— Да, сказал, я четко расслышал. Звонок был из-за моря... Из Лиссабона. Лиссабона в Португалии.

— Мы никого не знаем в Португалии!

— Лиссабон, Лиссабон, Лиссабон... — Остерман продолжал тихо повторять про себя это название. — Лиссабон. Это ничего не значит...

— Что ты имеешь в виду?

— Дубильщик...[2]

— Тан... тан... Таннер. Неужели это Джон Таннер? Джон Таннер!

— Дело не в этом...

— Это Джон Таннер, — тихо сказала Лейла.

— Джонни?.. Что он имел в виду — «следите за ним»? Почему мы должны наблюдать за ним? Почему для этого надо было звонить нам в половине четвертого утра?

Сев, Лейла потянулась за сигаретой.

— У Джонни есть враги. В порту Сан-Диего его по-прежнему терпеть не могут.

— Сан-Диего — это понятно! Но Лиссабон?

— На прошлой неделе «Дейли варьете» сообщила, что мы отправляемся в Нью-Йорк, — продолжала Лейла, глубоко затягиваясь. — И что мы, скорее всего, остановимся у наших бывших соседей и друзей Таннеров.

— Вот как?

— Может, нас слишком разрекламировали. — Она посмотрела на своего мужа.

— Может, мне стоит позвонить Джонни. — Остерман взялся за телефон. Лейла схватила его за руку. — Ты с ума сошел? Остерман положил трубку.

Джой открыл глаза и глянул на часы: шесть двадцать два. Время вставать, размяться в спортзале и, может быть, пройтись до клуба, где часик попрактиковаться на поле для гольфа.

Он любил вставать пораньше. Бетти, наоборот, могла спать до полудня, если ей представлялась такая возможность. У них были две широкие кровати, по одной на каждого, потому что Джой знал, какой расслабляющий эффект оказывает тепло другого тела, когда спишь с ним под одним одеялом. Он полночи не спал, если ему приходилось делить с кем-то ложе. А поскольку предназначение супружеского ложа заключалось исключительно в занятии сексом, не имело смысла из-за этого терять хороший сон.

Пара двойных кроватей представляла собой просто великолепное изобретение.

Минут десять он крутил педали велоцикла и еще пять минут поработал с семифунтовыми гантелями. Глянув сквозь толстое стекло в помещение парной, он увидел, что она уже нагрелась. .

Над часами, висящими на стене гимнастического зала, вспыхнула светящаяся панель. Кто-то звонит у входных дверей. Джой провел этот сигнал на тот случай, если он дома один и занимается в зале.

На часах было шесть пятьдесят одна, и для обитателей Сэддл-Уолли было слишком рано звонить у чужих дверей. Он положил гантели на пол и подошел к интеркому.

— Да? Кто это?

— Вам телеграмма, мистер Кардионе.

— Кому?

— Тут сказано — Кардионе.

— Мое имя Кардоне.

— Разве это не Эппл-плейс, одиннадцать?

— Я сейчас подойду.

Он отключил интерком и, сдернув полотенце с вешалки, накинул его на себя, выходя из зала. Ему не понравилось то, что он сейчас услышал. Оказавшись у дверей, он открыл их. Человечек в униформе стоял на пороге, жуя резинку.

— Почему вы не позвонили по телефону? Ведь сейчас очень рано, не так ли?

— У меня была инструкция доставить вам из рук в руки. И мне пришлось добираться сюда почти пятнадцать миль, мистер Кардионе. Мы работаем двадцать четыре часа в сутки.

Кардоне расписался.

— Почему пятнадцать миль? У компании «Вестерн Юнион» есть отделение в Ридж-парке.

— Это не через «Вестерн Юнион», мистер. Это телеграмма... из Европы.

Кардоне вырвал конверт из рук человека в форме.

— Минутку. — Он не хотел показывать своей взволнованности и поэтому спокойно прошел в гостиную, где видел на пианино сумочку Бетти. Взяв из нее две бумажки по доллару, он вернулся к дверям. — Вот вам. Простите, что пришлось проделать такое путешествие. — Закрыв двери, он разорвал клапан послания. Оно было на итальянском языке.

