— Что, замерзли? — спросил он женщину.

— Нет, ничего. Я тепло одета.

— Вы давно здесь живете?

— Давно. Отец после революции сюда переехал, так и живем с тех пор. Я здесь родилась, — охотно ответила дежурная.

— Вы русская?

— Русская. Почему вы спросили?

— Просто так. Здесь, кажется, немцы живут.

— Да. Много немцев. Раньше здесь была немецкая колония.

— Вы работаете?

— Да, на заводе.

— Отец ваш тоже работает?

— Нет, он ушел в ополчение. Муж в армии, два брата на фронте…

Бураков затеял беседу, чтобы разузнать о живущих здесь немцах.

В это время в небе вспыхнули узкие лучи прожекторов и принялись шарить между звездами.

— Опять, что ли, налет? — проворчал Бураков.

— Чего они добиваются?

— Хотят напугать, посеять панику.

— Напугать?.. В наш завод немцы две бомбы сбросили, ну так что… напугали? Работать стали еще лучше, еще больше…

Послышались шаги, и какой-то высокий человек вынырнул из переулка. Дежурная решительно направилась к пешеходу.

— Предъявите ночной пропуск, — спокойно сказала она.

— Какой там еще пропуск! Пусти-ка… Я тут живу, — недовольным тоном пробасил он.

Бураков ждал, что произойдет дальше. Голос человека был ему знаком. Это был, без сомнения, шофер, получивший письмо для однорукого.

— Гражданин, предъявите пропуск или я вас отправлю в милицию, — твердо сказала дежурная.

— Ты? Меня? В милицию? — со смехом переспросил шофер. — Да как же это ты сделаешь? Я же тебя, как муху, могу одним щелчком… Хочешь?

Шофер уже протянул руку, но в это время услышал из темноты предостерегающий голос Буракова.

— Эй, ты!.. поосторожней, а то неприятностей не оберешься. Иди, куда идешь.

Шофер опустил руку и, немного помолчав, миролюбиво произнес:

— Да я уж дома! — Поднявшись на крыльцо, он сильно забарабанил в дверь кулаком.

Дежурная хотела было снова потребовать пропуск, но Бураков остановил ее: не надо!

Молча, она наблюдала за шофером. Он постучал еще раз, потом в доме что-то скрипнуло, и раздалось невнятное бормотанье.

— Свои. Это я, Семен, — громко ответил шофер. — Петр Иванович у вас? Срочное дело есть.

Звякнул засов, заскрипели петли двери, снова загремел засов и, наконец, все стихло.

— Не знаете ли вы, где есть поблизости телефон? — спросил Бураков дежурную.

— На почте есть.

— Это далеко. Придется в совхоз итти, — в раздумьи сказал Бураков. И неожиданно спросил, — Как зовут вас?

— Валя.

— Скажите, Валя, вы давно на заводе работаете? Вы, член партии?

— Я комсомолка.

— Хорошо, — сказал он. — Есть очень важное дело. Я должен пойти позвонить по телефону. Могу я просить вас посмотреть за домом? Если этот тип выйдет один или с кем-нибудь, потребуйте опять пропуск и посмотрите, кто с ним идет. Я быстро вернусь.

Звонить Буракову, однако, не пришлось. В конце улицы зашумела машина, и узкий луч, через щель замаскированной фары, скользнул по домам. Бураков торопливо вытащил из кармана электрический фонарик, зажег его и замахал из стороны в сторону. Большая, крытая машина затормозила и остановилась в нескольких шагах от Буракова.

— Что это значит? — спросила с удивлением Валя.

— Пожалуйста, идите теперь на свой пост, — вежливо, но нетерпеливо сказал Бураков.

Из кабинки машины вышел плотный, высокий человек и приветливо похлопал по плечу Буракова.

— Ну что, замерз?

— Ничего. Уже успел согреться, товарищ майор. Минут пять тому назад пришел шофер. Тот, что с одноруким.

— Вот как! Значит, мы только-только успели. Который дом?

— Вот этот.

— А что за домом?

— За домом небольшой двор, сарай, а дальше огород. Огород выходит на параллельную этой улицу. Справа и слева забор.

— Много их в доме?

— Не могу сказать.

— Возьми половину людей и оцепи дом. Стрелять в крайнем случае и только в ноги.

По приказу майора из машины вылезли красноармейцы. Одни скрылись в переулке, другие расположились на улице, около дома колониста.

