— Ну-ну…

— Тебя с собой не возьмем, даже не проси. Ты нудный.

— Больно надо!

— Гоша! Я тебе говорила! Не бери тяжелые шары. Ты хочешь сорвать спину?!

— Люся, прекрати кричать. На нас смотрят.

— Я тебе три раза сказала. Три! А ты меня не слушаешь! Как тебе еще объяснять?!

Они стоят и ругаются в самом начале дорожки для боулинга. На них не просто смотрят. Вокруг уже собрались зрители.

— Зато я выбил страйк.

Она глубоко вздыхает, пытаясь успокоиться, при это все без исключения взгляды окружающих прикованы к тому, как поднимается и опускается грудь в вырезе бирюзового джемпера.

— Я сейчас… влеплю тебе такой страйк, что мало не покажется! Вот честное слово!

— Как это?

— Подзатыльником!

— Люся! — он качает головой. — Это же не наш метод!

— Гоша! Я тебя…

Он приподнимается на носки и легко целует ее в губы. Дискуссия тут же прекращается. Гоша наслаждается ее замешательством, Люся пытается что-то сказать, кто-то из окружающих аплодирует.

— Твой бросок, Лютик.

У нее такой взгляд, что он благоразумно отступает на пару шагов назад. Этот фрейм Люся заканчивает прочерком.

— Как вечер прошел?

— Все хорошо, мамуль.

— Люсенька…

Люда прекрасно знает, что означает этот нерешительный, будто извиняющийся тон. И рано или поздно ее будут допрашивать. Неизбежно.

— Да, мам?

— Ну, а как у вас… вообще?

— Вообще — прекрасно.

— Люся, он хороший человек… вроде бы…

— Людмила, что у него за интерес к тебе? Жениться будет? — подоспела тяжелая артиллерия в виде бабушки.

Люся преувеличенно громко вздыхает. Все это было б так смешно, когда бы ни было так утомительно.

— Это я… я замуж не собираюсь.

— Почему это?! — обе ее надзирательницы, хором.

— Потому что он мой друг. И только друг.

— Чушь! — бабушка безапелляционна. — Выдумала тоже, друг какой-то! Какой мужик будет ради дружбы женщину обхаживать?

Люся качает головой. Объяснять бесполезно.

— Люська, китайского болванчика не изображай! Я жизнь пожила, знаю! Не станет мужик без повода время тратить! Так что не ври — себе и нам.

— Да думайте, что хотите, — устало говорит она. — Я вам свое мнение сказала.

Новый год она встретила обычным манером — дома. К ним с мамой и бабушкой еще присоединилась соседка, Лидия Тимофеевна. Шампанское Люся привычно открыла сама — научилась, куда денешься, если мужиков в доме отродясь не бывало.

Три кумушки, выпив по бокальчику игристого, разрозовелись, все что-то бурно обсуждали — новости, чужих детей, речь президента, новогодний огонек. Все как всегда. А сама Люся вскоре после полуночи пошла на улицу, прихватив Пантелеймона. Монька громко лаял на фейерверки и пытался лезть целоваться к прохожим. Такой порыв здоровенного ротвейлера ценили далеко не все, но народ был уже подвыпивший, поэтому Монти даже пару раз удостоили званием «Ой, какая милая собачка». Через час они вернулись назад, порядком оглохшие и надышавшиеся пороховыми газами. Все, теперь спать. Ей завтра на работу.

— Людмила, это никуда не годится! — ее перед выходом из дома бабушка кормит поздним завтраком. И это отнюдь не вчерашние салаты, а свежие оладьи. — Ну, ты что, не человек, что ли? У всех праздники, а ты первого января на работу!

— Ну и что? — пожимает плечами Люся. — Я выспалась, времени вагон. Всего один клиент. Все лучше, чем на диване валяться и в телевизор смотреть.

— Тебе иногда можно и поваляться!

— Вот вернусь и поваляюсь, — обещает Люся.

— Кому там так приспичило, что аж невтерпеж? — бабуля кладет ей на тарелку еще пару оладий. — Али помирает кто?

— Не помирает. Но надо. Хорошему человеку.

— Хорошего человека не Георгием зовут случайно?

Людмила вздыхает. Они от нее не отстанут. А что будет, если этим двоим сказать, что у Георгия есть еще брат… От которого, как раз, в отличие от Гоши, что-то екает внутри… Тогда ее точно съедят! Лучше молчать и не признаваться. Им. И себе.

