Перед нами очевидное противоречие. В соответствии с одной группой источников, Юрий родился около 1096 года: с другой — заведомо позже. Для того чтобы преодолеть это противоречие, следует принять одно из двух возможных допущений. Либо Юрий женился в возрасте, явно не подходящем для вступления в брак (приблизительно в возрасте восьми — десяти лет); либо он появился на свет хотя и во втором браке Владимира Мономаха, но еще при жизни Гиды.
Оба этих допущения — по крайней мере на первый взгляд, — выглядят маловероятными. Однако для второго из них имеются серьезные основания.
Из одного латинского сочинения первой половины XII века о посмертных чудесах святого Пантелеймона, происходящего из упомянутого выше кёльнского монастыря, явствует, что Гида, мать «Арольда, короля народа Руси» (то есть Харальда — князя Мстислава Владимировича, старшего сына Владимира Мономаха), в конце XI — начале XII века проживала не вместе со своим супругом в Переяславле или Смоленске, а вместе со своим сыном Мстиславом — очевидно, в Новгрроде, где тот княжил. Здесь и произошло описанное в источнике чудо. Однажды во время охоты «король Арольд» подвергся нападению медведя, который так распорол ему чрево, «что внутренности вывалились наземь… и не было надежды, что он выживет». Мать одна ухаживала за сыном, и именно она указала путь к его спасению, узнав в отроке, явившемся к князю в сонном видении, святого целителя Пантелеймона. Более того, оказывается, что именно у сына Гида «уже давно просила… чтобы тот с миром и любовью отпустил ее в Иерусалим»; когда же сын ее стал выздоравливать, она «с радостью исполнила обет благочестивого паломничества»{20}. О возвращении Гиды из Святой Земли, равно как и о ее дальнейшей судьбе в этом памятнике ничего не сообщается. Не упоминается в нем и о муже русской княгини.
Трудно поверить, будто Гида, оставаясь женой князя Владимира Мономаха, могла проигнорировать своего мужа, испрашивая разрешение на столь далекое путешествие у сына. Нам не все известно о брачных обычаях русских князей домонгольского времени. Но во всяком случае разводы в древней Руси допускались{21}. По-видимому, нет ничего невероятного в предположении, что ко времени описываемых событий брак между Владимиром и Гидой был расторгнут. Давно уже вышедшая из детородного возраста, Гида формально могла принять иночество — что было бы достаточным основанием для расторжения брака. (Кстати говоря, в том же рассказе о чуде святого Пантелеймона сообщается, что Гида «удостоилась стать сестрою» кёльнского монастыря Святого Пантелеймона.)
О происхождении матери Юрия Долгорукого — второй жены Мономаха — никакими сведениями мы не располагаем. Неизвестно нам и ее имя. Зато известно, что, помимо Юрия, она родила своему супругу еще двоих сыновей — Романа и Андрея, а также по меньшей мере двух дочерей. Одна из них, Евфимия, в 1112 году будет выдана замуж за венгерского короля Коломана (Кальмана); другая, Агафья, в 1116/17 году станет женой городенского князя Всеволодка, предположительно, сына князя Давыда Игоревича.
Скончалась «Гюргева мати», как уже было сказано, 7 мая 1107 года, и это, надо полагать, стало сильным потрясением для Юрия. Что же касается Владимира Мономаха, то он после этого женился еще раз — но на ком именно, опять-таки неизвестно. Его третья супруга (княгиня «Володимеряя») преставилась уже после его смерти, 11 июля (или, по датировке другой летописи, 11 июня) 1126 года{22}.
Стоит отметить одну любопытную закономерность. Сыновья Владимира Мономаха от его первого брака с Гидой Харальдовной известны летописи исключительно под своими княжескими именами; их христианские, крестильные, имена летопись не называет ни разу. Трое же сыновей от второго брака, судя по той же летописи, носили одни лишь крестильные имена, которые и воспринимались в обыденной жизни как княжеские, — Юрий (Георгий), Роман и Андрей. Все эти имена — из княжеского именослова. Княжичи получили их в память о своих великих предках, продолжателями славных деяний которых им предстояло стать. Юрий был назван в память о князе Ярославе Мудром, в крещении Георгии, родоначальнике всех русских князей (за исключением полоцкой династии); Роман — в память о святом Борисе, в крещении Романе, одном из самых почитаемых святых в семействе Мономаха; Андрей — в память о своем деде, князе Всеволоде Ярославиче, в крещении Андрее.