Когда шофер ввалился в дом, там все спали. Впустившая его старуха — жена хозяина, ворча поставила на стул ночник и ушла за перегородку.

В комнате, около стола, спал на пышной перине однорукий.

Шофер потряс его за плечо.

— Что такое? — спросил он, поднимаясь и засовывая руку под подушку.

— Это я, Петр Иванович, Семен, — шопотом сказал шофер, присаживаясь на край перины.

Узнав Семена, инвалид снова лег.

— Ну, зачем пожаловал?

— Неприятности, Петр Иванович… — И шофер торопливо рассказал как он обнаружил в машине мальчика, как тот прикинулся „своим“, а потом, вместо того, чтобы лечь спать, куда-то исчез.

— Почему же ты решил, что он „свой“?

— Он же мне, Петр Иванович, пароль сказал, все как полагается — спросил время и насчет покурить. Я думал, что вы ему объяснили, когда он письмо носил.

— Причем тут письмо! Я его не знаю и ничего не говорил.

— Может быть, Воронов ему сказал? — предположил шофер.

— Воронов не станет первому встречному мальчишке доверять. Тут что-то другое. И письмо Воронова совсем бессмысленное, — рассуждал шопотом однорукий. — Ведь не случайно полоска на окне оказалась сорванной…

— Может быть, тот человек как-нибудь сообщил… искал подходящих людей, — высказал шофер догадку.

— Чушь! Тот человек был в городе всего два дня. Он сейчас далеко за фронтом и войдет в Ленинград вместе с немецкой армией. С какой стати ему связываться с мальчишками. Это ты, наверное, что-нибудь напутал.

— Да что вы, Петр Иванович! Не такое время, чтобы путать. Я же понимаю, что малейшая оплошность и конец…

Догадки и предположения шпионов прервал сильный стук в дверь. Оба вскочили и с тревогой переглянулись.

Однорукий, осторожно ступая, чтобы не скрипнула половица, вышел в сени. Он прильнул глазом к щели почтового ящика, специально для этого устроенного. В темноте он разглядел гостей: трех мужчин.

Все стало ясно опытному шпиону: побег загадочного мальчика, и полоска на окне Воронова, и его странное письмо. Однорукий вернулся в комнату и, плотно закрыв за собой дверь, громко сказал:

— Вставайте! Облава! Одевайтесь!

Стук повторился. Зажгли свет, и все обитатели дома, на ходу одеваясь, собрались вместе. Их оказалось пять человек: хозяин дома, обрусевший немец, его жена, сын и двое гостей — шофер и однорукий. Мужчины хмуро смотрели на однорукого, пока он надевал сапоги. Снова раздался настойчивый стук.

— Идите, Матильда Вильгельмовна, — приказал однорукий, — спросите кто там, и скажите, что мужа дома нет.

Старуха послушно направилась в сени.

— Кто там?

— Откройте, гражданка… как вас, Матильда Вильгельмовна.

— Кто вы такой?

— Неужели по голосу не узнали? Участковый инспектор.

— Приходите лучше утром. Мужа дома нет…

— Откройте. Важное дело.

— Я разбужу сына, пускай он вам открывает. Подождите несколько минут.

Когда старуха вернулась в комнату, однорукий был уже одет. Все осматривали пистолеты.

— Собирайтесь. Нужно уходить.

— Я никуда не пойду, — твердо заявила старуха.

Шпион прищурился и посмотрел на нее долгим холодным взглядом, но спорить не стал.

— Ваше дело, Матильда Вильгельмовна, а мы уйдем, пока время есть. Дверь не открывайте. Пускай ломают, — распоряжался однорукий.

Гуськом, с одноруким во главе, мужчины направились в сени. Они осторожно спустились во двор, открыли двери хлева, где стояла корова и несколько овец. Отсюда, через узкое окно хлева, можно было пролезть в огород и выйти на соседнюю глухую улицу.

— Карл, а где у тебя спрятаны те чемоданы? — тихо спросил однорукий.

— Под полом, между бочек. Взять их?

— Нет. Пускай остаются. Я с Семеном вернусь на несколько минут в дом. А вы выньте раму из окна. Только не шумите.

Шпион с шофером вернулись в дом. На кухне, около плиты, они откинули тяжелую крышку погреба и с лампой-ночником спустились в подпол. Здесь лежали мешки с картошкой, овощи, на полках стояли банки всевозможной величины, на земляном утрамбованном полу — бочки с квашеной капустой. Между бочками они сразу нашли три коричневых одинаковых чемодана.