Последние три года мне крайне редко приходилось общаться с Андреем и его семьей.

После той неприятной истории с Тимуром, я долго… приходила в себя. И даже переезд в Москву помог мне лишь отчасти. Это сейчас так просто вспоминать о прошлом, о переводе в другой вуз, сложных разговорах с мамой. О моем переселении в квартиру Флейма и Ника. А ведь тогда любое мое действие казалось мне очередной ошибкой.

Но, слава богу, мои друзья вновь меня спасли, вытащили из болота, в которое я попала.

Говорят, что Москва не верит слезам. Кто-то пишет в блогах о боязни большого пространства. Та же Маришка на протяжении всех лет жизни в столице с нетерпением ждет возвращения в Энск лишь для того, чтобы, наконец, отдохнуть от шума и суеты, от рабочей истерики, затянувшейся на выходные, от невозможности нормально пообщаться с друзьями, потому что кто-то еще не успел добраться до места встречи, а кому-то уже пора убегать, потому что завтра к восьми утра на работу. Говорят, здесь плохо. И Москва действительно не верит слезам. Но…

В тот… первый год… после моего отъезда из Энска (Марр долгое время называла мою эскападу банальным побегом) я безумно полюбила Москву.

Оказалось, что в ней так легко затеряться. Шанс случайно встретить знакомых в метро, на улице, в театре или одном из миллиона кафе-ресторанов-баров почти сведен к нулю. Здесь так много работы, так сильно устаешь, так далеко живешь от друзей, что на частые встречи нет ни времени, ни сил. И никто не обижается, если рандеву перенесется на неопределенный срок.

В этом городе почти абсолютное одиночество. В Москве так легко отгородиться ото всех и так просто спрятаться от себя и своих страхов. Я не знаю, что еще должно произойти, чтобы я изменила свое отношение к столице. Но тогда и сейчас… Москва — лучшее мое лекарство. Сильнодействующее средство от меня самой.

Я счастлива, что сделала именно этот выбор.

Впрочем, пять лет назад, точнее даже четыре с половиной года, даже при моем тотальном нежелании общаться с кем-нибудь, кроме Флейма и Ника, я умудрилась поссориться со своими друзьями. В феврале, пронзительном, морозно-снежном феврале, почти накануне дня всех влюбленных, я все-таки сорвалась. Чувства, сжатые, как пружина, все это время, нашли выход. И во время очередной душещипательной беседы с Андреем, я высказала ему все, что у меня накипело.

— Хватит! Не хочу тебя слышать! Ни слова не хочу. Ты вообще не имеешь права лезть ко мне в душу! Кто ты такой?

— Ксюш, успокойся, ты перегибаешь… — Ник, следящий за неожиданно вспыхнувшей ссорой, попытался вмешаться.

— Не твое дело!

— Ты ведешь себя, как…

— Ник, выйди, — это уже Андрей.

Я, заведенная до предела, только сжимала кулаки, не зная, что еще сделать, чтобы вырваться на волю.

Не в буквальном смысле. Меня никто и никогда не держал. Я была свободна идти и делать все, что бы я ни захотела. Но этот контроль… осторожный, ненавязчивый интерес со стороны друзей, их попытки меня расшевелить, вытащить наружу мои эмоции… Вернуть меня прежнюю. Вот это с каждым днем бесило сильней и сильней.

В феврале мое терпение достигло предела. И получилось то, что получилось. Вот этот ужасный скандал.

Ник послушался Флейма и оставил нас одних. И мое раздражение, до этого направленное сразу на обоих, осталось один на один с единственной покорной жертвой. Андрей, как хороший психолог, знал, как со мной 'бороться'.

Да уж…

В общем, ничего нового я тогда не сказала. Припомнила пару старых обид (мелких, если признаться честно), а потом, после попытки Андрея меня вразумить (снова!), добралась до точки кипения.

— Что ты вообще понимаешь? Чем ТЫ лучше Тимура?!

Андрей нервно сглотнул, словно испугавшись моего вопроса. Но вместо облегчения я все еще чувствовала обиду и злость. Я чувствовала себя проигравшей. Впрочем, дурацкое чувство. Проиграть можно что-то, что можно было бы выиграть или сохранить. Но ни выиграть, ни сохранить Тимура я не могла. Я это знала. Но почему мне так хотелось, чтобы Андрей меня услышал?

