Примерно так же и по «Глокам»-19 на 2-й Краснофлотской. Нужно было и с трассологами поработать, квартира вся в следах от пуль: пули извлечь из пола и стен, идентифицировать, проверить по картотекам… Определить: сколько убийц было, на чём приехали/уехали, как вошли в квартиру? Почему Николай открыл дверь? Почему Олег не отреагировал?.. Одни вопросы. Много вопросов. Мно-жест-во!

Нужно искать. Работать. Ра-ботать!

Как ни странно, но первым на след напал именно таксист Василий. Бывший детдомовец. Могла бы и Марго, но она чуть опоздала. Василий к однокашнику заехал. В принципе, случайно. Ящик пива в придачу вместо чаевых за работу получил, обеспечивал свадьбу, и заехал… А так бы когда? Пьянку-гулянку по домам утром развёз, на третий день, а отец жениха, кроме оплаты, ещё и натурой рассчитался – ящик пива таксисту сунул. «Возьми, друг, на счастье. Только без обид, ладно? Ты же бывший мореман? Мореман. Я тоже. Не обижаешься?» Василий взял – какие обиды? Наоборот, «Спасибо, отец. Если что, звони, я всегда…» Пожали друг другу руки, распрощались. И куда с таким «богатством» ехать? Конечно, к Женьке. Приехал к «У Натальи» а там, в Женькиной каюте другие люди почему-то живут. Железная дверь перекошена, не закрывается. Едва с ящиком протиснулся. Ещё подумал, здесь заломить, здесь надавить, она и должна выправиться… Хотя… Почему это? Перешагнул порог. Без стука. Стучать здесь не принято, да и вокруг железо, не дерево. На него смотрели два внешне одинаковых… вернее на ящик с бутылками пива смотрели…

– Эй, мужики! – гася улыбку и останавливаясь у порога, с удивлением оглядывая вздувшиеся закопченные стены каюты и другую уже «мебель», спросил Василий. – Не понял… А где Женька? Почему это вы здесь?

«Братья» одновременно сглотнув, переглянулись, осторожно ответили – мало ли, вдруг наследник.

– А мы это… Здесь вроде теперь живём.

– Он ведь теперь там с бабой прописался, – сказал второй, указывая головой на потолок. – А мы на его место. Нам разрешили. Нельзя? Мы уйдём.

Василий не понял, посмотрел на подволок, выше была только палуба.

– Не понял. Где это там? В рубке что ли?

Хотя иллюминатор открыт был и перекошенная дверь тоже, но в каюте ещё сильно пахло гарью, сложным запахом горелого дерева, краски и ещё чего-то непонятного, тошнотворно противного.

Который слева, грязный и обросший ответил, рот у него был беззубый, он шамкал…

– Так ведь он однако подорвался здесь… Вместе с этой, с женой своей. Вон ихние ещё следы. – Мужик указал рукой на странной расцветки след от какого-то бесформенного мазка… – Не всё ещё оттёрли, не успели…

– И вон тоже, в углу… – торопливо ткнул рукой второй мужик, на что-то прилипше-закопчёное, – И загорелось потом всё. А вы кто, извините, будете?

– Я – его брат. – Опуская на пол ящик, машинально ответил Василий пытаясь понять услышанное.

– О, тогда мы пошли. Извините. Мы думали…

– Да подождите вы… пошли они… – Рассердился гость. – Я не понял. Ну-ка толком и в подробностях. Сначала. – Прикрикнул даже.

Братья вздрогнули, оторвав глаза от ящика, заторопились…

Получалось всё просто, как в жизни, поведали братья.

– К вашему брату пришёл земляк, – переводя взгляд с ящика на Василия и обратно, начал рассказывать беззубый, – ну, когда это… он так дежурному представился, земляк, мол и всё. Этого здесь достаточно. А дежурил тогда Матвей, как всегда, местный старожил здесь, у него и паспорт настоящий есть, да… он на стрёме всегда сидит. Там. Знаете же. На въезде. Чуть что – он на стрёме. Он всех знает. Увидит кого, так и выясняет кому какой номер в гостинице нужен. Здесь же и «чистые» номера есть, для этих – чики-чики. – Братья понимающе одинаково улыбнулись. – Для любовников, ага! Чистый рай!

– Ты не растекайся, мужик, не рассусоливай, ближе к делу, – оборвал Василий. – И что? Пришёл земляк. Какой земляк? Как выглядел, ну?

