— Я не разбираюсь в проблеме, — послушно повторил Авденаго. — Я тупой.

— Другое дело… Истинное изгнание заключается в том, что весь мир становится тебе отвратителен, — объяснил Моран и вдруг улыбнулся. — Теперь понимаешь? Все, что я любил, все, что мне было дорого, — все это в моих глазах искажено, испорчено, все кажется каким-то… неприемлемым. Я могу любить Истинный мир только в моих снах. Только в воспоминаниях я по-прежнему вижу его прекрасным.

Авденаго разглядывал узор на скатерти. Он даже не подозревал о том, что на самом деле случилось с Джуричем Мораном. До сих пор он считал, что Морана просто выставили за дверь. И то обстоятельство, что Моран не сделал ни одной попытки вернуться в Истинный мир с черного хода, вызывало у Авденаго снисходительное удивление. Вот это, блин, честность! А дело-то, оказывается, вовсе не в честности…

— Но теперь все это не имеет значения, — сказал Моран. — Я должен увидеть дочь во младенчестве.

— А вы не боитесь, что она покажется вам безобразной? — спросил Авденаго.

— Моя дочь? Безобразной? — Моран впился в него горящими глазами. — Ты соображаешь хоть, что говоришь?

— Соображаю… — без всякой снисходительности к себе или собеседнику ответил Авденаго. — Если из-за проклятия вас с души воротит от Истинного мира, стало быть, и ваша дочь не будет исключением.

— Да от собственных детей всегда тошнит! — сказал Моран. — Эка невидаль! В этом-то я не отличаюсь от любого другого родителя… Мне ли тошноты бояться? Тебя когда-нибудь тошнило?

— Мнократно, — кивнул Авденаго.

— Ну и?

— Что?

— Ничего страшного?

— В тошноте? — Авденаго задумался. — Да нет, пожалуй, — признался он. — Так, немного неприятно…

— Вот видишь, — разволновался Моран. — Ради дочери я как-нибудь вытерплю.

— Я вам не все еще рассказал, — сообщил Авденаго. — Возможно, терпеть не придется.

Моран насторожился:

— Продолжай. Конечно, я готов был пойти на любые страдания, но если есть возможность избежать…

— Да, — просто сказал Авденаго. — Вы можете вернуться совершенно легально. Проклятие будет снято.

— Способ? — потребовал Моран.

Авденаго полез в карман. Джурич Моран следил за ним с такой тревогой, словно ожидал, что Авденаго вот-вот вытащит по меньшей мере мегаядовитую змею. Черную мамбу, к примеру.

Но Авденаго извлек на свет листок бумаги.

— Вот способ, — сказал он, показывая бумагу Морану.

— Я должен что-то подписать? — осведомился Моран. — Накарябать расписку, что отдам этому кондоминиуму мои чемоданы с деньгами? Чего они хотят, эти кровопийцы?

— Они составили список артефактов, которые подлежат уничтожению.

— Список… чего? Что я должен уничтожить? — Моран хищно подобрался. — Где оно? Я его уничтожу.

Авденаго покачал головой.

— Речь идет о вещах, которые вы оставили в Истинном мире.

— Я уже говорил, что эти вещи использовались не по назначению, отсюда все беды. Люди глупы, да и эльфы не лучше. Заметь, ни один тролль не был замечен в…

Авденаго махнул рукой.

— Сейчас это не имеет значения. Вы почти у цели. Остался только один артефакт.

— Дай сюда, — Моран выхватил у него листок. Шевеля губами, прочитал список. Поднял взгляд. — Что такое «енифар» и почему это зачеркнуто?

— Енифар — имя вашей дочери, — сказал Авденаго.

Джурич Моран побелел, второй раз за день.

— Почему она зачеркнута? — проговорил он онемевшими губами.

И вдруг грохнулся в обморок.

Переписав это объявление в семнадцатый раз, Авденаго остро ощутил собственную смертность. Ту самую, где фигурировал транзистор с надписью «дорогому сослуживцу». С другой стороны, психи и заключенные лет по двадцать клеют коробочки — и ничего, как-то живут.

— Вы уверены, что на такую чушь кто-нибудь купится? — спросил Авденаго у Морана, когда тот в очередной раз подошел и нервно заглянул ему через плечо.

— Разумеется. Разумеется, — бросил Моран. — Пиши, не останавливайся. Нужно штук тридцать.

