Следовало признать, что план развлечься и не страдать от скуки в одиночестве с треском провалился. В одиночестве страдать от нее было куда как лучше, чем в компании напыщенных благопристойных и до скрежета зубовного унылых болванов, составлявших местное светское общество. А ведь «вечер танцев» звучало так многообещающе! Лестер уже было решил, что маркиз Гринмаркский — человек веселый, раз устраивает эти самые вечера каждую декаду в предновогодний месяц. Но танцы тоже были унылыми, хоть и немного веселее разговоров, от которых хотелось напиться и пойти утопиться в озере. Но Лестер благоразумно воздерживался даже от первого, и даже от того, чтобы встрять в беседу, покуда его не вывел из себя плешивый тип, который, размахивая бокалом пунша, вещал:

— И трудно найти во всей Логрии лучший образец морали, чести и благопристойности, нежели наше правящее королевское семейство. И вот в чем причина процветания нашей страны: оно зиждется на короле и королеве, как высочайшем примере для подданных! И те, в стремлении своем к нему приблизиться, приумножают славу Логрийской империи.

— Вас послушаешь — так впору начать думать, что королевское семейство достигло таких высот благопристойности, что не ест, не спит и в уборную не ходит, — не собираясь скрывать язвительного тона, сказал Лестер.

Уж кому-кому, а принцу Аквилонскому о нравах и благопристойности королевского семейства было известно если не все, то многое. Впрочем, плешивому об этом было лучше не рассказывать. Как и о собственном титуле. Он был в Альбии инкогнито и хотел оставаться неузнанным. Однако препираться с подобострастным кретином это совершенно не мешало.

Плешивый тип начал краснеть, бледнеть и наконец смог выговорить:

— Да как вы смеете! Что позволяете себе вы, нахальный выскочка? Как вы можете говорить такие ужасные вещи в приличном обществе, да еще и о правящей семье!

«Слышали бы вы, что о королевской семье говорит мой дядюшка герцог Флинтмаркский, вас бы удар хватил», — подумал Лестер. Тот в кругу семьи ругался хуже портового грузчика. Согласно концепции плешивого, в Логрии от этого должны были наступить засуха и голод года на три, не меньше. Раз уж благополучие страны зависит от благопристойности монаршей семьи.

— И что же я неприличного сказал? Про уборную? Но что в этом такого? Всем людям нужно ходить в уборную. Или здесь есть те, кому не нужно? Тогда покажитесь, проклятые зомби! — Лестер обвел взглядом толпу, которая постепенно стекалась поглазеть на скандал. И то верно: когда такая скукотища, ссора — хоть какое-то развлечение!

— Ах, — сказала одна из дам, а потом томно и нарочито упала в обморок.

Судя по позеленевшим лицам парочки стоящих рядом ее подруг, они очень пожалели, что не додумались до этого первыми. Часть общества захлопотала вокруг обморочной, а плешивый тип выпятил грудь и постарался, как можно более грозно нахмурив брови, сказать:

— Вы, хам, из какого вообще дикого леса вы в наше прекрасное приличное общество явились, что такое себе позволяете?

— Я себе позволяю намекнуть вам, — невозмутимо ответил Лестер, — что благосостояние державы зависит не от благопристойности монарха, а от его интеллекта и способности управлять государством. А от одной благопристойности без ума и понимания выходят только благоглупости вроде тех, которые вы нам тут вещаете.

Плешивый начал раздуваться и тут одна из престарелых дам воскликнула:

— Ах, хватит ссориться, давайте лучше попросим мисс Гринмарк нам сыграть!

— Просим-просим! — поддержали ее некоторые гости.

Лестер повернулся туда и увидел как девица со смоляными волосами, которая с улыбкой смотрела на него, потупилась и сказала:

— Ах, что вы, зачем столько слов! Я с удовольствием развлеку вас своей скромной игрой.

