Пока Джоан пыталась вклинить свой неповоротливый фургон в нескончаемый поток машин, они ехали молча. Кондиционер в машине отсутствовал, а печка не успевала справляться с холодным воздухом, просачивающимся сквозь тонкое днище. Джоан, то и дело хватая с приборной доски грязную, влажную тряпку, вытирала переднее стекло.

Стефани вжалась в сиденье; обхватив себя руками, спрятала ладони под мышки. Она отчаянно пыталась вспомнить, что она знает о Джоан и ее муже, Эдди. Кажется, они поженились совсем недавно — около года или чуть больше. Да, чуть больше года. Она не смогла присутствовать на свадьбе, потому что это событие совпало с другим, более важным для нее: Роберту удалось выкроить неделю отпуска. И, встав перед выбором, — провести неделю вместе со своим любовником их по-настоящему первый отпуск вместе или присутствовать на католической итальянской свадьбе в Штатах, — она, конечно, выбрала первое. Она вспомнила, что предложила Роберту полететь на свадьбу вместе, но он заметил, что тогда им придется отвечать на многочисленные и сложные вопросы. Для очистки совести Стефани отправила невероятно дорогой набор хрустальных бокалов в качестве свадебного подарка.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я не знала об этом.

— Правда? Я удивлена. Удивлена, что мама не сообщила тебе об этом. — На этот раз ей не удалось скрыть горечь. — Насколько я знаю, она рассказывает обо всех.

Стефани наморщила лоб, изо всех сил пытаясь вспомнить. Неужели мама ничего о Джоан ей не рассказывала… или все-таки была права Джоан? Чтобы мама не поделилась столь печальной новостью с оставшимися двумя дочерьми, бесконечно анализируя, обсуждая и пытаясь понять, в чем заключается ее вина, — такого действительно не могло быть. И наконец, из невероятных глубин своего подсознания Стефани удалось извлечь слова матери о том, что у Джоан не складывается семейная жизнь.

— Знаешь, кажется, я что-то припоминаю. Мама действительно говорила, но это было сказано вскользь. Она сказала, что у вас с Эдди не все ладится. Если не ошибаюсь, она упоминала о детях: о том, что Эдди хочет детей, а ты предлагаешь немного подождать.

Стефани замолчала, полагая, что сказанного ею вполне достаточно. Она начала с трудом припоминать довольно длинную и сложную историю взаимоотношений Джоан и Эдди. В то время, когда мама ей об этом рассказывала, она была настолько захвачена романом с Робертом, что слушать рассказ о чьих-то не складывающихся отношениях ей просто не хотелось. А еще за Стефани водилась привычка отключаться и не слушать, что говорит мать, когда она начинала свои бесконечные рассказы о ее братьях и сестрах.

— Ты не хочешь поговорить со мной об этом? — спросила она.

— Я все рассказала, — кивнув, ответила Джоан.

Стефани замолчала, ни на минуту не сомневаясь, что Джоан не сможет подавить в себе желания рассказать новому слушателю свою историю.

На мосту образовалась пробка, где-то вдалеке слышался вой сирены. Обещали снег, но он так и не выпал. Температура резко упала, и постепенно поверхность дороги превратилась в широкую сверкающую ледяную полосу. В морозном зимнем воздухе ночное небо Нью-Йорка сверкало огнями. Стефани, глядя через реку вдаль, видела, как сверкал красно-зелеными огнями Эмпайер-Стейт, здание компании «Крайслер» ему ни в чем не уступало. Весь небосклон выглядел так, как будто перед Рождеством его кто-то специально украсил. Пристально всматриваясь в темноту сквозь стекло машины, ей удалось отыскать в ночном небе темный провал: там еще совсем недавно стояли башни-близнецы. После ужасных событий одиннадцатого сентября она уже не раз бывала в Нью-Йорке. И как любой житель этого города, она знала, что никогда не сможет привыкнуть к отсутствию их силуэтов на фоне неба. Она слышала о предложении поставить на этом месте другое здание, но сказать определенно, какие чувства в связи с этим у нее возникали, она не могла.

Джоан наклонилась вперед и постучала пальцем по приборной доске: датчик показывал, что температура медленно поползла вверх.

