Узнав, что Джованна намерена остаться с подругами, откланялся.

Дома приказал подать чай и уселся перед камином, слегка улыбнулся, припоминая сказанные с таким странным оттенком слова девиц. Нельзя сказать, что Винченцо был опытен в любви. Он был ценителем красоты и временами укорял себя за это, всегда брезговал женщинами второго сорта и, если не мог получить лучшего, предпочитал лучше, сжав зубы, перетерпеть телесный голод, нежели спутаться с тем, что было ниже его. А нищета и вовсе заставила его вычеркнуть женщин из жизни: они стали не по карману. Привыкнув к сдержанности, он отвык проявлять и чувства. Но сейчас сердцем понимал, что нравится — и Катерине, и Елене. Девицы не гнались за богачом, ибо обе располагали прекрасным приданым, нет, он нравился им как мужчина. Эта мысль приобрела свойства вина и опьянила его. Он вспоминал их кокетливые улыбки, локон Катарины и глаза Елены. Теплый воздух, мягкое кресло, изменчивость огня в камине, запах чая увлекли его дух в сладостное блуждание…

— Позволю себе напомнить господину графу, что к семи часам его ждут в доме Чиньоло, — прервав его грёзы, тихо сказал Луиджи, бывший для него памятным листком. — Все готово.

Между тем девицы вернулись в дом Одескальчи. Джованна была по-прежнему молчалива, подруги же не уставали восхищаться умом и внешностью Джустиниани, его поступок с подвыпившим негодяем, приставшим к ним, был воплощением мужества и истинного рыцарства, а только что окончившаяся победой над Убальдини дуэль придала ему в их глазах ореол непобедимого героя.

Катарина показала подругам свое новое платье: белоснежное, оно удивительно подходило ее черным волосам. Она посетовала, что сапфиры, что она подобрала к нему, плохо смотрятся при свечах. Елена ревниво отметила, что такие камни гораздо лучше подойдут к ее синему платью, и жестко посоветовала подруге надеть рубины.

— Джованна, а какой цвет у мессира Джустиниани любимый? — с жадным любопытством спросила Катарина, — ему нравится белый? Он любит рубины или сапфиры?

Джованна пожала плечиком и поморщилась. Ей была неприятна болтовня подруг. Что они находят в этом наглом медведе? Джустиниани, абсолютно не замечавший ее, злил и раздражал синьорину. Он насмешливо показывал, что ничуть не нуждается в ее советах, вел себя с ней, как с несмышленой девчонкой. При этом она нехотя все же признала, что ошибалась в нем. Он не был ни кутилой, ни распутником, как рассказывал крестный. Скорее, Джустиниани был замкнутым человеком, но он смог перешагнуть через обиду, выделить ей приданое, это все же говорило о благородстве души, а вовсе не о развращенности. Она давно уже сожалела о своих грубых словах ему, но поделать было нечего: несмотря на ее попытки извиниться перед ним, он по-прежнему смеялся над ней.

Масла в огонь постоянно подливали подруги. Обе они были в восторге от мессира Джустиниани. Катарина после танцев у герцогини сказала, что более изящного танцора она не видела, а Елена уверяла, что мессир Винченцо — умный и порядочный человек.

— Он судит обо всем столь разумно и взвешенно, так учтив, спокоен и красив!

— Красив? — Джованна вовсе не находила, что Винченцо Джустиниани хорош собой.

Елена окинула ее недоумевающим взглядом.

— У него удивительно красивое лицо, сочетание мягкого благородство и рыцарственного спокойствия, как можно не заметить этого?

Джованна ничего не ответила.

…На балу у маркиза Джустиниани оценил великолепие платьев Катерины и Елены. Не мог не оценить. Стройная белокурая Елена была облачена в кринолин цвета звездного неба, черноволосая Катерина предпочла белый цвет. Девицы не отходили от него, кокетничали и заигрывали, заставляя его улыбаться и беся хозяина дома, затеявшего этот вечер только с целью познакомить его со своей дочерью. Надо заметить, что платье Розамунды ди Чиньоло было просто роскошным, однако, безупречная красота кружев, дороговизна ткани и идеальная точность пошива, увы, лишь оттеняли грубоватую шероховатость кожи и мелкие, лишенные выразительности черты девушки.