Хотя ни Ярослав Мудрый, ни Всеволод Ярославич не были канонизированы Церковью (то есть не были официально причтены к лику святых), в княжеской семье их почитали святыми. Об этом прямо свидетельствует автор так называемого «Послания о повинных», адресованного князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, — предположительно, юрьевский епископ Даниил (занимал кафедру в 1115—1122 годах). Обращаясь к князю, он призывал его поминать и продолжать своими деяниями не только «честнаго» прадеда своего Владимира, «равна апостолом», но и «благочестиваго и приснопамятнаго святаго деда твоего», то есть Ярослава, «како славится о нем еже о христоименитых людей попечение многое», «тако же и христолюбиваго великаго князя, отца твоего», то есть Всеволода, чуть ниже также названного «святым»{23}.
Юрий, чьим небесным покровителем был святой великомученик Георгий, конечно же должен был также почитать и своего тезоименитого прадеда. Слова о «попечении многом» киевского князя Ярослава Мудрого «христоименитых людей» служили образцом прежде всего для него самого. Но можно предположить и другое. В своем позднейшем безудержном стремлении к Киеву Юрий мог вдохновляться в том числе и примером прадеда, стараниями которого стольный град Руси был поставлен под особое небесное покровительство святого Георгия Победоносца. Ведь это князь Ярослав Владимирович возвел в Киеве великолепный каменный храм во имя святого Георгия «пред враты Святыя София» и установил новое для Руси празднование святому Георгию — 26 ноября, осенний «Юрьев день», в память освящения храма. (Ранее память святого Георгия праздновалась на Руси лишь 23 апреля.) Днесь «блажат тя мирстии концы, — обращался к святому автор торжественной Службы на освящение киевского храма, составленной, по всей видимости, в середине XI века, — и земля радуется, и христоименитии людие града Киева; освящением храма твоего радостию возвеселишася, страстотерпче Георгие»{24}.
Так может быть, изменения в имянаречении старших и младших сыновей Владимира Мономаха свидетельствуют о каких-то сдвигах, произошедших в сознании князя во второй половине 90-х годов XI века? И может быть, сдвиги эти произошли в нем под влиянием супруги? Это, конечно, не исключено, но и вовсе не обязательно. Во всяком случае, сам Юрий впоследствии будет называть своих сыновей как христианскими, крестильными, так и традиционными княжескими именами, кажется, не считая это чем-то принципиальным.
«АЕПИНА ДЩЕРЬ»
В летописи имя князя Юрия Владимировича впервые упоминается под 1107/08 годом, когда он — совсем еще мальчик — женился на дочери половецкого хана Аепы. Свадьба юного княжича стала последним звеном в длинной цепи событий, связанных в основном с половецкой политикой его отца.
Год 1107-й вообще был богат событиями, и отчасти мы уже говорили об этом, когда речь шла о кончине матери Юрия Долгорукого. Вспомним: «…Того же месяця (мая 1107 года. — А.К.) воева Боняк и зая коне у Переяславля. Том же лете приде Боняк и Шарукан старый и ини князи мнози и сташа около Лубьна; Святополк же, и Володимер, и Олег, Святослав, Мстислав, Вячеслав, Ярополк идоша на половци к Лубну…»
Названные летописцем половецкие ханы Боняк и Шарукан были старыми врагами Руси. Особенно знаменит был «шелудивый» Боняк (так называет его летописец), имя которого гремело не только в половецких степях и на Руси, но и в Византии и странах Европы. В одной из битв, выступая в союзе с волынским князем Давыдом Игоревичем, он разбил многотысячное венгерское войско, положив на поле брани, по оценкам русского летописца (конечно же сильно преувеличенным), до 40 тысяч человек. Его кочевья располагались на правобережье Днепра, достигая Южного Буга и Днестра, а порой и Дуная. Орда же Шарукана Старого кочевала к востоку от Днепра — между Северским Донцом (который на Руси именовали Доном) и азовским побережьем{25}. Объединение этих двух крупнейших политических образований Половецкой земли грозило Русскому государству страшными бедствиями.