— А чего искали? Возможности поступить в Меровинг? — голос Ригеля неожиданно прозвучал резче. — Так вы — в Меровинге. Искали бы Истины, может быть, были бы в Истине.

— Как это Невер с вами общается? — вырвалось у Хамала. На миг он смутился и пожалел об этих словах, но тут же нашёлся. — Кстати! Он говорил вам, что у покойной пропали драгоценности?

— … Что?! У Лили?

— Да. Девицы, её соседки, решили, что в её спальне может быть что-то, указывающее на убийцу, позвали Сирраха и обыскали комнату. Риммон утверждает, что кроме истёртого тапка и дохлой мыши там ничего нет. А девицы говорят, что её камни стоили целое состояние. Не лгут, кстати. Многие её украшения сделал мой дед, Абрахам Хамал. — Гиллель хотел что-то добавить, но в это мгновение дверь, с грохотом ударившись о стену, распахнулась настежь.

На пороге, полуголый и разъярённый, похожий на мраморную статую любовника Афродиты бога Арея, стоял Морис де Невер. Его кудри шевелились, как змеи на голове Горгоны, огромные голубые глаза метали искры. Ригель и Хамал в изумлении поднялись. Невер с силой захлопнул за собой дверь, при этом простыня, которой он был обёрнут, свалилась на пол. Эммануэль смущённо отвернулся, а Хамал, напротив, внимательно вгляделся в Мориса и неожиданно расхохотался. Взбешённый Морис замер, а Хамал продолжал хохотать, рухнув в кресло, сотрясаясь всем телом, и то и дело вытирая выступавшие на глаза слёзы. Обмотав вокруг себя простыню, Невер плюхнулся на тахту и неожиданно тоже нервно рассмеялся.

— Прекратите, Хамал, — отсмеявшись, проговорил он, — и без вас тошно.

— Что случилось, Морис? — Эммануэль присел рядом.

Новый взрыв беспутного хохота Хамала помешал де Неверу ответить. Отдышавшись, Гиллель с издевкой процитировал:

Я люблю Горация, а вы, мсье де Невер?

— Я задушу вас, Гиллель!

— Что произошло? — повторил Эммануэль.

Хамал, всё ещё смеясь, зажёг несколько свечей, добавив света.

— Что! Этот вон понял уже…

— Я же не читаю твоих мыслей, Морис.

— Принимаю ванну, собираюсь обсохнуть и лечь спать. Вдруг из-за ширмы выскакивает Виллигут и лезет ко мне с поцелуями и признаниями в любви! Видели бы вы, что он пытался сделать! — Морис, трепеща, поморщился. — Мир как будто сходит с ума! Тоже мне — Гиацинт! А до чего гадок, и передать невозможно! Эти липкие руки, эти омерзительные губы… — Невер содрогнулся и неожиданно снова разъярился, — это мерзость!! Баб, что ли, мало? На кой черт мне его задница? — В ярком свечном пламени Морис выглядел таким неправдоподобно красивым, что, даже не имея никакой склонности к содомскому греху, любому хотелось бы прикоснуться к шёлку его золотых кудрей и погладить фарфоровую кожу. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что он — настоящий.

— Гиацинт… Вы-то уж точно Аполлон, мсье де Невер… — насмешливо заметил Хамал.

— Да будь оно всё проклято! Аполлон! Тот хоть за нимфами бегал…

— Кстати, не всегда…

Невер зло сплюнул.

— А что Виллигут? — Ригелю вся история показалась откровенно мерзкой.

— Откуда мне знать? Надавал я ему оплеух, вышвырнул в коридор, да и дело с концом! — Невер помолчал, и вдруг полушёпотом добавил, — весь месяц проходу мне не давал своими глупостями. Воистину, после l'Air Epais в него вселился дьявол…

Смех Гиллеля резко смолк, и голос прозвучал на октаву ниже.

— Откуда вы знаете о l'Air Epais?

— А вы?

Взгляды Гиллеля Хамала и Мориса де Невера скрестились, как две шпаги.