Он все еще был бледен. Авденаго здорово перепугался, когда Моран закатил глаза, сверкнув белками, тихо захрипел и обмяк на диване. В первое мгновение у Авденаго мелькнула глупая мысль: «Достоевского начитался — и вот пожалуйста, обзавелся падучей в подражание кумиру…» А потом Авденаго обнаружил себя на кухне с бутылкой уксуса в руках.

Он натер Морану виски уксусом, как нервной девице, похлопал его по щекам, принес ему горячего чая и возложил на его лоб холодный компресс. Все сразу.

Моран приходил в себя очень долго и, кажется, так до сих пор не оправился.

— Пиши, пиши, — говорил он. — Ты пойми, нам ведь нужно с гарантией.

— Если с гарантией, то должен я идти, — сказал Авденаго, откладывая фломастер. — Я найду этот чертов пергамент и все сделаю в наилучшем виде.

— Да, и погибнешь? — возразил Моран. — Я не имею права сокращать троллиное поголовье, а ты ценный экземпляр. И слишком много знаешь.

— От таких, кто слишком много знают, как раз и надо избавляться, — проворчал Авденаго.

— Это у людей, — указал Моран. — У троллей все иначе. Пора бы усвоить.

— Как вы это видите? — заговорил Авденаго, закончив восемнадцатое объявление. — Ваш план? Если уж я слишком много знаю, то дополнительная информация мне не слишком повредит.

— Для начала, ты отправишься в город и расклеишь объявления на водосточных трубах и заборах, — объяснил Моран. — Далеко в дебри не углубляйся. Людям не свойственно обращаться в конторы, расположенные в отдалении от района их проживания. Вот, кстати, еще один парадокс! Человек собирается в экстремальное путешествие на край света, но за путевкой предпочтет пойти на соседнюю улицу. Ты все понял?

— Да, — сказал Авденаго. — Я расклею объявления. Только вот какой дурак на это клюнет?

— А нам и нужен дурак, — сообщил Моран. — Такой, чтобы генофонд, в случае чего, не пострадал. Умник, понятное дело, по такому объявлению не придет…

— Ну, явится дурак, — тянул Авденаго, берясь за девятнадцатое объявление. — И что дальше? Как он сообразит, что ему делать в Истинном мире?

— Ему и не понадобится что-то соображать. Он получит от меня четкие инструкции, — сказал Моран. — Что отыскать и как с этим поступить.

— Ага, — сказал Авденаго. — Уничтожит он пергамент и опять устроит апокалипсис.

— Ну и что? — Моран пожал плечами. — Мы-то с тобой будем далеко оттуда.

— А ваша дочь?

— Надеюсь, и она тоже, — вздохнул Моран. Он потер лоб, как будто силясь что-то вспомнить, и покачал головой. — Имея дело с дочерьми, следует держать ухо востро. Никогда не знаешь заранее, чего ожидать от дочери. Вспомни хотя бы девчонок короля Лира!..

Авденаго сильно сомневался в том, что слоган «Любой посредственности — по средствам» возымеет хоть какой-то успех, но он явно недооценивал Джурича Морана и человечество в целом. После двух решительных девиц — одна из них была, кстати, облачена в камуфляжный костюм, — агентству наконец повезло: явился искомый «дурак».

Это был сравнительно молодой мужчина — «тридцати с малыим», как определил его возраст на глазок Джурич Моран. Среднего роста, с редеющими светлыми волосами и крупными залысинами на лбу, он производил двойственное впечатление: с одной стороны — явно приятный человек, а с другой — столь же очевидно ущербный. Как будто нечто (например, злая судьба) украли у него какую-то незначительную часть личности. Незначительную — да, но без нее личность кажется неполной.

Особенно это бросалось Морану в глаза, когда он сравнивал своего нового клиента с Авденаго. «Авденаго — конечно, гопник, — думал Моран, одобрительно облизываясь, — но он весь, целиком. А этот — со щербинкой. Очень, знаете ли, хорошо…»

— Вы, простите, к кому? — спросил Моран.

Впервые на памяти Авденаго он изменил своему обыкновению и вышел в прихожую к клиенту. Из этого факта Авденаго делал единственный возможный вывод: Джурич Моран не на шутку взволнован и намерен производить естественный отбор кандидатов собственноручно. Девиц, например, Джурич Моран сразу отбраковал. Выставил их ужасно грубо. Камуфляжнице, например, он сказал, что «экстремальные путешествия» не предназначены для женщин. Вторая пыталась объяснить, что у нее черный пояс, но Моран щелкнул ее по лбу и обозвал «дурочкой».