Вернувшись на кухню, Кардоне нашел карандаш и сел за стол. На обложке журнала он записал перевод текста.

«Человек светло-каштанового цвета не принадлежит к друзьям итальянцев. Будьте осторожны с таким соседом. К концу недели вам предстоит защищать себя. Да Винчи»,

Что это может значить? Что за «светло-каштановый... сосед?» Черных и цветных в Сэддл-Уолли не было. Послание просто было бессмысленным.

Внезапно Джой Кардоне оцепенел. Светло-каштановый, то есть загорелый сосед мог означать только Джона Таннера. В конце недели — в пятницу — приезжают Остерманы. И кто-то в Европе предупреждает его, что он должен опасаться Джона Таннера и предстоящего уикенда с Остерма-нами.

Он развернул бланк и пригляделся к данным на нем,

Цюрих.

О, Господи Иисусе! Из Цюриха!

Кто-то в Цюрихе, кто-то, называющий себя Да Винчи, знающий его настоящее имя, знающий Джона Таннера, знающий и Остерманов, — предупреждает его!

Джой Кардоне уставился из окна на задний двор своего дома. Да Винчи, Да Винчи!

Леонардо.

Художник, солдат, создатель оружия войны — и все это один человек.

Мафия! О, Господи! Но кто именно?

Костеллано? Бателья? Может, семья Латроне?

Кто из них обратил на него внимание? И почему? Он же их друг!

Руки у него подрагивали, когда он взял телеграмму с кухонного столика и перечел ее. Теперь ему казалось, что каждое предложение содержит в себе угрожающий смысл.

Таннер!

Джон Таннер что-то узнал! Но что?

И почему послание пришло из Цюриха?

Какое отношение имел к Цюриху любой из них? Или к Остерманам?

Что выяснил Таннер? Что он собирается предпринять?.. Один из людей Бательи как-то назвал Таннера по-другому — как это звучало?

Стервятник!

«...Не принадлежит к друзьям итальянцев... Будьте осторожны... защищать себя...»

Как? От кого? Он ничего не рассказывал Таннеру. Почему он должен?..

Он, Джой Кардоне, не имеет отношения к синдикату; он не имеет отношения к семье. Что он-то может знать?

Но послание «Да Винчи» пришло из Швейцарии.

И с ней была связана лишь одна возможность. Одна, просто пугающая. Коза Ностра узнала о Цюрихе! Они пустят эту информацию в ход против него, пока он не будет полностью контролировать «светло-коричневого» человека, врага итальянцев. И если он не остановит действия Джона Таннера, какими бы они ни были, он будет уничтожен.

Цюрих! Остерманы!

Он делал лишь то, что, по его мнению, было правильным. Он старался лишь выжить. Остерман, вне всякого сомнения, совершенно точно понял его. Но теперь это знание оказалось в других руках. Не в его.

Джой Кардоне вышел из кухни и вернулся в свой миниатюрный спортивный зал. Не натягивая перчаток, он стал дубасить мешок, все резче и ожесточеннее, резче и ожесточеннее.

В мозгу у него крутилось лишь одно слово:

«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»

Вирджиния Тремьян слышала, как ее муж поднялся с постели в шесть пятнадцать, и сразу же поняла — что-то не в порядке. Муж ее очень редко поднимался так рано.

Она полежала несколько минут. Когда он не вернулся, она сама встала, накинула халатик и спустилась вниз. Он стоял в гостиной у высокого окна, куря сигарету и уставившись на листик бумаги.

— Что ты здесь делаешь?

— Посмотри, — тихо ответил он.

— На что? — Она взяла бумагу у него из рук. 

—Что это? Откуда ты это получил?

— Минут двадцать назад я услышал какие-то звуки за окном. Они меня разбудили. Затем раздался шум машины. Она проезжала мимо дома... Я подумал, что ты тоже слышишь. Ты лежала, отбросив одеяло.

— Просто я не обратила внимания...

— Я спустился и открыл двери. На коврике лежал вот этот конверт.

— Что это может означать?

— Пока еще не догадываюсь.

— Кто такой Блэкстоун?