«Мисс Гринмарк… дочь маркиза?..» — подумал он, но тут же припомнил, что у маркиза только двое сыновей. Племянница, выходит. Прехорошенькая, и к тому же резко отличающаяся в лучшую сторону о сборища местных ханжей. Она смотрела на него с улыбкой, подумать только! Не стала падать в обморок, шокированно бледнеть или возмущенно краснеть вместе со всеми, а нашла в его выходке какое-то веселье. Лестер уже был готов предложить ей самую теплую дружбу. Он бы и больше предложил, но вряд ли его предложения, хм, более интимного характера окажутся в ее вкусе. И еще он совершенно точно собирался послушать, как этот гринмаркский цветок музицирует. Надеясь, что не хуже, чем улыбается. И поспешил вместе со всеми в первых рядах к роялю.

Для начала девушка выбрала очень печальную пьесу, которую исполняла с большим чувством. И Лестер, который еще несколько минут назад пламенно раздражался на местное общество, полностью отдался этой одновременно легкой и глубокой тоске, которую мисс Гринмарк так пронзительно передавала в музыке. О, юная маркиза умела быть выразительной в исполнении, как немногие! А уж Лестер исполнителей повидал немало. И теперь замер в самом неподдельном восхищении. Закончив, она обвела присутствующих чуть затуманенным взглядом и сказала:

— О, давайте лучше я сыграю что-то танцевальное! У нас же танцевальный вечер, в конце концов! Мазурку? Или, может, польку?

— Вальс, — предложил Лестер, уже представивший, как заиграет мелодия в ее исполнении. Какой-нибудь жизнерадостный, в противовес прошлой пьесе. Он не сомневался — мисс Гринмарк наполнит и его нужным настроением тоже.

— В самом деле, отличная идея! — она улыбнулась Лестеру и объявила: — Вальс «Зимнее утро».

И снова заиграла весьма бегло. Чувствовалось, что она много играет. «Зимнее утро» было удивительно подходящим для нынешнего времени года, и, как Лестер предполагал, настроение мисс Гринмарк создала мелодией моментально — он будто попал со скучной вечеринки на настоящий хороший новогодний праздник. Даже танцевать впервые за вечер захотелось. Он бы, конечно, саму молодую маркизу и пригласил, если бы она не сидела за роялем… Но, возможно, потом?.. «В танцах ничего такого нет, это хороший повод для знакомства», — мысленно сказал себе Лестер. Хотя, по правде, его собственные реакции на девицу Гринмарк уже начинали его беспокоить. Не имел он, член королевской фамилии, права влюбляться в кого попало. А еще больше не имел права влюблять этих кого попало в себя и потом разбивать сердце. Потому что о помолвке даже речи пойти не может. Но один танец — это ведь ничего страшного! Они могут стать с маркизой добрыми приятелями… Лестер немедля замечтался. И о танце, и о том, что они бы могли гулять среди местных холмов и рощ, в приятном обществе друг друга. Одинокие прогулки ему уже порядком наскучили, потому он и притащился на вечер танцев к маркизу. И уже отчаялся найти себе компанию тут, как вдруг ему, будто высшее благословение, явилась мисс Гринмарк.

Другие молодые люди меж тем воспользовались случаем потанцевать и пары закружили по залу. Лестер поглядывал на них с легкой завистью: танцевать с прочими ему не хотелось, и раз уж маркиза играла, он снова возвращался взглядом к ней, к ее вдохновенному лицу. Она легко и светло улыбалась, но в этой улыбке, как и в радостной певучей мелодии, Лестеру чудился скрытый драматический надрыв. Он пытался уловить его, но тот ускользал, и Лестер, мотнув головой, снова переводил взгляд на публику. Гости постарше предпочитали чересчур легкомысленных вальсов не танцевать, дамы чинно обмахивались веерами, а мужчины стояли, заложив руки за спину. Будто похоронный оркестр слушали, а не юную девицу, играющую для танцев. И это усугубляло наваждение Лестера: ему все сильнее чудилась за внешней жизнерадостностью скрытая трагедия, особенно когда мелодия вышла к кульминации, и мягкие легкие звуки стали пронзительными, надрывными — теперь он больше не косился на гостей, снова весь целиком обратившись в слух и глядя лишь на исполнительницу. Она играла, все так же отдаваясь музыке, а когда вальс закончился, смущенно поблагодарила за аплодисменты и, будто спасаясь от комплиментов, скользнула в дальний уголок.