– Какой не знаю, – братья «сверлили» глазами ящик, – мы тогда не здесь, в северной части затона с братаном нелегально жили, на торпедном, знаете, там, у адмиральши, катер который последний; у других-то все люки на сварку прихвачены, мы, тыр-пыр туда, ткнулись, голый васер, в смысле не прохонжа… она и говорит, селитесь в последний, он без рубки, я – хозяйка, разрешаю, ну мы и… в крайнем поселились… Царствие ей небесное! Душевная хозяйка была.

– Так… не понял… А с ней что? Почему «была»?

– Так ведь, понимаете, когда маски налетели…

– Какие маски? Куда налетели? Ничего не понимаю. О чём вы говорите?

– Ну как вы не понимаете, менты эти, или патруль, налетели. Это же страшно! В спецформе, с автоматами и в чёрных масках…

– Когда? Зачем налетели? Боевик какой-то…

– Ну, мы же и говорим… Налетели… Два дня как тому… Они нас не видели. Я как раз по нужде на этом… на носу нашего катера сидел, у нас же без удобств, вы же понимаете, а брат мой собрался примус как раз разжигать, мы же…

– Короче. Детали не нужны и что, дальше?

– А они…

– Их четверо было, – уточнил беззубый.

– Я и говорю, не перебивай, – отмахнулся который слева. – Они о чём-то спросили её…

– О нас, наверное. О ком же ещё! Но она не выдала. Не раскололась. – Прошамкал беззубый. – Хорошая женщина была, душевная.

– Да, поэтому они её и… того… Только вы никому… Они её… В общем, по башке и за борт… В смысле в море.

– Царствие ей небесное. – Вновь перекрестившись, взмолился беззубый и страдальчески сглотнув, уставился на ящик.

– Ага, – подтвердил «левый». – Можно сказать на наших глазах. – Он горестно вздохнул, потом продолжил. – Там всё хорошо было, но дверей нет и без удобств. Ни света, ни тепла, одна вода и сквозняк.

– А сквозняк и сырость, это, сами понимаете, удар по здоровью. Нам с братом это не надо. Никому не надо.

– Потому мы сюда и попросились… – уточнил второй. – Понимаете? Здесь же вон… – указывая на каюту, беззубый восхищённо развёл руками, и вновь вернулся глазами к ящику. – Место освободилось. Можно сказать первый класс. А был люкс, говорят.

Василий дёрнул головой, перебил..

– Так, с бабкой пока понятно. – Заявил он, хотя не всё услышанное укладывалось в голове, требовало времени. – А с земляком? – спросил он. – Про земляка рассказывайте, что знаете. Он пришёл, и что?

Который справа поднял взгляд, опередил брата.

– Ну он пришёл, посидел видимо. Никто не знает. Потом ушёл. А потом грохнуло всё. И загорелось.

– Не всё загорелось, здесь только, – беззубый изобразил скорбную маску на лице. – Да вы у Матвея спросите. Он может знает.

Уж не артисты ли они в прошлом, подумал Василий, не удивился бы, глядя на их жесты и слыша поставленные голоса.

– Всё что осталось от… вашего брата и его этой, жены, – царствие им Небесное! – рассказчик молитвенно прижал руки к груди, – похоронили два дня как уж, в кустах, на выезде. Там всех местных хоронят. Даже поп был. Тоже наш, местный. Нашёлся. Ага! Чинно всё прошло, говорят. Не беспокойтесь. Красиво. Как положено. А вы не знали?

– Не знал… Сейчас только, от вас…

– Правда крест или памятник со звёздочкой не поставили, средства у всех кончились, как сами понимаете, да и не успели ещё. Хотите посмотреть? С дороги это не видно, но мы знаем место. А это пиво у вас, извините, или…

– Пиво, пиво…

– А может, мы за рыбкой сначала сбегаем… Помянём. Если хотите. Вы любите? За вяленой. За корюшкой.

– А здесь есть?

– Здесь?! – изумился беззубый…

– Здесь всё есть… Только пива никакого нет… А как, извините, называется? Не «Будвайзер», случайно?

– Нет, «Куллер» вроде. Я не смотрел.

– Как раз наше любимое. Не угостите? Помянем брата Евгения и дочь святую… как её… не важно. Аминь!

– Ждите здесь. Мы щас.

Когда братья, не задев Василия, мылом выскользнули из каюты, Василий скорбно постоял, нагруженный свалившимся неожиданным трагическим известием, вспомнил последнюю встречу и разговор с Евгением, пожалел, что не был с ним более внимательным, заботливым, не предостерёг, не уберёг беднягу. Эх, Женька, Женька… Брат… К тому же, обгорелые ошмётки на стенах давили, просто выталкивали. Василий сглотнул возникший ком в горле, заторопился наверх, на воздух из затхлого, давящего помещения. Оставив новым жильцам половину бутылок, остальные Василий прихватил с собой. Направился к Матвею.