«После прочтения уничтожить.
Милая леди!
«Ваш муж сообщил нам, что не успел поставить вас в известность о подробностях вашей поездки. Ниже вы найдете точные^инструкции, за выполнение которых вам обеспечивается бесплатный проезд до Соединенных Штатов. Посылка, которую вам дал для своей матери наш друг, представляет собой большую ценность, и она упакована так, что вы не сможете ничего увидеть. Поверьте нам, что вы не подвергаете себя никакому риску, перевозя этот сверток, потому что для таможенных властей в Соединенных Штатах вы отнюдь не являетесь подозрительным лицом. Вот почему для доставки этого свертка наш выбор пал именно на вас. Храните его все время при себе и берегите. Возьмите его на борт самолета как часть вашего собственного багажа. Когда вы пройдете в Соединенных Штатах таможенный досмотр, к вам подойдет человек и спросит вас: „Вы невеста?” После того как вы ответите: ,,Да", он скажет: „Я жених”. Тогда вы отдадите ему этот сверток. После этого он передаст вам коробку конфет, в которой будет стодолларовая банкнота — это наша благодарность за аккуратную доставку посылки. Как только вы прочтете инструкции, немедленно сожгите письмо и пепел спустите в унитаз. Вы никому не скажете о нашем поручении, в противном случае вас могут обвинить в перевозке этого свертка. Желаем удачи. Не беспокойтесь. Мы делаем это чуть ли не каждый день, и до сих пор никто не попался».
Изабель немедленно пошла в дамскую комнату, развязала сверток и взглянула на посылку. Она выглядела совсем невинно. Красный пластмассовый несессерчик стоимостью не больше десяти долларов. Так, футлярчик, в котором женщины хранят предметы туалета и косметику. В течение примерно двадцати минут она пыталась отгадать, что же тут может быть контрабандного, но ничего не нашла. Никакого секрета. Все нормально. Если бы таинственный друг Чака не предупредил ее, она бы не задумываясь отвезла его. Но она слишком хорошо знала Чака и его друзей. Что бы ни было в этой коробочке, это было очень ценное и опасное. Если ее поймают— могут посадить в тюрьму. Возможно, это наркотики. Всю ночь она провела на аэровокзале, не сомкнув глаз, не зная, как ей поступить. Ей хотелось вернуться в Штаты. В сумочке у нее лежал бесплатный билет. Она могла воспользоваться этим билетом и доставить посылку. Но она испугалась. Очень испугалась. Вдруг что-нибудь случится? Знакомые Чака — ужасные люди. Могут произойти большие неприятности. Кроме того, в письме говорится, что в свертке ценности. Она не могла просто оставить его в уборной и сесть в самолет без него.
Утром Изабель израсходовала двадцать долларов на то, чтобы купить билет обратно до Мальорки. Она не знала, куда ей еще поехать. Двадцати долларов как раз хватило на билет и на то, чтобы послать Чаку телеграмму. Положив сверток в чемоданчик, она села на дневной самолет, вылетающий на Мальорку. Она знала, испанские таможенные власти никогда не утруждают себя осмотром багажа туристов. Она отдаст этот ценный сверток Чаку. Он заварил это дело — пусть сам его и расхлебывает. Но пока она была без гроша. У нее даже не было мелочи, чтобы оплатить такси. И тут у конторы Кука она увидела этого красивого американца. «Вот до чего я дошла,— печально подумала Изабель.— У первого попавшегося туриста выпрашиваю пару баксов. Ну и жизнь! Чудесная, восхитительная жизнь».
Такси уже ехало по Пазео Саргрера. Справа море. Голубые волны ласково, медленно омывали берег. У пристани стояло несколько яхт и рыбачьих лодок. Из клуба «Наутико» неслись звуки танцевальной музыки. Несколько уже устаревших испанских кораблей раскачивались у причала. Они были похожи на картинные кораблики, реквизит из папье-маше для какой-нибудь экстравагантной музыкальной комедии. Пальмовые деревья, растущие вдоль берега, раскачивались от ветра, как балерины. За пальмами виднелись отели. Их огромные, выкрашенные яркими красками террасы возвышались над морем, словно причудливые торты, сделанные рукой искусного кондитера. Но такси свернуло с этой роскошной улицы и стало забираться в гору мимо пустырей, кое-где застроенных многоэтажными железобетонными зданиями, мимо маленьких вилл, дешевых и безобразных на вид, обветшалых, развалившихся, катящихся вниз, как и их хозяева.
