Инспектор хихикал.

— Вот именно. Уф! — Он дрожащими руками провел носовым платком по лицу.

Они сняли шляпы и с наслаждением дышали. Потом начали всматриваться, пытаясь разглядеть друг друга в темноте, и замолчали. Веселое настроение понемногу улеглось.

Эллери отпустил тормоза, и «дьюзенберг» двинулся вперед. Если прежняя дорога была трудной, то лежащая впереди — просто невозможной: чуть шире тропинки для скота, каменистая и заросшая. Но ни у одного из них не хватило духа обругать ее, ведь эта дорога была послана самими небесами. Она продолжала виться и взбираться вверх. И по-прежнему нигде никаких признаков присутствия человека. Фары, подобно усикам насекомых, нащупывали дорогу. Воздух становился все холоднее, запах леса опьянял, как вино. Крылатые существа гудели и кидались на свет фар.

Внезапно Эллери остановил машину.

Инспектор, который уже задремал, вздрогнув, проснулся.

— Ну, теперь что? — сонно пробормотал он.

Эллери внимательно прислушивался.

Мне кажется, отец, там, впереди, слышится какой-то звук.

Инспектор, наклонив голову набок, прислушался.

— Может быть, там люди?

— Не похоже,— сухо ответил Эллери.

Впереди раздался слабый треск, как будто в отдалении, в кустарнике, пробирался большой зверь.

Может, это горный лев? Как ты думаешь? — предположил инспектор, нервным движением нащупывая свой револьвер.

— Не думаю. Но если это так, то смею тебя уверить, он напуган не меньше нас. А кстати, разве в этой части страны водятся животные кошачьей породы? Скорее, это медведь, или олень, или что-нибудь подобное.

Машина снова двинулась вперед. Сонливость окончательно покинула обоих, им стало как-то не по себе. Треск слышался все яснее.

— Боже мой, а вдруг это слон? — пробормотал старик. Он поспешно достал револьвер.

И тут вдруг Эллери начал громко смеяться. Впереди них на сравнительно большом отрезке была прямая дорога, и Эллери увидел, как из-за отдаленного поворота, как бы нащупывая темноту, вылезли два пальца света. Через несколько мгновений они выпрямились и уставились в сверкающие глаза «дьюзенберга».

— Машина,— усмехнулся Эллери.— Убери свою пушку, ты, старая барыня. Горный лев,— передразнил он отца.

— Мне кажется, я что-то слышал насчет оленя,— ответил инспектор, не торопясь убирать свой револьвер.

Эллери опять остановил машину. Фары встречного автомобиля совсем приблизились к «дьюзенбергу».

— Неплохо в таком заброшенном месте вдруг оказаться в компании,— сказал он весело, быстро выпрыгивая из машины. Около фар «дьюзенберга» он остановился.— Эй,— крикнул он, махая рукой.

Встречная машина, старый «бьюик», который знавал лучшие времена, остановилась. Ее помятый нос фыркал у края дороги. Насколько можно было различить в темноте, в машине был только один пассажир. Его плечи и голова чуть виднелись за пропыленным ветровым стеклом, освещенным светом обеих машин. Из бокового окна высунулась голова. Измятая фетровая шляпа была надвинута на уши, которые торчали на огромной, как у троглодита, голове.

Лицо было чудовищно: толстое, огромное, одутловатое и влажное. Жабьи глаза утопали в подушках жира. Нос широкий и приплюснутый, губы — тонкие, плотно сжатые. Большое, нездоровое лицо, жестокое и угрожающее. Эллери инстинктивно почувствовал, что с владельцем этого лица шутки плохи.

Глаза — сверкающие щели — с жабьим упорством уставились на долговязую фигуру Эллери. Потом взгляд их перешел на стоящий позади «дьюзенберг», скользнул по неясно различимой фигуре инспектора и снова уперся в Эллери.

— С дороги, ты,— раздался рычащий голос, вибрирующий на басовых нотах.— Убирайся с дороги!

Эллери заморгал в ярком свете фар «бьюика». Уродливая голова снова показалась за ветровым стеклом. Эллери без труда догадался, что у обладателя такой головы должны быть могучие плечи. «И никакой шеи,— подумал он раздраженно.— Это даже неприлично. Шея должна быть у каждого».

— Послушайте,— начал он довольно вежливо,— это же нехорошо...

«Бьюик» фыркнул и начал двигаться вперед. Глаза Эллери гневно сверкнули.