— Надеюсь, двигатель не перегреется, прежде чем мы доберемся до автострады, — тихо сказала она.

— Похоже, впереди произошла авария. Думаю, как только проедем это место, сможем ехать быстрее, — высказала свое предположение Стефани.

— А что бы ты хотела услышать? — неожиданно спросила Джоан. — Правду или версию, которую я рассказала матери?

Стефани задумалась.

— А что бы тебе самой хотелось? — наконец сказала она. — Мне кажется, мамин вариант я еще успею услышать.

Джоан кивнула и улыбнулась.

— В этом можешь не сомневаться.

Она резко нажала на тормоз и просигналила грузовику, попытавшемуся, нарушая правила, занять ее полосу. Затем неожиданно сказала:

— Знаешь, я всегда испытывала небольшую ревность… нет, пожалуй, не ревновала; скорее, завидовала тебе.

— Почему? — Стефани нахмурилась, не понимая, чем вызвана резкая смена темы разговора.

— Ты живешь в Ирландии, счастлива, у тебя хорошая работа, прекрасный дом, дорогая машина… по меньшей мере, так нам постоянно говорит мама. Она нам, конечно, намекает, что ты не одна — у тебя есть мужчина, но мы все знаем, что это неправда.

— Почему? — удивленно спросила Стефани.

— Да потому что мы все знаем, что ты лесбиянка. Она тоже это знает, но никак не может смириться, что из трех ее дочерей две ведут распутный образ жизни.

— Что? Что? — В первую минуту Стефани показалось, что она чего-то не расслышала.

Резко повернувшись, Джоан посмотрела на сестру.

— Не стоит так смущаться. Тебе тридцать пять, ты хорошенькая, успешная, у тебя свой дом. И в твоей жизни нет ни одного мужчины. Мама говорит, что ты ей всегда рассказываешь о своей подружке Салли.

Сначала Стефани негромко захихикала, затем это перешло в смех, больше напоминающий истерику, от которого позже, как правило, болят все мышцы живота. Она вдруг почувствовала, как вместе со смехом из нее выходит напряжение последних нескольких часов. Одна только мысль о том, что ее мама, получившая пуританское воспитание, считает свою дочь лесбиянкой только лишь потому, что она редко говорит с ней о мужчинах, вызывала у нее один приступ смеха за другим. Единственная причина, по которой последние восемнадцать месяцев она не рассказывала о мужчинах, назначающих ей свидания, заключалась в том, что у нее был роман с женатым мужчиной. С консервативными взглядами и католическим вероисповеданием мамы это едва ли могло служить темой разговора через Атлантику. И по этой причине мама решила…

Прижимая к глазам кончики пальцев обеих рук, она стала вытирать катящиеся по щекам слезы.

— Не знаю, что мне сказать, чтобы ты поверила, что я не лесбиянка. Салли… это просто моя подруга, которой, между прочим, сегодня вечером должны сделать предложение выйти замуж. Во-первых, я не говорю о мужчинах потому, что не считаю нужным обсуждать эту тему со всеми и каждым в отдельности; а во-вторых, я достаточно серьезно отношусь к вопросу своей карьеры, и у меня просто нет свободного времени. По той же самой причине я не завожу домашних животных. Но как бы там ни было, — только прошу тебя, не говори маме, — я встречалась… с мужчиной на протяжении последних нескольких месяцев. Но все кончено, — добавила она, не пожелав уточнить, как давно закончился ее роман.

Не обращая внимания на раздававшиеся со всех сторон сигналы, Джоан нажала на газ, и ее фургон, медленно и не совсем уверенно, все же смог переползти на другую полосу. Впереди мигали красные и голубые огни. Три полицейские машины, поставленные под углом, перекрывали движение на двух полосах. Огни «скорой помощи» были видны чуть дальше. Небольшая японская машина, марку которой уже невозможно было определить, съезжая с моста, въехала в бок длинному вытянутому лимузину. Полдюжины молодых людей в смокингах и женщины в вечерних платьях стояли на тротуаре, дрожа от холода, в то время как бригада врачей «скорой помощи» пыталась оказать помощь водителю японской машины.