Такси остановилось около небольшой виллы, выкрашенной желтой краской. Это была четырехугольная коробка, с одной стороны которой поднимался по скалам сад, а с другой — огромная стена, увитая диким виноградом. На арке ворот вывеска: «Пансион „Мэгги“. Все удобства». В саду, под полосатым зонтом, сидела пожилая пара немцев-туристов. Их стаканы с виши давно нагрелись. Около ворот возилась пекинская собачка. На вилле царила тишина. Соломенные шторы были опущены на всех окнах.
Изабель Кеннер поставила на тротуар свой чемоданчик и ждала, пока шофер отсчитает сдачу со ста песет, полученных ею от незнакомца. Такси уехало. Когда она ерешагнула через пекинскую собачку, немцы взглянули; на нее с интересом утомленных скукой постояльцев пансиона. Изабель кивнула им. Мужчина ответил, его жена отвернулась. Мужчина наблюдал, как Изабель прошла по дорожке, поставила чемоданчик около входной двери и позвонила. На пороге показалась женщина в красной хлопчатобумажной юбке, блузку ей заменяла белая косынка, завязанная на талии. Блондинка, отлично загоревшая, была очень хорошенькой и выглядела как девушка из кордебалета.
— Изабель! Что случилось? Самолет не полетел?
Потом, увидев лицо Изабель, она подошла к ней и положила ей на плечо свою пухлую ручку.
— Что случилось, милочка?
— Где Чак?
— Он получил какую-то телеграмму или еще что-то? Барней знает что. Эй, Барней!
На втором этаже открылось окно, и из него высунулся мужчина средних лет с огромным острым носом и тусклыми черными волосами, старательно зачесанными к темени, чтобы скрыть начинавшуюся лысину. Увидев девушку с чемоданчиком в руках, он быстро отскочил от окна.
— Подожди минутку,—- сказал он.
Снова опустилась штора в окне, и на лестнице послышались его торопливые шаги. Изабель и блондинка вошли в холл. Мужчина спустился с лестницы — высокий, тяжелый, неряшливый, в белых, не слишком чистых брюках и желтой рубашке. Его босые ноги были грязными. Он грубо схватил руку Изабель своей волосатой рукой.
— Что случилось? — прошептал он.— Ты застала друга Чака в Париже?
— Да.
— Ну, и что же случилось?
— Ах, значит, и ты в этом участвуешь? — спросила она.— Хотя я должна была догадаться сама.
— Это не имеет значения,— сказал он.— Ты получила билет?
— Да. Но нужно быть сумасшедшим, чтобы подумать, что я соглашусь на бесплатный проезд в Штаты, подвергая себя риску попасть в тюрьму. Вот почему я вернулась. Я хочу отдать Чаку этот сверток.
От этих слов Барней Кохилл на какое-то мгновение застыл, словно его неожиданно ударили. Затем он почесал щеку, а после этого его рука в нерешительности застыла на шее сзади. В маленьких глазках сверкали злоба и страх.
— В чем дело? О чем это вы говорите? — обиделась блондинка.
Барни даже не взглянул на нее. Он пристально смотрел на Изабель Кеннер.
— А, иди ты, Мэгги,— пробормотал он.
Блондинка рассердилась. Она передернула плечами, как бы говоря, что вовсе и не собирается уходить. Но Барней Кохилл не обращал на нее внимания. Он не сводил глаз с Изабель.
— Так, значит он еще у тебя?
— Да. А что я должна была с ним сделать? Выбросить?
— Ты, чертова дура!
— Где Чак? — спросила Изабель.— Я хочу отдать ему и уехать отсюда.
— Мэгги, где Чак? — прохрипел Барней.
Блондинка снова пожала плечами.
— Он взял твой мопед и отправился искать того фотографа.
— Ах, да,— вспомнил Барней.— Он получил заказ от одной редакции, Изабель, вскоре после твоего отъезда, и поехал встретить фотографа.
Изабель покачала головой.
— Переставь врать. Какой заказ? За последний год Чак не написал ни одной статьи.