— Будем считать, что все разрешится к понедельнику. Будьте на связи. У вас есть номер для оперативной связи в ночные часы. Звоните не медля.

— И не собираюсь. Завтра я буду у себя.

— Отлично. И окажите мне услугу. Не планируйте для нас никаких программ. Моим шефам не понравилась последняя.

Таннер припомнил, о чем идет речь. Фассет намекал на шоу Вудворда. В передаче «Пойман на месте преступления» упоминалась аббревиатура ЦРУ. Это было год назад, неделя в неделю.

— Это было неплохо.

— Но и не так уж хорошо. Я видел одну такую. Я чуть не лопнул от смеха, но не мог издать ни звука. Я был у директора в его гостиной. «Пойман на месте преступления!» Иисусе! — Фассет снова рассмеялся, и Таннер испытал такое облегчение, которое, он думал, ему уже не суждено.

— Спасибо, Фассет.

Таннер положил трубку и потушил сигарету. Фассет — отменный профессионал, подумал он. И он был прав. Никто даже и не приблизился к Элис и детям. Насколько ему было известно, у ЦРУ были специальные снайперы, которые, наверно, засели на деревьях. И ему осталось только лишь исполнять то, что сказал Фассет: то есть ничего. Просто заниматься делами, как обычно. Не нарушая привычный распорядок дня, не отклоняясь от нормы. Он чувствовал, что теперь ему удастся сыграть свою роль. Фассет убедил его, что защита им обеспечена.

Тем не менее одна мысль не давала покоя, и чем больше он размышлял о ней, тем больше она его беспокоила.

Было примерно четыре часа дня. Уже должен был состояться контакт и с Тремьянами, и с Кардоне, и с Остерманами. Их уже начали тревожить. И все же никто из них, кажется, пока не обратился в полицию. Или хотя бы позвонил ему.

Неужто в самом деле шесть человек, которых он в течение всех этих лет считал своими друзьями, оказались не теми, кем они прикидывались? 

Его «карманн-гхиа» свернула с бульвара Уилшир на Беверли-драйв. Остерман знал, что он едет с недопустимой для Лос-Анджелеса скоростью, но это его совершенно не волновало. Он не мог думать ни о чем, кроме только что полученною предупреждения. Он должен добраться до дома, где его ждет Лейла. Теперь они должны серьезно поговорить. Им предстоит решить, что теперь делать.

Почему выбрали именно их?

Кто их предупреждал? И о чем?

Скорее всего, Лейла права. Таннер был их другом, едва ли не лучшим среди тех, которые у них были. Но он был из тех людей, кто ценит сдержанность в дружбе. Есть темы, которых никто из них не касался. Он всегда как бы держался на дистанции, словно между Таннерами и всеми прочими стояла тонкая стеклянная стенка. К Элис это, конечно, не относилось.

В распоряжении Таннера оказалась информация, которая имеет к ним какое-то отношение; она что-то значит для него и для Лейлы. И Цюрих — часть ее. О, Господи! Каким образом?

Оказавшись у подножья Миллхолланд-хилла, он, не снижая скорость, погнал машину наверх, мимо огромных строений эклектичного стиля, в которых жила публика, имевшая отношение к голливудскому разноцветью. Некоторые дома, напоминавшие о былой экстравагантности, почти развалились. В Миллхолланде ограничение скорости — не больше тридцати миль. На спидометре у Остермана — пятьдесят одна. Он выжал акселератор. Решал, что ему делать. Может, захватить Лейлу и направиться в Малибу? По пути они найдут телефон-автомат у дороги и позвонят Тремьянам или Кардоне.

Мрачный завывающий звук полицейской сирены неприятно резанул его слух. В этом городке он производил потрясающий эффект, словно доносился из потустороннего мира, не имея отношения к реальности. Во всяком случае, к нему это отношения не имеет.

Но, конечно же, сирена к нему отношение имела.