Она выехала из дому с запасом, но первого января дороги пусты. В итоге оказалась в «Синей звезде» на пятнадцать минут раньше того времени, на которое они договаривались с Гошей. Не в машине же сидеть?

Дверь ей открыл Григорий. На нем вполне приличные спортивные штаны и ярко-красная футболка. Но волосы на голове выглядят так, будто он только что с постели, на лице — двухдневная щетина. Стоит, привалившись к дверному косяку, сложив на груди свои огромные ручищи. Разглядывает ее, в квартиру пропускать не торопится. И, сначала — молчит. А потом:

— Ну, здравствуй… Дедушка Мороз.

Люся невольно улыбается. Такое обращение ее нисколько не удивляет — на голове у нее красный колпак из искусственного меха с белой отделкой по краю и таким же помпоном. Ну, а что, Новый Год же! И настроение у нее отчего-то удивительно хорошее. Какое-то и в самом деле праздничное. И она решает ему подыграть.

— Ну, здравствуй… Гриша.

У него слегка выгибается бровь, но он отвечает ей в том же тоне:

— Ты принес мне подарок, дедушка?

Он шутит с ней? У Григория Сергеевича есть чувство юмора? Сейчас проверим.

— А ты был хорошим мальчиком, Гришенька?

— Нет, — качает он головой, все так же подпирая плечом косяк. — Если честно, то не был. Даже больше — совсем плохим… мальчиком был. Совершал всякие нехорошие поступки.

Он все это говорит без тени улыбки. Шутка как-то перестает быть шуткой.

— Нууу… Гриша, ты же понимаешь… плохим детям Дед Мороз не приносит подарков.

— Понимаю, — кивает он. — Да я и не жду, собственно. Ладно, что мы в дверях-то стоим? — отступает назад, в коридор. — Давай, дедушка, заходи…те.

Люся проходит в квартиру слегка растерянная. А он вдруг неожиданно продолжает их шутливый диалог:

— А ты где, — проводит ладонью по своей небритой щеке, — бороду-то посеял, дедушка?

— Пропил, — смеется Люся, стягивает колпак и кладет его на полку.

— Ай-ай-ай, как это нехорошо — говорить такое детям, — он усмехается и тут же отводит взгляд от рассыпавшегося по плечам каштанового великолепия.

— А где Гоша?

— В душе. Сказал, что хочет быть для своего Лютика чистеньким и вкусно пахнущим.

Люся не успевает подобрать слова для ответа — за стеной стукает дверь и спустя пару секунд в коридор выходит Гоша, вытирая голову полотенцем. У Люды «дежа вю», хорошо хоть, в этот раз мужчина одет.

— Лютик! С Новым Годом! — она еще не отошла от Гришиного приветствия, а теперь вот Георгий: вдруг обнимает ее крепко, целует в щеку. Она может только глазами хлопать, растерянно глядя на него. Стоящий рядом Григорий удивлен едва ли не больше. И, кажется, чем-то недоволен.

— Так, где-то тут у меня был твой подарок… — Гоша роется на открытых полках шкафа-купе, пока Люся пытается прийти в себя от странного поведения обоих братьев, а Григорий переводит мрачный взгляд с нее на Гошу и обратно. — А, вот он! Держи!

Подарком оказалась фигурка голого купидона с луком, колчаном и крылышками. Петля, точащая из головы пухлика, намекала на то, что композиция должна куда-то вешаться. Например, на зеркало заднего вида.

— Это тебе в машину, — слова Гоши подтверждают ее догадку.

— Спасибо. Симпатичный.

— Можно? — Гриша забирает у нее фигурку. Разглядывает. — Кого-то он мне напоминает… — расчетливо смотрит на брата.

— Ну, разве что улыбкой, — наклонив голову, Люся тоже смотрит на фигурку в Гришиной руке.

— Вообще я имел в виду другое… Не улыбку.

— А что? — недоумевает Люся.

— Ну… такой же маленький… гхм… эээ…

— СВИДЕРСКИЙ! — Гоша локтем заезжает брату в бок. — Оставь свои сальные шуточки для мастерской! И вообще — отдай Люсе ее подарок!

Григорий лишь потирает бок и довольно улыбается.

— А у меня тоже есть для тебя подарок, — Люся вспоминает, чем может сгладить этот момент. — Держи, — достает из сумки обернутую в фольгу фигурку.