— Стойте,— кричал он,— вы не сможете проехать по этой дороге, вы, грубый дурак! Там внизу пожар!

«Бьюик» остановился в двух футах от Эллери и в десяти от «дьюзенберга». Голова высунулась снова.

— В чем дело? — раздался бас из машины.

— Я так и думал, что вас в конце концов проймет,— ответил удовлетворенно Эллери.— Могли бы нам и объяснить, что в этой части страны не принято быть вежливым. Я говорю вам, что там, внизу, недурненький пожарчик, дорога, наверно, уже захвачена, так что вы лучше поверните и поезжайте обратно.

На мгновение жабьи глаза уставились на него без всякого выражения, затем опять прозвучало:

— С дороги,— и человек включил передачу.

Эллери непонимающе смотрел на него: этот парень, должно быть, или полный идиот, или сумасшедший.

— Ну, если вы хотите прокоптиться как свиной бок,— резко крикнул Эллери,— это ваше дело. Куда ведет эта дорога?

Ответа не последовало.

«Бьюик» продолжал нетерпеливо двигаться дюйм за дюймом.

Эллери пожал плечами, вернулся в «дьюзенберг», захлопнул дверцу, пробормотал что-то не очень вежливое и начал подавать машину назад. Дорога была слишком узка, чтобы две машины могли разъехаться. Он был вынужден въехать в кустарник и продираться сквозь него, пока не уперся в деревья. Для «бьюика» освободился узенький проезд. Он снова зарычал, рванулся вперед, не слишком нежно поцеловал правое крыло «дьюзенберга» и скрылся в темноте.

— Странная птичка,— сказал инспектор задумчиво, убирая револьвер, в то время как Эллери выводил «дьюзенберг» на дорогу.— Стоит его роже еще хоть чуть потолстеть, и она наверняка лопнет. Ну, черт с ним.

Эллери засмеялся неестественным смехом.

— Он скоро вернется,— сказал он,— проклятая морда.— И переключил свое внимание на дорогу.

Казалось, они взбирались долгие часы. Непрерывный подъем, который истощил все силы мощного «дьюзенберга».

Нигде ни малейшего признака жилья. Лес становился все более диким и густым. Дорога не улучшалась, а делалась все хуже и хуже: более каменистой, узкой и сильно заросшей.

Свет одной из фар упал на светящиеся глаза свившейся в кольцо мокасиновой змеи. Инспектор, измученный душевными тревогами последнего часа, крепко спал. Его густой храп гулко отдавался в ушах Эллери. Эллери стиснул зубы и нажал на педаль.

Ветки деревьев, почти задевая за верх автомобиля, как старые сплетницы шептались на непонятном языке.

Ни разу за все бесконечное время тяжкого подъема Эллери не видел ни одной звездочки.

— Нам удалось избежать падения в ад,— прошептал он,— а сейчас, клянусь Богом, мне кажется, мы поднимаемся прямо в Вальхаллу. Интересно, какой высоты эта гора?

Он почувствовал, что его глаза слипаются, и яростно потряс головой, чтобы не заснуть. Было бы не очень остроумно задремать во время этого путешествия. Дорога извивалась, изгибалась и кружилась, как сиамские танцовщицы. Он сжал зубы и сосредоточенно прислушивался к урчанию своего пустого желудка, мечтая о чашечке дымящегося бульона, куске бифштекса с подливкой и хрустящим картофелем, двух чашках горячего кофе... Он напряженно вглядывался вперед. Ему показалось, что дорога начала расширяться и деревья как будто отступали.

— О, Господи, пора бы уже!

Несомненно, их что-то ожидало впереди, возможно, они достигли перевала этой проклятой горы и скоро уже начнут скользить вниз по другой стороне, ведущей в соседнюю долину, в город, к горячему ужину и к постели. А завтра, отдохнувшие, они двинутся в путь к югу и послезавтра уже будут в Нью-Йорке, дома. Он громко и облегченно рассмеялся от этих мыслей.

Но смех быстро оборвался. Дорога расширялась по очень простой причине: «дьюзенберг» выехал на нечто похожее на просеку, где деревья расступились по сторонам влево и вправо, в темноту. Над головой темнело тяжелое небо, усеянное миллионами бриллиантов. По сторонам расширившейся дороги лежали крупные и мелкие обломки скал, из чернеющих трещин торчали уродливые, засохшие растения. А прямо впереди...