— Ты такой же, как он. Наигрался с Мариной и бросил.

— Это не так, Кси, — Флейм поначалу еще пытался мне возразить. — Мы расстались, потому что…

— Потому что тебе плевать на всех, кроме себя! — перебила гневно и продолжила бессмысленную истерику.

Только зачем это было нужно? Обращаясь к Андрею, я видела перед собой другого человека. Собственное сознание отказывалось понимать, что претензии, предназначенные Тиму, вместо него выслушивает Андрей.

Неправильно… Глупо! Но я ничего не могла сделать. Боль душила меня изнутри. Впрочем, сейчас мне уже смешно. Вспоминаю все, что я наговорила Флейму, и смеюсь над самой собой. Я действительно вела себя, как ребенок. Но чтобы это понять, нужно было хоть раз услышать себя со стороны.

Слава богу, Андрей тогда не принял мой вызов. Он не стал спорить со мной и не стал убеждать меня в том, что я не права. Он лишь сочувственно посмотрел на меня и… промолчал. Впрочем, что еще он мог бы сделать?

Мне не нужны были чужие советы. Не нужна была помощь его, или Ника, или кого угодно из оставшихся после моего побега из Энска друзей. Предел был достигнут. Alles.

Я высказала Андрею все, что хотела. Вот так по-женски предсказуемо и банально. Но… Именно тогда, после ссоры с Флеймом мне, наконец, стало легче. И, конечно, этот скандал ничего не изменил в наших отношениях с Андреем, хотя Ник приглядывался к нам обоим еще недели две. Боялся, что я снова сорвусь. Но зря. Я уже перегорела.

Зато Флейм… Нет, он не бросился доказывать всем вокруг, что он лучше Тима. И только через несколько недель одна случайная встреча, один случайный разговор все расставил по своим местам. Андрей снова начал общаться с Марр.

Ни о каких глубоких чувствах речи не шло. Просто два бывших любовника стали вести себя, как взрослые люди. Марина в то время встречалась с очередным перспективным мужчиной. Флейм крутил одну интрижку за другой. Делить было нечего, ждать, вроде бы, тоже.

И только Судьба строила на эту парочку свои планы. В середине мая в 20… году Андрей попал в аварию и на долгие два месяца оказался прикованным к больничной койке. В это же время Марина осталась одна, с помощью Ника и Мити выбравшись из запутанных отношений со своим кавалером.

Случайность или Злой Рок?

Ник на их свадьбе через год называл все случившееся превосходной шуткой. Два одиночества, так нуждавшиеся друг в друге, нашли свое счастье. Но надолго ли?

В квартире Марины и Флейма я была лишь однажды. Два года назад молодая семья позвала друзей в гости по случаю Верочкиных крестин. Это был последний раз, когда я видела Марр, Андрея и Веру вместе. После рождения дочки Марр стала чересчур раздражительной и нервной. Ее ревность ко мне достигла заоблачных высот. Она злилась из-за нашего общения с Флеймом, злилась из-за наших встреч. Злилась даже из-за упоминания моего имени в разговорах.

Иногда я удивлялась, откуда у Флейма брались силы терпеть ее истерики и постоянные упреки. Но он… действительно терпел. Впрочем, может быть, это я чего-то не понимала?

Семья всегда была и будет важнее дружбы, объяснил мне однажды Ник. И я перестала ждать слишком много от Андрея. Отныне и навсегда единственной женщиной в его жизни была Марина. Нет, мы еще иногда общались. Флейм приезжал ко мне раз в три месяца, тайком вырываясь из дома и не решаясь признаться супруге, где и с кем он собирается провести пару часов. Он приезжал, и мы болтали о пустяках, не вдаваясь в детали, не говоря о своих проблемах. Андрей всегда разбирался со своими делами сам. А мне… мне пришлось научиться рассчитывать лишь на себя. Я больше не имела права звонить Флейму посреди ночи с желанием поплакаться на тяжелую жизнь. Впрочем, мне этого уже не хотелось делать.

Интересно, зачем же Марина пригласила меня к себе? Что происходит? Чай, печенье, конфеты, красивые блюдца и изящные ложечки. За аккуратной сервировкой Марр скрывала свое беспокойство.