Дрезден и Магдебург. Один из них копировал карточки пользователей и приклеивал их на свой зад. Встречи с ним обычно начинались со смущенного «прошу прощения», после чего слышалось шуршание сдираемых с его тела карточек. Другим, в высшей степени полезным источником, был главный русский переводчик Министерства почты и телекоммуникаций ГДР, которому приходилось участвовать во многих технических переговорах Советов и министерства. По мере того, как БОБ продвигала план туннеля, все очевиднее становилась необходимость установить точное местонахождение советских кабельных линий для выбора мест для подключения. Еще один агент в министерстве сделал копии официальных карт. Без этой агентурной сети было бы невозможно воплотить проект туннеля в жизнь[526].

К весне 1953 года настало время подтвердить то, на что явно указывали объемистые агентурные сообщения об использовании Советами восточногерманских подземных кабельных линий. Действительно, в Восточном Берлине советские военные и гражданские власти очень активно пользовались ими. С 23.00 до 2.00 восточноберлинский агент, работавший на телефонной связи (включая телетайп), подсоединял советскую телефонную линию к западноберлинской сети, где ее записывал немецкоговорящий сотрудник ЦРУ, выступавший под видом сотрудника соответствующей западноберлинской службы[527]. Получаемая БОБ информация расценивалась как «уникальный материал, представляющий огромный интерес». Даже на этой стадии техническая служба ЦРУ понимала, что необходимо оборудование для демодуляции и разделения каналов. Не соответствует действительности замечание Дэвида Мартина («Wilderness of Mirrors») о том, что даже в ранний период «возможно было получать точный текст зашифрованных сообщений». Заявление, сделанное в 1977 году, — «мы знали, что это будет» — относится не к «эффекту эха», а скорее к открытию, что от кабелей можно сделать отводы. Путаница, наверное, произошла из непонятых автором утверждений Карла Нельсона, из которых кое-какие были по меньшей мере преувеличенными. На той же странице, например, мы читаем: «Нельсон нашел в Берлине план телефонной и телеграрафной городских систем». Если бы было все так просто![528]