Неожиданно Морис вздрогнул, смертельно побледнел и, резко поднявшись на ноги, зашатался. Гиллель отпрянул, Эммануэль бросился к нему, но Морис отстранил его и замер, опираясь руками об стол. Кровь медленно прилила к его щекам. Он осторожно сел, глубоко вздохнул и несколько мгновений сидел с закрытыми глазами. Потом его глаза открылись — в них были недоумение и испуг.

— Что это со мной было?

Ответить ему никто не успел.

Вопль. Страшный, утробный, нечеловеческий вопль взорвал ночь и, прокатившись по аудиториям, коридорам, рекреациям и спальням Меровинга, звеня, опал на каменные плиты пола. Морис, Эммануэль и Гиллель в ужасе уставились друг на друга. Придя в себя, Ригель и Хамал ринулись в коридор. Многие спальни были уже открыты, в дверных проемах изумлёнными изваяниями застыли их сокурсники. В коридоре были Риммон и Нергал. Заспанный Митгарт стоял на пороге своей спальни. Дверь Мормо тоже открылась, и он выглянул в коридор.

— Кто тут орёт по ночам?

— Кричали там, — Риммон показал на выход из коридора.

У самого выхода оставалась закрытой только одна дверь — спальни Генриха Виллигута. Все нерешительно озирались, точно ждали повторения крика. Риммон медленно пошёл к закрытой двери. Все постепенно подтянулись за ним и столпились вокруг. Воспользовавшись этим, Морис де Невер незаметно проскользнул к себе и через минуту появился в толпе уже в домашнем халате. Гиллель Хамал ненадолго вернулся в гостиную Эммануэля и вышел оттуда с кочергой.

Риммон постучал в массивную дверь. Ни звука. Сиррах подергал ручку. Дверь была заперта.

— А точно кричали там?

— А где ещё?

— Ну, мало ли…

— Да ну вас всех, — Нергал раздвинул толпу. — Давай, Риммон.

Они с силой налегли на дверь, но тщетно.

— Митгарт, Невер, Мормо! Помогайте же…

Морис де Невер неподвижно стоял у стены в толпе и словно не слышал. Мормо сделал несколько шагов вперед, но его опередил Бенедикт Митгарт. Однако, выбить тяжелую дубовую дверь они не смогли и втроём. Они ещё стояли у двери, пытаясь отдышаться для нового штурма, когда Хамал, протиснувшись за их массивными спинами, вставил между замком и дверной рамой кочергу. Замок щелкнул, и дверь распахнулась. Хамал поспешно ретировался. Переступивший было порог Риммон замер, но напиравшие сзади сокурсники пропихнули его в комнату. Раскинув руки, Сиррах остановил их напор.

В трёх шагах от окна, возле стола, заваленного книгами и заставленного колбами, в чёрно-алой луже крови лицом вниз лежал Генрих Виллигут.

Был вызван куратор. Все подавленно молчали, стараясь не смотреть на распростёртое в крови тело. В комнате стоял спёртый воздух, в котором различимы были удушливые миазмы разложения и затхлая сырость погреба. Ригель отошёл к окну и, с трудом отодвинув заржавленный запор, приоткрыл раму. Хамал разглядывал книги и колбы на столе. Нергал и Митгарт шёпотом переговаривались. Риммон вышел, и лишь Мормо, сев на корточки около трупа, внимательно смотрел на покойника. Ноздри его трепетали. Морис де Невер, белее мела, стоял у стены с закрытыми глазами. В открытое окно светила луна, сияя, словно старинная монета червонного золота.

На Центральной башне пробило полночь. Пришли куратор, аббат Бриссар и декан. Труп перевернули, и вскоре обнаружилось, что кровь хлынула из ушей, рта и носа убитого. Нергал и Мормо унесли мертвеца в предбанник, где слуги, обмыв тело, не обнаружили на нём ни единой царапины. Все молча разошлись по своим спальням. По коридорам расползлась вязкая тишина. Морис де Невер и Гиллель Хамал, без слов понимая, что распоряжение декана сегодня можно безнаказанно проигнорировать, сошлись в гостиной Мориса. Молча выпили по бокалу мадеры. Никто не хотел начинать разговор, и в то же время оба понимали, что высказаться придётся каждому.

Хамал начал первым.

— Надеюсь, я буду правильно понят, если скажу вам, мсье де Невер, что меня немного тревожит возросший уровень смертности наших сокурсников в Меровинге.