Винченцо сделал ей комплимент, но задерживаться рядом не стал. Не стал он задерживаться и у окна, где его поймал Энрико Петторанелло и познакомил со своей сестрой Джулианой. Как бы ни хороша была девица — родства с Петторанелло Джустиниани не хотел, он сказал несколько вежливых слов — и быстро ретировался.

Залы быстро наполнялись гостями, начались танцы. Девицы соревновались в красоте с Ариаднами, Галатеями и Дианами на фресках, кружившиеся пары дышали духами, полуоткрытые уста сверкали пурпуром, обнаженные плечи блестели. Винченцо быстро подошел к Елене, приглашая ее. Во время танца увидел у входа Глорию Монтекорато, но тут же и забыл о ней. Он танцевал то с Катариной, то с Еленой. Катарина Одескальчи напропалую кокетничала с ним, Елена была весела и игрива.

Неожиданно Джустиниани заметил Марию Убальдини, приславшую ему, видимо, по приказу брата, любовное письмо. Он по-прежнему выглядела болезненной. Ранение брата, возможно, усугубило ее печаль, при этом Джустиниани удивился, что она пришла на вечер, а не была с Умберто. Да и полно, она ли написала ему? Убальдини сам мог подделать почерк сестры и, возможно, она даже не знает о письме. Джустиниани подошел ближе как раз в тот момент, когда к Марии подбежала молодая блондинка со множеством локонов на лбу, грациозная и вертлявая, как обезьянка, и сказала звонким голосом:

— Ну, сколько можно так сидеть, Мария, пойдем танцевать.

Мария покачала головой.

— Я не хочу, — голос девицы был вялым и сонным.

— Ты была у доктора? Что он сказал? Ты же сохнешь на глазах.

— Ничего не сказал, он не может ничего понять, а я похудела на пять фунтов… Дома так плохо, Симона, страшно… Одной страшно, а с другими тяжело. Даже собака, моя Турана, убежала куда-то… Всё валится из рук. — Девушка, казалось, спала на ходу, говорила, почти не шевеля бледными, бескровными губами. — Оставь меня, я посижу тут…

Неизвестная Джустиниани Симона с жалостью посмотрела на подругу, вздохнула и ушла к танцующим.

Джустиниани же вдруг показалось, что он замерз, в кончиках пальцев ощущалось покалывание, в глазах померк свет. Он пошатнулся, но поспешно схватился за спинку стула и устоял. Потом тело обдало жаром, на висках выступил пот. Но тут же все и прошло. Он вздохнул полной грудью, отвернулся от девицы и вдруг увидел в висящем напротив зеркале отражение Марии Убальдини. Девицу окружал ореол вокруг головы, похожий на сыр, изъеденный черной плесенью. Он лихорадочно оторвал глаза от зеркала и повернулся к девушке. Теперь ничего не видел. Но в зеркале изображение снова проступило.

Джустиниани отошел к креслу, присел, опустив глаза в пол. Что опять за фантомы?

Тут к Марии подошла герцогиня Поланти.

— Моя девочка, вам всё еще недужится? — голос Гизеллы звучал заботливо и нежно, но Джустиниани померещилась в нем излишняя приторность. Он поднялся, снова подошел к зеркалу и ахнул. В амальгамированной поверхности отражалось невероятное: из глаз герцогини исходил мутный свет, окутывавший Марию Убальдини, и темный ореол вокруг головы девушки трескался и распадался. Физиономия же старухи лучилась довольством.

«Она мастерица порчи…», вспомнил Джустиниани слова Чиньоло. Как она это делает? Зачем? Но тут же и усмехнулся. Понимание проступило мгновенно. Мария была молода и красива, а это в глазах старой ведьмы, утратившей красоту, было преступлением. Однако не этим ли чертовым штукам научил герцогиню Джанпаоло? Джустиниани интуитивно, бездумно понял, что Марию Гизелла Поланти не помилует, пока не уничтожит.

Девицу было жаль, Джустиниани не знал, как отвадить старую ведьму от ее добычи, но вспомнил, что что-то подобное читал в книге, найденной в сундуке Джанпаоло. Что-то об этом было и в одной из книг его библиотеки.