— Офицер, я тут живу. Остерман. Бернард Остерман. Калиенте, 260. Конечно, вы знаете мой дом. — Эти слова оказали свое воздействие. Калиенте представляло собой внушительное владение.

— Простите, мистер Остерман. Ваши водительские права и регистрационное удостоверение, пожалуйста.

— Но, послушайте... Мне позвонили на студию, что жена плохо чувствует себя. Думаю, меня можно понять. Я очень спешу.

— Но не за счет прохожих. Ваши водительские права и регистрационное удостоверение.

Вручив полицейскому документы, Остерман, сдерживая гнев, уставился прямо перед собой. Патрульный бесконечно долго заполнял длинную продолговатую квитанцию о нарушении правил уличного движения и, закончив, щелкнул зажимом, под который подсунул удостоверение Остермана.

Услышав этот звук, Остерман посмотрел на него.

— Вы забираете разве водительские права?

Полицейский устало вздохнул.

— Вы могли бы лишиться их на тридцать дней, мистер. Я уменьшил вам превышение скорости, и оно обойдется вам в десять баксов, как стоянка в неположенном месте. — Он протянул квитанцию Берни. — Я надеюсь, что вашей жене получше.

Полицейский вернулся в патрульную машину. Через открытое окно он еще раз обратился к Берни:

— Не забудьте сунуть права в бумажник.

И патрульная машина умчалась.

Остерман швырнул квитанцию и повернул ключ зажигания. Машина двинулась вниз по склону. Не без отвращения Берни посмотрел на квитанцию, лежащую рядом на сиденье.

Затем он снова глянул на нее.

В ней было что-то не то. Размеры ее были точно такими же, как полагается, слепой шрифт теснился там, где он и должен был быть, но сама бумага кричала, что она поддельная.

Слишком она была аккуратная и блестящая для квитанции из отдела дорожного движения Лос-Анджелеса.

Остерман остановился. Взяв квитанцию, он внимательно присмотрелся к ней. Характер нарушения полицейский записал беглым неразборчивым почерком. Он даже не подписался.

Лишь тогда Остерман заметил, что с обратной стороны приклеен тонкий листик бумаги, напоминающий фотопленку.

Оторвав его, он наткнулся на письмо, торопливо написанное красными чернилами:

Остерман сидел, уставившись на красные буквы послания, и испытываемый им страх отдавался резкой болью в висках.

Значит, Тремьяны и Кардоне тоже! 

В четыре пятьдесят Дик Тремьян в Сэддл-Уолли не появился. Кардоне, сидя в своем «кадиллаке», громко выругался. Он пытался найти Тремьяна в его офисе, но там ему сказали, что юрист уже давно ушел на ленч. Не было смысла просить Тремьяна перезвонить ему. Джой решил возвращаться в Сэддл-Уолли и с половины четвертого встречать все поезда.

Оставив вокзал, Кардоне повернул налево до пересечения с Сэддл-роуд и направился в западную сторону. До прибытия следующего поезда у него оставалось еще тридцать пять минут. Возможно, движение поможет ему расслабиться. Он просто не мог больше торчать на вокзале. Если кто-то увидит его, это может вызвать подозрения.

Тремьян должен будет что-то придумать. Дик чертовски хороший адвокат, и, если есть какой-то законный выход, он ему подскажет. 

На подъезде к Сэддл-Уолли часть пути лежала вдоль поля. Слева от Джоя проскочил «роллс-ройс» «серебряное облако», и Кардоне отметил, что огромный автомобиль мчится очень быстро, гораздо быстрее, чем позволяли условия узкой сельской дороги. Он проехал еще несколько миль, почти не обращая внимания на открытые пространства, бегущие за окном машины. Сейчас будет съезд к дому какого-нибудь фермера, и он там развернется. Но он вспомнил, что впереди лежит длинный пол®гий поворот дороги, где он и сможет развернуться. Он успеет вернуться на станцию.