значила эта схватка – и чем она обернётся теперь для Хиллэса. Риверте даже не стал лично

встречаться с королём Эдмундом, чтобы принять капитуляцию. Его белый конь подбежал

к нему, Риверте вскочил в седло и ускакал, оставив герольдов договариваться о деталях

сдачи Тэйнхайла.

Одной из деталей было непременное предоставление Вальене высокородного заложника.

Риверте понимал, что вырванная им победа, хотя и оказалась поразительно стремительной

и бескровной, должна получить несколько более веские гарантии, чем устная присяга. Но

всё это было позже, а в то сырое, холодное утро Уилл стоял на крепостной стене, глядя,

как человек, только что убивший его отца, отирает клинок от его крови, и пытался

представить себе выражение лица этого человека. Это было трудно, потому что Риверте

так и не поднял забрала. Уилл хотел, чтобы он сделал это, и в то же время не хотел.

Ни позже в тот день, ни после, на похоронах, он больше не мог молиться. Казалось, даже

те нелепые и неуклюжие слова, которыми он взывал к богу раньше, теперь напрочь

вылетели у него из головы.

Небольшая пирушка, которую, по его собственным словам, затевал хозяин Даккара,

грозилась вылиться в пугающе масштабное мероприятие. Из окна отведённой ему

комнаты Уилл видел возобновившуюся суматоху во дворе. На самом деле он подошёл к

окну, чтобы проводить взглядом брата Эсмонта, удалявшегося от ворот верхом на своём

муле; его сопровождающий, грузный стражник без признаков разума на лице, ехал рядом

с ним на кляче, немногим лучшей мула. Уилл кусал губы, глядя на две эти человеческие

фигурки, удалявшиеся прочь и быстро таявшие в пелене тумана, ещё больше

сгустившегося после дождя. Теперь он остался один. Совершенно один, и ему следовало

подумать, что делать дальше – это в любом случае гораздо лучше, чем стоять, глядя, как

исчезает в тумане силуэт его единственного друга, и проклинать свою злую судьбу.

Комната, отведённая в замке Даккар заложнику от королевства Хиллэс, была много

лучше, чем Уилл мог ожидать после оказанного ему приёма. Он вообще бы не удивился.

если бы его посадили в подземелье и приковали к стене, но Риверте, похоже, некоторым

образом всё же заботился о здравии и комфорте вверенного его заботам хиллэсца.

Комната была просторной, светлой и хорошо протопленной. Когда Уилл вошёл и увидел

свои сундуки, которые успели поднять в его отсутствие, в камине уже весело полыхал

огонь, а большая кровать с балдахином была застелена свежими простынями. Ещё в

комнате были комод, секретер, стол со стулом и несколько кресел, а также толстый ковёр

на полу и несколько безделушек над камином; в углу виднелась маленькая дверь в

гардеробную. Во всех отношениях приятная жилая комната, уж всяко не хуже той, в

которой он жил в Тэйнхайле. «Теперь я живу здесь», – сказал себе Уилл и крепко стиснул

зубы, пытаясь взять себя в руки. Чёрная тоска крутила его душу безжалостной жилистой

рукой.

Он наконец переоделся с дороги в чистую одежду, которую привёз из дома. Голод крутил

желудок не менее жестоко, чем тоска – сердце, но Уилл твёрдо решил, что не унизится до

просьб. В конце концов, если его поселили в таких покоях, то вряд ли станут морить

голодом. И в самом деле – довольно скоро к нему заглянул слуга и спросил, не нужно ли

ему чего-нибудь и не голоден ли он. Уилл попросил воды для умывания и утвердительно

ответил на второй вопрос. Довольно скоро ему принесли полный обед и хорошее вино.

Уилл сел у окна и неторопливо поел, нарочно сдерживая желание жадно накинуться на

еду. Он подозревал, что сдержанность и умение контролировать свои порывы немало

пригодятся ему в самом ближайшем будущем.

Сперва он решил провести остаток вечера в своей комнате – он сильно устал, к тому же

ему вовсе не хотелось столкнуться в коридоре с одним из многочисленных гостей Риверте

или, чего доброго, с ним самим. Однако шум и гам, стоявший в коридоре, доносившиеся

отовсюду окрики и брань совершенно отбили у него сон. Да и, правду говоря, он был

слишком возбуждён, чтобы быстро уснуть – незаглаженное оскорбление, нанесённое и

ему, и, главное, брату Эсмонту, горело в нём мрачным огнём, не давая отвлечься. К тому

же, оставаясь на месте в одной комнате, Уилл особенно остро чувствовал себя пленником.

Устав наконец от борьбы с собственными противоречивыми желаниями, он подошёл к

двери и осторожно выглянул в коридор.

Было уже совсем поздно, никак не меньше девяти вечера, и шум в коридорах улёгся.

Теперь сдержанный, но непрерывный гул голосов и музыки доносились снизу, видимо, из

бальной залы, где Риверте затеял свою «небольшую пирушку». Гости уже спустились

вниз, служанки и камергеры перестали носиться с поручениями, и в спальном крыле замка

Даккар наконец установилась относительная тишина.

Уилл вышел, прикрыл дверь в свою комнату и побрёл по коридору.

Иногда он останавливался возле той или иной двери и прислушивался, а не услышав

голосов и шума, пытался дёргать за ручку. Большинство дверей были заперты, некоторые

вели в спальни, похожие на его собственную. Слуги, иногда пробегавшие мимо, не

обращали на него никакого внимания. Уилл дошёл до конца коридора и, немного

помедлив над лестницей и убедившись, что никто из здешних господ не находится к ней

слишком близко, спустился на этаж ниже.

Едва он ступил с последней ступеньки, как его едва не сшиб с ног паж, выбежавший из

открытой двери.

– Прошу прощения, монсир! – выпалил он на ломаном вальендо – по его смуглой румяной

коже и курчавым волосам в нём можно было признать уроженца Асмая.

– Ничего, – успокоил его Уилл и добавил: – Лорд… то есть сир Риверте внизу, с гостями?

– Да, он послал меня, чтобы я принёс вот это, – паж вскинул руку и потряс увесистым

томом, который держал в руке; в другой руке у него была свеча, и в её свете Уилл успел

заметить на обложке книги весьма малопристойное изображение обнажённой девицы. Он

поспешно отвёл взгляд и, чтобы скрыть смущение, спросил:

– Это библиотека?

– А? О, да, библиаттика, – смешно коверкая слова на асмайский лад, ответил паж. – Прошу

прощения, монсир, сир Риверте велел немедля…

– Беги, – сказал Уилл. – Только оставь мне свечу, если можешь, – что паж охотно и сделал.

Уиллу нравились библиотеки. Очень сильно нравились – не меньше, чем Роберту

нравились казармы и оружейные, и, может, в той же степени, в какой Риверте нравилась

охота. Уилл не любил ни охоту, ни войну. Он любил читать, изучать неизвестные языки,

знакомиться с мыслями людей, живших многие века назад и умудрявшихся говорить со

своими потомками из глубоких могил. В нём вызывали благоговение их строгие голоса,

доносившиеся до него с пергаментных страниц. Увы, никто не мог разделить с ним это

чувство – только брат Эсмонт, но брат Эсмонт теперь уже был в нескольких милях от

Даккара.

А жаль – он бы по достоинству оценил местную библиотеку. Уилл удивлённо подумал,

что в графе Риверте никто не заподозрил бы библиофила – однако походило на то,

учитывая, какое огромное количество книг он у себя хранил. Уилл прошёлся вдоль стены,

плотно уставленной шкафами, битком набитыми драгоценными свитками, потом

нерешительно протянул руку, вытащил один том наугад, взглянул на обложку – и глазам

своим не поверил. Это было «О природе и сути вещей» мэтра Альбила, редчайший

философский труд. Во всём мире насчитывалось не больше пяти копий этого шедевра. И

одну из них Риверте держит у себя в библиотеке рядом с книжонками, на переплёте

которых выгравированы фривольные картиночки! Вздрогнув от этой мысли, Уилл

поставил книгу на место. Ему не хотелось сейчас читать – он не смог бы углубиться в